Пьер БУРДЬЕ Социология социального пространства (554383), страница 29
Текст из файла (страница 29)
е. совокупность синдикалистских или политических организаций, которые апеллируют к рабочему классу и функция которых заключается в том, чтобы представлять рабочий класс. Чтоже касается пессимистической мифологии и функционализманаихудшего толка, которым она направляется, то их успех, очевидно, определяется высокой эффективностью в полемике: онии в самом деле прекрасно применимы к противникам, которыхнеобходимо дискредитировать, противопоставляя им извнепринцип, лежащий в основе их высказываний, публикаций идействий (например, «бумагомарака из епископата», «лакей капитализма»).
Они также хороши в борьбе с такими институтами, как Церковь, которую обычно антиклерикализм представляет как стоокое и сторукое учреждение, целиком ориентированное на реализацию своих объективных, т. е. временных иполитических целей. В то время как именно в их внутреннейборьбе — как мы постараемся это показать в одной из ближайших работ — и через внутреннюю борьбу, цели которой не являются и никогда не могут являться исключительно и имплицитно временными, духовными лицами, вовсе не обязательномыслящими их как таковые, вырабатываются стратегии, способные содействовать обеспечению экономических и социальных условий их собственного социального воспроизводства.148Пьер Бурдьё.
Социология социального пространстваЧтобы понять, например, то, что описывается как «сдвигЦеркви влево» или «католичество», нужно заполучить средствадля объяснения бесчисленных случаев индивидуальных превращений, через которые должны были пройти светские (а такжедуховные) лица, чтобы включить политику в их определениерелигии: роль духовных лиц, также вовлеченных в эту работупревращения, заключалась в том, чтобы сопровождать и согласовывать это движение, — задача для них тем более легкая, что,будучи профессионалами религиозного слова, они хорошо подготовлены для словоизлияний, а структура их организации воспроизводила, следуя логике клерикального поля, опыт, трансформации и оппозиции светского мира.2«Ученые и философы, весьма склонные к обобщениям,классификациям и очень плодовитые в создании новых слов иновых этикеток для обозначения воображаемых ими видов иклассов, не являются теми, кто обеспечивает реальный прогрессв науках и философии. Нужно, следовательно, чтобы действительно активный принцип, принцип плодотворности и жизни —во всем, что способствует развитию разума и философскогодуха, — не усматривался лишь в способности абстрагировать,классифицировать и обобщать.
Рассказывают, что великий геометр Жан Бернуйи, с горечью обнаружив, что его современникВариньон по всей видимости хотел присвоить себе его открытия под предлогом их обобщения, о чем не позаботился сам автор и для чего не требовалось больших творческих усилий, хитро заметил, заканчивая свое очередное выступление: «Вариньон нам все это обобщит» (Coumot A.
A. Oeuvres complètes. T. II.Edité par J. C. Portents, Paris: Vrin. P. 20).3Одним из тысячи примеров этого может служить жанр автобиографии. Нельзя, представляя «Исповедь» Руссо, не задаться вопросом: не положило ли это произведение начало автобиографическому жанру? А также не вспомнить тотчас о Монтенеили Бенвенуто Челлини, или — все более удаляясь во времени ипространстве — о святом Августине и оказаться обойденнымэрудитом (немцем), который в монументальной истории автобиографии (пример не выдуман) покажет, что истоки жанра следует искать на Ближнем или Среднем Востоке, и отыщет его первые наметки в седьмом письме Платона или в «Бруте» Цицерона.
И избавиться от этого regressio ad inflnitum (движение назаддо бесконечности — лат.) можно, только заменив вопрос об абсолютных истоках жанра вопросом о происхождении «современной» автобиографии. Но как начинать отсчет «современности» и «модернизма» с Руссо, не вспомнив сразу же, что на звание «первого из современных» авторов могут претендоватьсвятой Августин и Петрарка, не говоря уже о Монтене, «модер-Мертвый хватает живого149низм» которого несколько отличен. А это обязывает задатьсявопросом: когда начинается современная «современность»? И вэтом — вся жизнь эрудита.4Такого рода подспудная проблематика затрагивается в исследовании Натали Хейниш о конституировании поля французской живописи в XVII веке, которое вскоре должно появиться впечати.5Один из позитивных аспектов объективации отношения кпредмету, с которым, следуя строгому методу, считается историк,как и социолог, заключается в том, что она позволяет вооружиться против спонтанной формы философии истории (и практики), которая определяет самый элементарный научный выбор.Именно здесь социология и история социологии и истории (и, вчастности, избираемая ими обязательная проблематика, понятия,которые в них используются, разрабатываемые ими методы, атакже социальные условия, в которых они используют это наследство) играют определяющую роль.
Если эта полемика научного разума может также применяться против оппонентов, даваяповод для своекорыстных недоразумений, когда «жертвы» защищаются, отождествляя себя с жертвами полемики и даже политического террора, эта полемика тем не менее направлена преждевсего против того, кто ее ведет, против всего, что у него есть общего с тем, что он описывает. И от чего тот имеет некоторыйшанс освободиться только путем настойчивой критики предметанауки, т. е. границ, вписанных в социальные условия ее производства.
(Такое исследование границ, лежащее в центре рационалистического проекта, каким он представлялся Канту, прямопротивоположно релятивистскому прочтению, как то часто былос неокантианскими работами в области исторической науки —всеми этими общими местами об историчности историка.)6Следовало бы проанализировать, какой смысл имеется всамом факте написания слова Революция в единственном числеи с большой буквы и, в частности, в самой гипотезе, согласнокоторой была одна революция, единая и неделимая, там, гдеможно было бы увидеть целую совокупность революций (крестьянские жакерии, голодные бунты, заговоры нотаблей и т. д.),отчасти синхронизированных и грубо сочлененных друг с другом, что приводит к исчезновению вопроса о характере отношений между всеми этими революциями.7Bois P. Paysans de l'Ouest.
Des structures économiques etsociales aux options politiques depuis l'époque révolutionnaire.Paris: La Haye, Mouton and C°, 1960. (Замечательно, что этакнига историка вдохновлена эксплицитным стремлением исторически осознать определенный социальный факт настоящегои поэтому вынуждена объективировать и — в большей мере,150Пьер Бурдьё. Социология социального пространствачем это обычно делается, — контролировать коррелирующиеэффекты.)8Panofsky E.
Essais d'iconologie, les thèmes humanistes dansl'art de la Renaissance. Paris: Gallimard, 1967. P. 15.''Hartmann N. Das Problem des geistigen Seins. Berlin: deGruyter, 1933. S. 172.10Это, мне кажется, то, что поздний Хайдеггер и МерлоПонти (особенно в «Видимом и невидимом») стремились выразить на языке онтологии, т. е.
нечто «дикое» и «варварское» —я бы сказал просто: практическое — находящееся по «эту сторону» интенционального отношения к объекту.11Elias N. La société de cour. Paris: Calmam-Levy, 1974. P. 75-76.12Единственная оставляемая игрой абсолютная свобода —это свобода выйти из игры посредством героического отказа,который, если только не основать новой игры, поддерживаетатараксию (душевную невозмутимость.
— Прим. перев.) лишьценою того, что с точки зрения игры и illusio является социальной 13смертью.«Король не удовлетворяется только иерархическим порядком, унаследованным от своих предшественников. Этикетему предоставляет некоторую свободу маневра, которой онпользуется, определяя долю престижа каждого, даже в делах незначительной важности. Он извлекает выгоду из психологических ситуаций, являющихся отражением иерархических и аристократических структур общества, а также из соперничествапридворных, постоянно борющихся за престиж и благосклонность, для того чтобы, умело дозируя знаки внимания, изменятьзначимость членов придворного общества и их ранг в зависимости от потребностей своей власти, тем самым создавая внутри общества напряженность и по желанию смещая центры равновесия»(Elias N.
Op. cit. P. 77-78).14Несомненно, теория Аппаратов отчасти обязана своимуспехом тому, что благодаря ей стало возможным абстрактноеотвержение Государства и Школы, обеляющее бесчестье агентов и позволяющее им жить в раздвоении между профессиональной 13деятельностью и политическим выбором.Вспомним Маркса, ссылающегося на революционеров1789 г. и их римские образцы, и подумаем о том, что бы он сказал, увидев события 1968 г. и всех персонажей, прямо сошедшихс экрановфильмов.16Функционер, напоминающий, что «регламент есть регламент», настаивает на требуемом регламентом отождествлении«личности» с регламентом в ответ на чьи-либо апелляции к его«личности», его чувствам, его «пониманию», его «снисходительности» и т.
д.тМертвый хватает живого15117Как это прекрасно показывает Карл Шорске в случае сФрейдом (Schorske С. Fin-de-Siecle Vienna. Politics and Culture.New York: A. Knopf, 1980. P. 181-203), возникающие на путиидентификации «психологические» и социальные препятствиянеразрывно взаимопереплетены и должны были бы учитываться в комплексе в исследованиях, направленных на выявлениепричин отклонений от траектории, вписанной в социальнуюнаследственность («неудачники», которые, правда, с другой точки зрения, могут оказаться удачниками, скажем, когда сын банкира становится артистом или художником).18Есть некоторая несправедливость в том, что мы используем в качестве объекта нашего анализа текст, чье достоинствосостоит в исчерпывающем объяснении — отсюда и наш интереск нему — самых скрытых и даже самых секретных сторон жизненного опыта социального мира, частичные или неяркие проявления которого можно наблюдать каждый день." Sartre J.-P.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
