Германский мастерер и его время (553387), страница 62

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 62)

чем политическим мнением. Он видел в этой партии силу, способную навести

порядок в обстановке разрухи, вызванной экономическим кризисом, в хаосе

распадающейся Веймарской республики, но прежде всего - оплот против

опасности коммунистического переворота. "На крепкий сук - острый топор", -

сказал он Мерхену. Однако пока чувство полити-

312

ческой симпатии к национал-социализму еще никак не влияло на его

философию. Год спустя все резко изменится. Тогда для Хайдеггера наступит

"великий миг" истории, тот миг "переворота всего человеческого бытия", о

котором он, исполненный предчувствий, впервые заговорил в лекциях о Платоне.

Национал-социалистская революция станет в его глазах событием, которое

властно распоряжается присутствием; это событие затронет потаенные глубины

мышления Хайдеггера, а его самого заставит перешагнуть через "границу

философии". В лекциях о Платоне Хайдеггер резко оборвал анализ философского

экстаза замечанием: "О том, что это значит, сейчас не время говорить, нужно

просто соответствующим образом действовать" (GA 34, 78). В феврале 1933 года

для Хайдеггера наступит миг действия. Ему внезапно покажется, что экстаз

возможен и в политике.

В лекциях о Платоне Хайдеггер объяснил, что намерен вернуться к

греческим истокам, чтобы получить дистанцию, необходимую для прыжка в

настоящее и через настоящее, за его пределы. Он сам тогда прыгнул на слишком

малое расстояние и в настоящее не попал. Но теперь история сама движется ему

навстречу, захлестывает, подобно волне, и увлекает за собой. Ему больше нет

надобности прыгать, он мог бы отдаться на волю влекущего его потока, если бы

не имел честолюбивого намерения самому оказаться в числе тех, кто увлекает

за собой других. В марте 1933 года Хайдеггер сказал Ясперсу: "Нужно

включаться" [1].

1 Ясперс К. Философская автобиография, цит. по: Хайдеггер/Ясперс.

Переписка. С. 346.

Впоследствии, оглядываясь назад и ища себе оправданий, Хайдеггер

подчеркивал, что та бедственная эпоха порождала необходимость в решительных

политических действиях. Безработица, экономический кризис, все еще

нерешенный вопрос о репарациях, гражданская война на улицах, угроза

коммунистического переворота... Политическая система Веймарской республики

не могла справиться со всеми этими проблемами, демонстрировала лишь

межпартийную грызню, коррупцию и безответственность. Он же хотел

присоединиться к тем силам, которым, как ему казалось, была присуща

подлинная воля к новому началу. Он надеялся, напишет Хайдеггер 19 сентября

1960 года своему студенту Хансу-Петеру Хемпелю, "что национал-социализм

признает и вберет в себя все созидательные и творческие силы".

313

Этот студент признался профессору, что переживает внутренний конфликт,

не умея примирить свое восхищение философией Хайдеггера и неприязнь к его

былой политической деятельности. Хайдеггер взял на себя труд подробно

ответить. Он писал: "Конфликт останется неразрешимым до тех пор, пока Вы,

скажем, в какой-то день будете утром читать "Положение об основании", а

вечером листать книгу или смотреть документальный фильм о поздних годах

гитлеровского режима; пока Вы будете оценивать национал-социализм только

ретроспективно, глядя на него из сегодняшнего дня и с учетом всего того, что

лишь постепенно прояснялось после 1934 года. В начале же 30-х годов для всех

немцев, наделенных чувством социальной ответственности, классовые различия в

нашем народе стали нестерпимыми - равно как и тяжелое экономическое

закабаление Германии посредством Версальского договора. В 1932 году

насчитывалось 7 миллионов безработных, которые вместе со своими семьями

видели впереди лишь нужду и бедность. Замешательство, порожденное этой

ситуацией, которую нынешнее поколение вообще не может себе вообразить,

распространилось и на университеты".

Хайдеггер перечисляет здесь рациональные мотивы. Однако о своем

тогдашнем революционном энтузиазме не упоминает. Оглядываясь назад, он не

хочет "больше признавать... радикальность своих [былых] намерений" (Макс

Мюллер).

То, что происходило после прихода национал-социалистов к власти,

переживалось Хайдеггером как революция; для него это было чем-то гораздо

большим, нежели просто политика, - новым актом истории присутствия,

переломом эпох. Он полагал, что с Гитлером начинается новая эра. Поэтому в

письме Хемпелю Хайдеггер, чтобы хоть отчасти снять с себя груз

ответственности, ссылается на Гельдерлина и Гегеля, в свое время тоже

совершавших аналогичные ошибки: "Подобные ошибки случались и с более

великими людьми: Гегель увидел в Наполеоне воплощение Мирового Духа, а

Гельдерлин - князя, на пиршество к которому приглашены боги и Христос".

Приход Гитлера к власти вызвал подъем революционных настроений, когда

люди с ужасом, но также с восхищением и облегчением увидели, что НСДАП

действительно собирается разрушить "веймарскую систему", которую к тому

времени поддерживало меньшинство. Решительность и жестокость

национал-социалистов впечатляли. 24 марта представители всех партий, за

исключением социал-демократов и уже арестованных членов коммунистической

фракции, проголосовали за так называемый "закон о чрезвычайных пол-

314

номочиях" [1]. Самороспуск веймарских партий объяснялся не только

страхом перед репрессиями, но и тем, что многие их члены искренне поддержали

национал-социалистскую революцию. Теодор Хейс [2], в то время депутат от

Германской демократической партии, 20 мая 1933 года с одобрением писал:

"Революции берутся за дело энергично, чтобы расположить в свою пользу

"общественное мнение", так было всегда... Помимо прочего, они таким образом

заявляют историческую претензию на то, что собираются заново сформировать

"народный дух"..."

Повсюду можно было видеть мощные манифестации чувства новой общности,

массовые клятвы под открытым небом; на горах в знак радости зажигали костры;

по радио транслировались речи фюрера, и чтобы их слушать, люди, одетые

по-праздничному, собирались прямо на площадях или в университетских

аудиториях, ресторанах и кафе. В церквях звучали хоралы, славившие приход

НСДАП к власти. Глава Лютеранской Церкви Пруссии Отто Дибелиус [3], выступая

21 марта 1933 года, в "День Потсдама", в церкви Святого Николая, сказал:

"Север и юг, восток и запад проникнуты новой волей к возрождению немецкого

государства, горячим стремлением не оставаться долее лишенными, говоря

словами Трейчке [4], "одного из самых возвышенных чувств в жизни человека",

а именно, гордости за свое государство". Настроение тех недель трудно

передать, пишет Себастьян Хафнер, очевидец тогдашних событий. Оно,

собственно, и

1 Этот закон, официально называвшийся "Закон о защите народа и Рейха",

предоставлял Гитлеру чрезвычайные полномочия и конституционные основы для

режима диктатуры. Он был подписан президентом Паулем фон Гинденбургом 28

февраля и вступил в действие 24 марта 1933 г., по сути аннулировав

Веймарскую конституцию.

2 Впоследствии первый президент ФРГ, представитель Свободной

демократической партии, основанной в 1948 г.

3 Фридрих Карл Отто Дибелиус (1880-1967) - немецкий

богослов-евангелист; с 1921 г. член Координационного совета протестантских

церквей, в 1925 г. возглавил Лютеранскую Церковь Пруссии. За сопротивление

нацизму был смещен со своего поста после прихода Гитлера к власти. После

войны и до 1956 г. был епископом Берлина, с 1949 по 1961 г. председателем

правления Евангелической Церкви Германии, с 1954 по 1961 г. одним из пяти

президентов Всемирного совета церквей.

4 Генрих Трейчке (1834-1896) - немецкий историк и публицист, член

Германской Академии наук. Официальный историограф Прусского государства (с

1886 г.). В 1871-1884 гг. депутат рейхстага, в котором примыкал сначала к

правому крылу национал-либералов, а с конца 70-х гг. - к консерваторам.

Главный труд - "Немецкая история в XIX веке" (доведена до нач. 1848 г.).

Идеалом Трейчке было сильное монархическое государство, способное вести

борьбу за мировую гегемонию.

315

стало фундаментом власти формировавшегося фюрерского государства. "Это

было - иначе его не назовешь - очень широко распространившееся ощущение

спасения и освобождения от демократии". Не только враги республики испытали

чувство облегчения от того, что демократии пришел конец. Большинство

приверженцев республики тоже уже давно не верили, что у нее найдутся силы

для преодоления кризиса. Всем казалось, что спало злое заклятие. Казалось,

заявляет о себе что-то действительно новое - господство народа без партий,

во главе с фюрером, от которого ждали, что он снова сделает Германию единой

внутри и ведущей уверенную внешнюю политику. Даже у сторонних наблюдателей

тех событий создавалось впечатление, что Германия оправляется от болезни,

приходит в себя. Произнесенная Гитлером 17 мая 1933 года "Речь о мире", в

которой он заявил, что "безграничная любовь к собственному народу и

преданность ему" предполагают "уважение" национальных прав других народов,

возымела свое действие. "Таймc" писала: Гитлер "действительно говорил от

имени единой Германии".

Даже в еврейских кругах - несмотря на организованный 1 апреля бойкот

еврейских магазинов и на увольнения чиновников-евреев, начавшиеся с 7

апреля, - многие с воодушевлением восприняли "национальную революцию". Георг

Пихт вспоминает, как в марте 1933 года Ойген Розеншток-Хюсси выступил с

докладом, в котором объяснял, что национал-социалистская революция является

попыткой немцев осуществить мечту Гельдерлина. В Киле Феликс Якоби летом

1933 года начал свою лекцию о Горации с таких слов: "Как еврей я нахожусь в

трудном положении. Но как историк я научился не смотреть на исторические

события с приватной точки зрения. Я голосовал за Адольфа Гитлера с 1927 года

и счастлив, что в год национального возрождения мне представилась

возможность прочитать лекцию о поэте Августа. Ибо Август - единственная

фигура в мировой истории, которую можно сравнить с Адольфом Гитлером".

Казалось, мечта об "аполитичной политике" внезапно осуществилась.

Раньше в представлении большинства людей политика была тягостной борьбой

разнонаправленных интересов; делом, которое никогда не обходится без свар и

проявлений эгоизма, а потому постоянно порождает беспокойство. Все понимали,

что политическая среда - это лишь совокупность групп и союзов, закулисных

заправил и заговорщиков, банд и клик, проворачивающих свои неблаговидные

аферы. Хайдеггер сам выразил это предубеждение против политики, когда отнес

ее к сфере "обезличенных людей"

316

(Man) и "толков" (Gerede). "Политика" считалась предательством по

отношению к ценностям "истинной" жизни, семейного счастья, духа, верности,

мужества. "Политический человек отвратителен мне", - говорил уже Рихард

Вагнер. Под влиянием охватившего всех антиполитического настроя никто уже не

желал считаться с фактом многообразия человеческого сообщества; искали

Великого Лидера - немца, выходца из народа, одинаково хорошо владеющего и

кулаками, и мозгами (духом).

То, что еще оставалось от политической разумности, буквально за одну

ночь утратило всякое значение; теперь ценились только захваченность

происходящим, ощущение причастности к нему. В эти недели Готфрид Бенн писал,

обращаясь к литературным эмигрантам: "Большой город, индустриализм,

интеллектуализм, все тени, которые наша эпоха отбрасывала на мои мысли, все

силы нынешнего столетия, которым я подчинялся в моем творчестве, - бывают

мгновения, когда вся эта мучительная жизнь куда-то проваливается и не

остается ничего, кроме равнины, шири, времен года, простых слов: народ..."

Аналогичные чувства испытывал и Хайдеггер, последнюю встречу с которым

(в июне 1933 года) Ясперс описал так: "Сам Хайдеггер тоже казался другим.

Сразу, как только он приехал, возник настрой, разделивший нас. Народ был

опьянен национал-социализмом. Я поднялся наверх, в комнату к Хайдеггеру,

чтобы поздороваться с ним. "Как будто опять наступил 1914 год... - начал я,

Характеристики

Список файлов учебной работы