Диссертация (Поэзия Бориса Пастернака 1920-х годов в советской журналистике и критике русского зарубежья), страница 11

¹⁶⁰ Бахрах А.Встречи с Пастернаком// Бахрах А. По памяти, по записям: Литературные портреты. Париж, 1980. С.65.

¹⁶¹ Бахрах А.В. (1902-1985) – публицист, критик, мемуарист. Критический дар развернулся в эмиграции, в Берлине в 1922. Одна из первых рецензий была написана на две поэтические книги Пастернака. Долгие годы переписывался в М.Цветаевой, Г.Адамовичем. Близко общался с Буниным, оставил воспоминания о нем. Работал на радио «Свобода», возглавлял литературный отдел. Книга «По памяти, по записям» (1980)

-- ценный мемуарный источник о современниках и собеседниках Бахраха.

принадлежали одному автору, но были подписаны криптонимом А.Б-х и псевдонимом Кир. Кириллов, за которыми легко узнается Александр Бахрах, тогда – молодой сотрудник газеты А.Ф. Керенского «Дни». Впоследствии Бахрах писал: «Так случилось, что “по долгу службы” – вспоминаю теперь об этом с некоторым хвастливым чувством – на мою долю выпало написать для газеты, в которой я в те дни работал, на коротком расстоянии одна от другой, две рецензии на пастернаковские сборники» ¹⁶². Об этих двух рецензиях кажется целесообразнее говорить вместе. Обе они отражают две противоположные тенденции. С одной стороны, в них эхом отзывается прошедший 1922-й год, сконцентрированный для Бахраха в статье Цветаевой. С другой, в его рецензиях в зачаточном состоянии проявляются будущие тенденции в оценке Пастернака, которые в скором времени пышно расцветут на эмигрантской почве.

Цветаевские цитаты и полуцитаты узнаются сразу -- Бахрах словно не может вырваться из сферы влияния ее авторитета (это был как раз период близкого и постоянного общения между Цветаевой и Бахрахом). «Подобно лихому арабскому скакуну мчатся без устали – с остановками редкими и недолгими – пастернаковские ямбы…» ¹⁶³ («Внешнее осуществление Пастернака прекрасно: что-то в лице зараз и от араба и от его коня: настороженность, вслушивание, – и вот-вот... Полнейшая готовность к бегу» ¹⁶⁴); «Поэтическое мироздание Пастернака не закончилось. Хаос еще не успел рассеяться» ¹⁶⁵ («…По-настоящему, его еще нет: лепет, щебет, дребезг, – весь в Завтра! – захлебывание младенца, – и этот младенец – Мир» ¹⁶⁶); «…Творение остановилось в “Темах” приблизительно на третьем

¹⁶² Бахрах А. Встречи с Пастернаком// Бахрах А. По памяти, по записям: Литературные портреты. Париж, 1980. С. 62.

¹⁶³ Б-х А. (Бахрах). Борис Пастернак. Сестра моя жизнь. Лето 1917 года. Изд И.Гржебина. Берлин, 1922// Дни, 1922, №51 (30 декабря). С.7.

¹⁶⁴ Цветаева. М. Световой ливень// Эпопея, 1922, №3 (декабрь). С.12.

¹⁶⁵ Кир. Кириллов (А.Бахрах). Пути поэзии. Искания: Борис Пастернак «Темы и вариации». Четвертая книга стихов. Изд. «Геликон» -- Берлин, 1923)// Дни, 1923. №63 (15 января). С.15.

¹⁶⁶ Цветаева. М. Световой ливень// Эпопея, 1922. №3 (декабрь). С.13.

или четвертом дне» ¹⁶⁷ («Мироздание точно ограничилось для него четвертым днем» ¹⁶⁸); «…Пастернак действительно поэт, par exellence, поэт врожденный. Поэтическая “выучка” для него абсурд» ¹⁶⁹ («Думаю, дар огромен, ибо сущность, огромная, доходит целиком. – Дар, очевидно, в уровень сущности… <…> И подражать ему нельзя: подражаемы только одежды. Нужно родиться вторым таким» ¹⁷⁰). В обеих рецензиях Бахрах отмечает влияние на Пастернака Маяковского как чуждое («если иногда и собьется с своего пути и шагнет в сторону – навстречу заманчиво-блещущим ему огонькам Маяковского, с которым зачастую бывает созвучен, – то это ненадолго, ибо быстро возвращается обратно к своему исконному пути и методически продолжает углубляться все дальше и дальше» ¹⁷¹), но также «иногда проскользнут следы Бальмонто - Северянинской линии» ¹⁷² (обратим внимание на соединение имен, которое встречалось уже в статьях Н.Н.Асеева и И.Г.Эренбурга, в единую поэтическую линию). Подчеркивается приверженность Пастернака к деталям и мелким бытовым подробностям (возможно, опять же благодаря Цветаевой – «Всесильный бог деталей») на фоне космических тем и образов. Особое внимание уделено синтаксису, о котором говорится уже ставшее традиционным: « Синтаксис его совершенно необычаен и революционен» ¹⁷³.

Присмотримся теперь к новому – тому, что только в виде оттенков могло прозвучать в ранних критических отзывах, и что в рецензиях Бахраха вдруг набрало силу. Свою первую рецензию Бахрах начинает со сравнения поэзии Пастернака с санскритской поэзией по степени ее

¹⁶⁷ Кир. Кириллов (А.Бахрах). Пути поэзии. Искания: Борис Пастернак «Темы и вариации». Четвертая книга стихов. Изд. «Геликон» -- Берлин, 1923)// Дни, 1923. №63 (15 января). С.15.

¹⁶⁸ Цветаева. М. Световой ливень// Эпопея, 1922. №3 (декабрь). С. 30.

¹⁶⁹ Кир. Кириллов (А.Бахрах). Пути поэзии. Искания: Борис Пастернак «Темы и вариации». Четвертая книга стихов. Изд. «Геликон» -- Берлин, 1923)// Дни, 1923. №63 (15 января). С.15.

¹⁷⁰ Цветаева. М. Световой ливень// Эпопея, 1922. №3 (декабрь). С.12.

¹⁷¹ Кир. Кириллов (А.Бахрах). Пути поэзии. Искания: Борис Пастернак «Темы и вариации». Четвертая книга стихов. Изд. «Геликон» -- Берлин, 1923)// Дни, 1923. №63 (15 января). С.15

¹⁷² А. Б-х (Бахрах). Борис Пастернак. Сестра моя жизнь. Лето 1917 года. Изд И.Гржебина. Берлин, 1922// Дни, 1922, №51 (30 декабря). С. 7. Очевидно, имеется в виду особая «захлебывающаяся» поэтика, которая сближает Северянина и Бальмонта.

¹⁷³ Там же.

усложненности: «Надо, действительно, обладать крепчайшими зубами, чтобы прокусить толстую и твердую кору его неожиданных оборотов, перескочить через баррикады его замысловатых метафор и добраться до самого нутра» ¹⁷⁴. Обратим внимание на гастрономическую образность критика, подобная ей через несколько лет появится в знаменитом отзыве Ходасевича о поэзии Пастернака: «Однажды мы с Андреем Белым часа три трудились над Пастернаком. Но мы были в благодушном настроении, и лишь весело смеялись, когда после многих усилий вскрывали под бесчисленными капустными одежками пастернаковских метафор и метонимий – крошечную кочерыжку смысла» ¹⁷⁵.

Упреки в невнятности, темноте, немотивированной сложности поэтики Пастернак слышал в Берлине постоянно, исходили они от самых разных людей, принадлежавших к разным литературным группировкам, как почитателей, так и противников его творчества. Эти упреки создавали устойчивое впечатление единого общего мнения русской эмигрантской среды о поэзии Пастернака. Это мнение у многих эмигрантов сохранилось чуть ли не пожизненно. Так, Берберова писала: «…Хотел ли Пастернак сам, чтобы люди добирались до сути его стихов? Теперь я думаю, что эти усилия понять до конца строфу за строфой были совсем и не обязательны – в его поэзии строфа, строка, образ или слово действуют внесознательно, это в полном смысле не познавательная, но чисто эмоциональная поэзия…» ¹⁷⁶. «Какой-либо обидной нетерпимости (политической, национальной, сословной или возрастной) здесь нет в помине, – объяснял Пастернак Боброву. – Здесь есть нечто другое. Все они меня любят, выделяют, но ... ''не понимают''» ¹⁷⁷. «Именно в Берлине Пастернак впервые столкнулся с удивлявшей его всю жизнь формулой признания в любви и,

¹⁷⁴ Там же. С.6.

¹⁷⁵ Ходасевич В.Ф. Парижский альбом// Дни, Париж, 1926. №1027. С.3.

¹⁷⁶ Берберова Н.А Курсив мой. М., 1999. С. 240.

¹⁷⁷ В число непонимающих попал и Б.Зайцев, говоривший о “высоко изобразительной и неподдельной кубистической невнятности” Пастернака. Письмо Пастернака С.П.Боброву от 9 января 1923 года// Борис Пастернак и Сергей Бобров: Письма четырех десятилетий. Публикация М.А.Рашковской. Stanford, 1996. С.132-133.

одновременно, свидетельством непонимания его стихов» ¹⁷⁸, – свидетельствует сын поэта. Мнение о нем эмиграции заключалось собственно в том, что Пастернак вовсе не нуждается в понимании и не для этого пишет. Однако сам поэт с этим согласиться не мог: «...Я хочу, <...> чтобы мои стихи были понятны зырянам» ¹⁷⁹, – с некоторым раздражением заявил Пастернак своему искреннему адепту Вадиму Андрееву в ответ на признание, что он «полюбил невнятность» его стихов. Так что Бахрах, по всей вероятности, только выразил общее недоумение перед сложным шифром пастернаковской поэзии. Знал бы тогда молодой критик, что эта тема станет вскоре ведущей во всех вариациях, посвященных творчеству Пастернака за рубежом!

Однако Бахрах оказался первооткрывателем оригинального метода анализа пастернаковского словоупотребления, который тоже впоследствии войдет в плоть и кровь русской зарубежной критики: «И все же, бросая искристые охапки света, Пастернак позволяет себе, к сожалению, внезапные срывы, неожиданные, неуклюжие прозаизмы. Злоупотребляет он «мудреными» словами, именами собственными (К чему в поэзии все эти многочисленные секторы, капсюли, комплекты, аборигены, абсурды, дискуссии, капитулы, моратории, трюизмы, ландшафты и т.д., и т.д. – Великолепнейшее стихотворение «Кремль в буран 1918 г.» вдруг коробит нас строками:

Он, Кремль, в оснастке стольких зим,

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Как визьонера дивинация…

Или стих вроде:

Как тундру под тендера вздохи…

Режет это ухо и притупляет органическую остроту, как-то “шокирует”; только заволакивает и закрывает блещущие прекрасной, хрустальной

¹⁷⁸ Пастернак Е.Б. Борис Пастернак: Материалы для биографии. М., 1989. С.376.

¹⁷⁹ Андреев В. История одного путешествия. М., 1974. С.316.

фетовской ясностью строки…» ¹⁸⁰. Или еще: «Ему с трудом дается каждое слово его своеобразной, испещренной варваризмами, лексики…» ¹⁸¹. Впоследствии, в своей программной статье о поэзии и прозе Пастернака, В.Вейдле будет десятками выписывать примеры некорректного словоупотребления, неправильных ударений, неверных сокращений окончаний, неудачных или бесвкусных, по его мнению, сочетаний: «...Ему (Пастернаку – А.С.-К.) важно одно: соединить какими угодно средствами на возможно меньшем пространстве возможно большее количество разноплеменных, разнородных, разнорожденных слов. Стихотворчество для него прежде всего – смешение языков, столпотворение вавилонское» ¹⁸². У Бахраха это замечание высказано еще весьма деликатно, как бы между прочим, но вскоре оно тоже станет центральным в списке претензий, предъявляемых зарубежной критикой Пастернаку. Сравним это с фрагментом из статьи В.Я.Брюсова: «В творчестве языка Пастернак также осторожен, но, редко, сравнительно, прибегая в творчеству слов, он смел в новых синтаксических построениях и в оригинальности словоподчинений» ¹⁸³ или со страстным призывом Н.Н.Асеева: «Брелоки и привески наших вкусов, желаний, смутных и мгновенных ощущений сменим на язык горячий, мятущийся, ощупывающий вновь весь мир, давая ему свои имена, свои соотношения, на ясный язык “целесообразной бесцельности”…» ¹⁸⁴.

Вполне возможно, что такое придирчивое внимание зарубежной критики к пастернаковскому слову вызвано консервативным стремлением русской эмиграции к сохранению чистоты языка. Склонность к этой тенденции еще не покинувший Россию В.Ф. Ходасевич декларировал в известном стихотворении:

¹⁸⁰ Кир. Кириллов (А.Бахрах). Пути поэзии. Искания: Борис Пастернак «Темы и вариации». Четвертая книга стихов. Изд. «Геликон» -- Берлин, 1923)// Дни, 1923. №63 (15 января). С.15.

¹⁸¹ А. Б-х (Бахрах). Борис Пастернак. Сестра моя жизнь. Лето 1917 года. Изд И.Гржебина. Берлин, 1922// Дни, 1922, №51 (30 декабря). С.7.

¹⁸² Вейдле В.В.Стихи и проза Пастернака// Современные записки, 1928. №36. С.463.

¹⁸³ Брюсов В.П. Вчера, сегодня и завтра русской поэзии. Печать и революция. 1922. №4 (7). С.57.

¹⁸⁴ Асеев Н.Н. Письма о поэзии: “Сестра моя жизнь” Пастернака// Красная новь, 1922. №3 (7). Май. С.252.

И пред твоими слабыми сынами Еще порой гордиться я могу,

Что сей язык, завещанный веками,

Любовней и ревнивей берегу…

(«Не матерью, но тульскою крестьянкой…», 1922)

Собственно антитеза Ходасевич – Пастернак вскоре станет в зарубежной критике едва ли не центральной.

И последнее: оптимистический лейтмотив обеих (в особенности, второй) рецензий Бахраха связан с ожиданием будущего расцвета пастернаковской поэзии, которая пока находится в состоянии развития (зачинателем этой темы в эмигрантской критике можно по праву считать Цветаеву с ее утверждением: Пастернак – «весь в завтра»). Называя, правда, без объяснения причин, «Сестру мою жизнь» эпилогом «Тем и вариаций», Бахрах использует знаменитую евангельскую метафору Ходасевича: «Закладывается в “Темах” зерно, начинает прорастать оно в

«Сестре моей жизни» – (а цветок ведь еще только в будущем)» ¹⁸⁵. И еще более выразительно в сильной позиции рецензии – в финале, где Пастернак назван «провозвестником будущего»: «Будем терпеливо ждать, как преломится в последующих годах творец “Тем и вариаций”» ¹⁸⁶. Эта фигура ожидания, во что разовьется поэзия Пастернака, которая сейчас представлена в зачаточном, недооформившемся виде, вскоре станет часто повторяемой формулой. Так, Г.Адамович, тогда еще петроградский поэт, в 1923 г. напишет: «О московских делах судить трудно окончательно. Не все оттуда доходит до нас. Более всего связано надежд с именем Пастернака. Как бы ни отнестись к его книге “Сестра моя жизнь”, достаточно прочесть две-три строфы его, чтобы понять, что надежды эти не преувеличены» ¹⁸⁷. Вспомним суждения первых критиков Пастернака о «Сестре мой жизни» как о настоящей зрелой книге Пастернака, в которой нашли свое завершение поиски ранних лет: «…Поэт прошел свой Sturm und Drang

¹⁸⁵ Кир. Кириллов (А.Бахрах). Пути поэзии. Искания: Борис Пастернак «Темы и вариации». Четвертая книга стихов. Изд. «Геликон» -- Берлин, 1923)// Дни, 1923. №63 (15 января). С.15.