Диссертация (958832), страница 16
Текст из файла (страница 16)
Гораздо более вероятнымисследователю кажется предположение, согласно которому образ змееподобногосущества стал своего рода архетипом, занимающим определённую нишу всознании народов. Он появляется на одном из этапов развития общества ихарактеризуется рядом универсальных ролей и символических значений[146, с. 169], наиболее общие и устойчивые из которых описаны нами в первомпараграфе этой главы.Культурная универсальность и повторяемость основных черт этого широкораспространённого образа не является, на наш взгляд, показателем существованияу него единого корня.
Она может говорить об общих закономерностях эволюциипредставлений различных народов об окружающем их мире, об универсальномсходстве этапов развития мифологии, религии и фольклора в различныхкультурах.71Такой точки зрения придерживается Джонатан Эванс, специалист посредневековому языку и литературе. Он считает, что исследователям следуетизбегать соблазна поиска всеобщего, «изначального» дракона, и согласиться стем, что в рамках развития любой культуры наступает момент, когда у людейвозникает необходимость ввести в мифологическую систему своё собственноезмееподобное существо.
Таким образом, узнаваемый образ может создаватьсялюдьми снова и снова в разных уголках мира [213, с. 31].Выводы С. Ю. Неклюдова, согласно которым типологические параллели(см. с. 12) в устной народной традиции относятся к более глубокомусемантическому слою по сравнению с элементами, сходство которых обусловленогенетическимродствомиливзаимодействиемкультур,подтверждаютсправедливость этого тезиса [77].Тем не менее, в этом параграфе мы обратимся к некоторым теориям,относящимся к первой из описанных нами категорий: не соглашаясь с ихобобщающим характером, мы всё же считаем необходимым упомянуть о рядефакторов, которые, с высокой степенью вероятности, оказали влияние на образзмея или дракона на определённых этапах их развития.Во второй части параграфа мы рассмотрим одну из удачных, по нашемумнению, классификаций змееподобных существ; принятая в ней терминологиябудет использоваться в практической части нашего исследования.Попытки поиска и объяснения истоков образов змееподобных существпредпринимались представителями так называемой «мифологической школы»этнографии и фольклористики [231, с.
123]. Сторонники этого течения, к которымотносились А. Н. Афанасьев, Ф. И. Буслаев и др., справедливо полагали, что этиистоки следует искать в эпоху появления у древних людей дорелигиозныхпредставлений об окружающем мире. Согласно метеорологической теории,поддерживаемой представителями этой школы, человек мог объяснять природныеявления, например, извержение вулкана или грозу, действиями каких-либофантастических, гигантских чудовищных существ [150, с. 5-6]. Так, солнечноезатмение, например, вполне могло восприниматься как похищение светила72поглотившим его змеем [150, с.
49]. Эдуард Тайлор выдвинул предположение, чтопрактически все цивилизованные народы на раннем этапе своего развитиясвязывали это явление с действиями чудовища или ассоциировали его с ним[128, с. 158].Натуралист Ричард Кэррингтон предложил понятие “cosmic fear” –космического, или всеобщего, колоссального страха, который, согласно его точкезрения, и стал причиной появления у первобытных людей представлений очудовищах. Истоки этого страха лежат в ощущении человеком бесконечностиВселенной, окружающего его мира, полного тайн и опасностей; в осознаниисобственной ничтожности и беззащитности перед ним. Дракон, по мнениюКэррингтона, ассоциировался в человеческом сознании с ночью [164, с.
47].Подобной точки зрения на историю происхождения монстров в человеческомсознании придерживаются Эрнст и Джоанна Ленер. В основу представлений очудовищах, по мнению этих исследователей, легли искажённые чувством страха ифантазиями впечатления древнего человека от встреч с неизвестными емуночными существами [205, с. 9]. Ночью первобытный человек не мог бытьуверенным в том, что Солнце снова взойдёт с приходом утра, и смену временисуток он мог представлять в виде бесконечной битвы какого-либо доброгосолнечного божества и злобного «дракона тьмы». Концепция этой битвы,согласно теории Ричарда Кэррингтона, стала предтечей драконоборческихсюжетов [164, с.
47]. Сходного мнения придерживается и А. Н. Афанасьев [10,т. I, с. 112], который ассоциирует змея с грозовой тучей, а героя – с солнцем,рассекающим её своим мечом-молнией50.Одним из доводов, говорящих о том, что сторонники подобных теориймогут быть отчасти правы, является наличие в мировом фольклоре сюжетов, вкоторых дракон похищает или проглатывает Солнце. Истории о битве солярногобога с хтоническим чудовищем также присутствуют в мифологии ряда народов.Характерным примером может служить происходящая каждые сутки борьба50Цит. по исследованию В. Я.
Проппа [98, с. 254].73древнеегипетского бога Солнца Ра со змеем Апопом, пытающимся помешатьбожеству продолжить свой путь по подземному Нилу [146, с. 196].По мнению Джуди Аллен и Жанны Гриффитс, идея этого противостояниямогла переноситься с битвы между светом и тьмой (между днём и ночью) и надругие явления, сущность которых состоит в борьбе или смене противоположныхдруг другу концептов: битва между зимой и летом, позитивными и негативнымиаспектами жизни, засухой и наводнением и т. д. В подобных представленияхзмееподобное чудовище выступало в роли хтонического существа, чья смертьбыла необходима для продолжения текущего хода вещей (смены дня и ночи ипр.); таким образом, змей или дракон обладал, по сути, бессмертием, и погибаллишь для того, чтобы возродиться для следующей битвы и быть поверженнымвновь.
И лишь гораздо позже, под влиянием иных религиозных представлений(например, христианских), дракон стал олицетворением абсолютного зла, ипобеда над ним теперь знаменовала собой окончание противостояния, торжествосвета и поражение тёмных сил [147, с. 122].Несмотря на то, что теории представителей мифологической школы и иныхучёных, придерживающихся сходного мнения по рассматриваемому вопросу,считаются некоторыми современными исследователями устаревшими и несоотносятся с концепцией происхождения изучаемого образа из первобытныхобрядовинициации,выдвинутойВ.
Я. Проппомиизложеннойнамивпредыдущем параграфе данной работы, можно предположить, что восприятие имифологическая интерпретация человеческим разумом явлений окружающегомира действительно могли найти отражение в символизме образа змееподобногосущества на каком-либо этапе его эволюции, например, сыграв определённуюроль в его становлении как чудовища, олицетворяющего хаос и представляющегособой хтонического противника божественного героя.
Критика же этих теорий,как справедливо отмечает А. Л. Топорков, основана во многом на наличии в нихряда натяжек и преувеличений, на желании «мифологов» видеть в любомфольклорном мотиве интерпретацию небесных мифов, а в каждом образе –солнце, грозу или зарю [132, с. 21].74Предположения, выдвинутые представителями мифологической школы,являются попыткой интерпретации некоторых символических функций змея,однако они не дают ответа на вопрос о происхождении устойчивых элементов еговнешности. Некоторые исследователи, например, Питер Костелло, высказываютмнение, что определённые виды живых существ, встречи с которыми моглисоздать в сознании человека концепт змееподобного монстра, сыгралиосновополагающую роль в формировании этого образа [165, с.
7]. Подобныйподход к проблеме генезиса изучаемого образа Жаклин Симпсон называетнатуралистическим [231, с. 124]. Как и в случае с теориями сторонниковмифологической школы, мы не можем обойти вниманием некоторые наработкипредставителей этого подхода, принимая их во внимание в контексте описанныхнами выше и отражённых в таблице на рисунке 1 (приложение 1) этаповразвития образа змея, а не в качестве единственно верного объяснения егоистоков.Жильбер Ласку (Gilbert Lascault) в книге “Le Monstre dans l'art occidental: unproblème esthétique” («Чудовище в западном искусстве: проблема эстетики»)выделил 4 возможных пути появления в человеческом сознании образовмонстров51:- на основе наблюдаемых человеком биологических аномалий, например,случаев уродства у животных, которые он переносит на возникающие в егосознании фантастические образы;- на основе каким-либо образом преобразованной внешности людей(ритуальные костюмы, маски и т.д.);- на основе некорректного восприятия явлений объективной реальности, втом числе представителей животного мира; в дальнейшем это восприятиеискажается ещё более существенно, с преувеличением определённых черт и т.
д.51Под термином «монстр» (“monster”) или «чудовище» мы подразумеваем любое «фантастическое, сказочноесущество, животное небывалых размеров и необычайного строения» [136, с. 761]; «вымышленное или легендарноесущество, <…> сочетающее в себе элементы внешнего вида различных животных и/или человека» [233]. ДэниелКоэн выделяет два ключевых понятия, ассоциирующихся в человеческом сознании с концептом монстра:“mystery” (тайна, загадка) и “menace” (угроза, опасность) [164, с. 11]. Именно их можно назвать одними изосновных источников человеческих страхов. Другие атрибуты монстра, такие как большие размеры, открытаяагрессия или враждебность по отношению к человеку и т.
п., Коэн называет типичными, но непостоянными[164, с. 12].75(речь здесь может идти не только о внешнем виде живых существ, но и охарактере их поведения);- на основе преднамеренно или непреднамеренно ошибочного описаниянеизвестного человеку или малоизученного вида живых существ [171, с. 45-46].Теории, приведённые нами далее, отражают в основном последние два путипоявления образов чудовищ.В первом параграфе этой главы мы уже упоминали, что внешний видраннего мифологического змееподобного существа имеет в своей основе змеиныечерты, которые позже оказались усложнены элементами внешности птицы, атакже морских обитателей и иных животных, сформировавших облик дракона –образа более позднего и сложного, чем змей.
Тезис о том, что обликпредставителей класса рептилий, и в первую очередь подотряда змей, послужилосновой внешности мифологических и фольклорных змеев и драконов, мы будемсчитать аксиомой. Широкая географическая распространённость змей можетслужить косвенным подтверждением предположений о независимом появленииобразов змееподобных чудовищ в различных культурах.
Кроме того, даже напозднихэтапахразвитияпредставленийодраконоподобныхсуществах(например, в Средние века) в некоторых народных традициях их продолжаютсвязывать с «обычными» змеями. Близость этих образов может заключаться всходстве поведения, приписываемого чудовищу и змее, или в идентичностихарактера причиняемого ими вреда.