Диссертация (958818), страница 38
Текст из файла (страница 38)
ИМуразов сказал Чичикову: «Спасти вас не в моей власти <…>» (VII, 112).Спасение зависит от самого Павла Ивановича: «…незнакомые чувства, ему необъяснимые, пришли к нему, как будто хотело в нем что-то пробудиться, что-тодалеко, что-то заранее < ? > подавленное из детства суровым, мертвымпоученьем, бесприветностью скучного детства, пустынностью родного жилища,бессемейным одиночеством, нищетой и бедностью первоначальных впечатлений<…>» (VII, 113).
Именно смутное воспоминание, суть и содержание которогоЧичиков еще не осознает, и есть пробуждение его оживающей души. Память вданном случае не просто воскрешает душу, но и придает герою сил для поворотана другую дорогу – добра и справедливости. Но если возможность мгновенногопреображения человека и всего человечества остается в «Записках» Достоевскогоименно возможностью, то для автора «Мертвых душ» такое преображение1Гоголь Н.В. Размышления о Божественной Литургии // Гоголь Н.В. Нужно любить Россию.
С. 537.Касаткина Т. Авторская позиция в произведениях Достоевского // Вопросы литературы. № 1. М., 2008. С. 196226.2166непременно должно было стать действительностью. Не только для героевпоэмы, но и для читателей, которые должны были, взяв персонажей за образецдля подражания, как бы повторить их подвиг в собственной жизни. В какой-тостепени религиозную утопию своей поэмы Гоголь мыслил как «руководство кдействию» - и эта установка привела автора «Выбранных мест» к трагическойкатастрофе: «…бывает время, что даже вовсе не следует говорить о высоком ипрекрасном, не показавши тут же ясно, как день, путей и дорог к нему длявсякого. Последнее обстоятельство было мало и слабо развито во втором томе―Мертвых душ‖, а оно должно было быть едва ли не главное; а потому он исожжен» (VIII, 298). Достоевский был в этом смысле более реалистичнымписателем.
Но почти тридцать лет спустя после сожжения Гоголем рукописивторого тома устами Алеши Карамазова скажет: «…прекрасное, святоевоспоминание, сохраненное с детства, может быть самое лучшее воспитание иесть. <…> И даже если и одно только хорошее воспоминание при нас останется внашем сердце, то и то может послужить когда-нибудь нам во спасение» (XV, 195).Благодаря такому единственному воспоминанию и происходит то, что было непод силу сделать даже мудрому Муразову – душа Чичикова спасается.
Онаосвобождается от тяжести постоянной жажды накопления, сбрасывает гнет«всемогущей» копейки, беречь которую призывал отец.Ю.В. Манн пишет, что во втором томе в Чичикове сильнее звучит голоссовести, и Гоголь отчетливее указывает на возможность другого пути героя1.Чичиков сталкивается с самим Антихристом в образе юрисконсульта – так егоожившей душе предстоит первое испытание: «Этот юрисконсульт был опытностинеобыкновенной. <…> Кругом и со всех сторон был он в подозрениях, ноникаких нельзя было возвести явных и доказанных улик. Тут было действительночто-то таинственное, и его бы можно было смело признать колдуном» 2.Достоевский отмечает парадокс: иной и не убил, а страшнее того, кто совершилшесть убийств.
Наиболее зверские преступления, в свою очередь, совершаются12См. об этом: Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. С. 361.Гоголь Н.В. Мертвые души // Гоголь Н.В. Избр. соч. В 2 т. Т. 2. С. 415.167порой самыми тихими и незаметными людьми. И.П. Золотусский подчеркивает,что «опытный в искусстве лжи и лицемерья Чичиков сталкивается в лицеюрисконсульта с еще большей опытностью, с очевидной гениальностью зла,бессмертием зла (Курсив автора. – П.Ч.)»1. В романе Достоевского такимолицетворением зла, бесспорно, был «неподдающийся» арестант Орлов.Чичикову возвращают шкатулку с ценными бумагами, и Муразов, придя вострог к Павлу Ивановичу, замечает, что тот уже успел переговорить сюрисконсультом.
Но это не значит, что Чичиков вернется к прежней жизни,потому что из тюрьмы он выходит со словами: «Муразов прав, <…> пора надругую дорогу!» (VII, 123). Так оковы пали - не стало прежнего Чичикова,которым владела жажда накоплений. Юрисконсульт, олицетворяющий собойбессмертное зло, все-таки проиграл. Чичиков постоянно колеблется междудобром и злом, и эта неустойчивость, шаткость нравственных понятийсохраняется у него на протяжении второго тома. Но в нем появляется тавнутренняя работа, которой мы не видели раньше: «новому» Чичикову предстоитеще приложить немало труда, чтобы возвести прекрасный храм своей ожившейдуши.
Все теперь зависит от него одного, все в его руках. Самое трудное ужепозади - его душа освободилась и воскресла для новой жизни.По аналогии с «Божественной комедией» Данте в третьем томе Гогольпланировал показать рай. Пути для его достижения намечены уже во втором томе.Приведем слова князя перед чиновным сословием города: «Что тут говорить отом, кто более из нас виноват. Я, может быть, больше всех виноват (Курсивнаш. – П.Ч.); я, может быть, слишком сурово вас принял вначале, может быть,излишней подозрительностью я оттолкнул из вас тех, которые искренно хотелимне быть полезными <…>» (VII, 126).
Князь предполагает, что виноват большеостальных. Эту мысль подхватил Достоевский, только он пошел еще дальше устами старца Зосимы (не светского человека, что важно) в своем последнемромане он скажет: «Воистину всякий пред всеми за всех виноват, не знают толькоэтого люди, а если б узнали – сейчас был бы рай!» (XIV, 270).
У Гоголя была1Золотусский И.П. Гоголь. С. 445.168мечта: «…могла бы написаться всею толпою читателей другая книга, несравненнолюбопытнейшая ―Мертвых душ‖, которая могла бы научить не только меня, но исамих читателей, потому что <…> все мы очень плохо знаем Россию. И хоть быодна душа заговорила во всеуслышание!» (VIII, 287). Словно в ответ на эти словаДостоевский написал роман о живых душах Мертвого дома. Писатель Т. Маннотмечает, что эта книга до слез потрясла всю Россию, включая царя1. Речь князябыла понятна не всем собравшимся.
И.П. Золотусский так комментирует этусцену: «…князь одинок, и он безумен, ибо только за сумасшедшего могут егопринять чиновники, которых он, вместо того чтобы покарать данною емувластью, созывает к себе и пытается словом (Курсив автора. – П.Ч.) пронять,словом образумить, словом вызвать в них ―внутреннего человека‖»2. И реакциейна слова старца Зосимы всегда был смех: «‖…смеется мне всякий в глаза, - нуразве я могу быть за вас, например, виноват?‖ - ―Да где, - отвечаю им, - вам это ипознать, когда весь мир давно уже на другую дорогу вышел, и когда сущую ложьза правду считаем, да и от других такой же лжи требуем‖» (XIV, 273).
Но Гогольи Достоевский верят в свою формулу достижения рая на земле, что можноповернуть человечество на дорогу правды и добра, поэтому, как пишет И.П.Золотусский, именно князь «а вместе с ним и Гоголь – берет верх в поэме надмагом-юрисконсультом. Идеальное берет верх над материальным. Чичиковотрывается (Курсив автора. – П.Ч.) от черта, порывает с ним.
Не черт побеждаетчеловека в ―Мертвых душах‖ (как писал Мережковский), а человек черта»3.***Итак, концепция обоих произведений включает в себя мотивы нравственнойгибели и спасения души человека – как структурообразующие для сюжета ифилософскогосодержания.Поэтомумывправеговоритьоглубиннойархетипической общности художественного мышления Гоголя и Достоевского,обратившихся в годы переживаемого ими религиозного кризиса к проблеменравственного самосовершенствования личности, духовного жизнестроительства.1См.
об этом: Манн Т. Достоевский – но в меру // Манн Т. Собр. соч. В 10 т. М.: Гос. изд-во художественнойлитературы, 1961. Т. 10. С. 342.2Золотусский И.П. Гоголь. С. 448.3Там же.169Оба автора по-прежнему придают важное значение вере в жизни человека – героиГоголя находят в себе силы для новой, подвижнической жизни, а в романеДостоевского вера способствует объединению людей разных религий. Писателиприходят к пониманию образа человека как «архитектора» собственного «домадуши», заботящегося о своем внутреннем, «душевном хозяйстве». Поэтому в двухпроизведениях встречается символика «разобранного дома-души», когда авторыпоказывают своих героев только-только повернувшими на праведный путь, всостоянии мучительного нравственного выбора.
Но возможность преображениярусского человека остается в «Записках» именно возможностью, а для авторавторого тома «Мертвых душ» такое возрождение должно было статьреальностью.Из этой принципиальной разницы в замысле вытекают и отличия в идейнойструктуре произведений. Оба писателя считают, что каторга не способнаисправить преступника. Но острог в поэме Гоголя – это весьма условно исхематично описанное место наказания, а не тот сложный механизм отношений,со своим неписанным «уставом» и образом жизни, который мы видим в«Записках». Поэтому Достоевский, в отличие от Гоголя, подробно прослеживает,как административно-государственная машина наказания калечит человека.Гоголь же, минуя изображение жизни в остроге, сразу приходит к нравственноморализаторским выводам.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
