Германский мастерер и его время (553387), страница 46
Текст из файла (страница 46)
"собственной способности быть", то есть к свободе в смысле спонтанности,
инициативы, творчества [3]. К тому же, пусть и другими путями, хотел прийти
Готфрид Бенн [4]. В его стихотворении "Пивная" есть такие строки: "Я позволю
себе распадаться, / я дойду до последней черты, / и в развалинах, может
статься, / час великий, мне явишься ты". По Бенну, возвращающееся к самому
себе присутствие должно сперва "распасться, разрушиться"; по Хайдеггеру, оно
должно вырвать себя из несобственного бытия, и тогда неизбежно окажется, что
под ногами у него нет никакой твердой опоры, что перед ним разверста
пропасть свободы, - но это будет его "великий час".
1 Имеется в виду затерянность в безличности, "в человеко-самости"
(Бытие и время. С. 266).
2 Оба выражения образованы от безличного местоимения man, "кто-то".
Имеются в виду ""люди" как безликое "кто" повседневности, как "пустая"
повседневная самость" {Ставцев С. Н. Введение в философию Хайдеггера. С.
66).
3 Сам Хайдеггер формулирует эту мысль так: "... заступание (в свою
возможность быть. - Т. Б.) обнажает присутствию затерянность в
человеко-самости и ставит его перед возможностью, без первичной опоры на
озаботившуюся заботливость, быть самим собой, но собой в страстной,
отрешившейся от иллюзий людей, фактичной, в себе самой уверенной и
ужасающейся свободе к смерти" (Бытие и время. С. 266).
4 Готфрид Бенн (1886-1956) - выдающийся немецкий поэт. Начинал как
экспрессионист, позже выдвинул концепцию творчества как виртуозной
судьбоносной игры. Бенн - единственный крупный художник слова, поначалу
принявший нацизм.
233
В 1929 году, в Давосе, во время знаменитого диспута с Кассирером,
Хайдеггер скажет, что "человек лишь в крайне редкие мгновения экзистирует на
острие своей собственной возможности" (Давосская дискуссия, 132).
Действительно, хайдеггеровская "подлинность" ("собственный" способ
бытия) подразумевает не столько благое и в этическом смысле правильное
поведение, сколько открытие шансов переживания "великих моментов",
наращивание интенсивности присутствия. Что же касается этики как таковой, то
хайдеггеровские рассуждения на эту тему в "Бытии и времени" можно
резюмировать одной фразой: делай, что хочешь, но решай, что тебе делать,
сам, никому не позволяя принимать за тебя решения и, значит, освобождать
тебя от ответственности. Марбургские студенты, которые в то время, пародируя
Хайдеггера, говорили: "Я решился, вот только не знаю, на что", - очень
хорошо вникли в суть хайдеггеровской концепции "решимости"
(Entschlossenheit); а с другой стороны, все-таки поняли эту концепцию
неправильно. Они были правы с той точки зрения, что Хайдеггер действительно
призывал к "решимости", не раскрывая содержания того, на что следует
"решиться", и даже не упоминая никаких ценностных ориентиров. Ошибались же в
той мере, в какой, тем не менее, ожидали от его философии такого рода
указаний и ориентиров. Хайдеггер хотел однозначно объяснить необоснованность
подобных ожиданий. Ибо они, по его мнению, были характерны для
"несобственного" способа философствования. Философия - не справочное
агентство, выдающее рекомендации по нравственным вопросам; она (так, во
всяком случае, считал Хайдеггер) есть работа по сносу и демонтажу якобы
объективных этических постулатов. То, что остается после такой расчистки, и
в самом деле представляет собой "ничто" - в сравнении с богатейшей традицией
этической мысли.
Следуя доброму старому обычаю нравственной философии, Хайдеггер берется
за исследование проблемы совести - но лишь для того, чтобы опять-таки
указать на это "ничто", дать ему конкретные определения. Совесть призывает
нас к собственному бытию, но не подсказывает, что мы должны делать, дабы
обрести это собственное бытие. "Что совесть выкрикивает позванному? Беря
строго - ничего... Окликнутой самости ничего не называется, но она
вызывается к себе самой, т. е. к ее самой своей способности быть" (Бытие и
время, 273).
234
Хайдеггер не боялся упрека в формализме. В лекциях "Пролегомены к
истории понятия времени", прочитанных в Марбурге, он говорил о формализме
нравственной философии Канта, который, как известно, не предложил никакой
другой моральной максимы кроме той, что, действуя, необходимо уважать разум
другого, то есть его свободу. В переводе на общедоступный язык это означает:
не поступай с другими так, как ты не хочешь, чтобы поступали с тобой.
По аналогии с кантовским постулатом о необходимости уважать разум и
свободу другого Хайдеггер разработал свой принцип взаимного уважения:
"Сущее, к которому относится присутствие как событие, не имеет однако
бытийного рода подручного средства, оно само присутствие. Этим сущим не
озабочиваются, но заботятся о нем" (Бытие и время, 121).
Хайдеггер выражает эту мысль в описательной форме, но в
действительности речь идет о требовании. Ведь слово "забота" (Fiirsorge) в
данном контексте обозначает как раз не повседневный, обычный в обществе
способ человеческого общения, а то, как люди "собственно" должны обращаться
друг с другом: "Эта заботливость, сущностно касающаяся собственной заботы -
т. е. экзистенции другого, а не чего, его озаботившего, помогает другому
стать в своей заботе зорким и для нее свободным" (Бытие и время, 122).
Хайдеггер формулирует здесь, пусть и описательно, свой "категорический
императив": быть "собственным" значит, среди прочего, не превращать ни себя,
ни другого в вещь, в средство. И даже "решимость на само себя" ("решимость
как собственное бытие-собой") связывается с нравственным требованием,
опять-таки скрытым под описательной формулировкой. Эта решимость должна
"позволить сосуществующим другим "быть" в их наиболее своей бытийной
способности... Из собственного бытия-самости в решимости только и возникает
собственная взаимность" (Бытие и время, 298).
Однако вопрос, в чем могла бы выражаться "собственная взаимность", пока
остается столь же непроясненным, сколь и вопрос о собственном бытии самости.
Единственное разъяснение, которое дает по этому поводу Хайдеггер, опять-таки
имеет негативный характер. Взаимность, как и бытие самости, должна найти
способ вырваться из "потерянности в людях" [1]. Но мыслимо ли коллективное
"выламывание", высвобождение из несобственного бытия?
235
Хайдеггеровское различение "собственной" и "несобственной" человеческой
взаимности часто сравнивали с противопоставлением "общины" и "общества" в
книге Фердинанда Тенниса [2] "Община и общество (Теорема философии
культуры)". Эта работа была опубликована в 1887 году, но поначалу не вызвала
откликов. Зато в двадцатые годы она стала социологическим бестселлером, и
именно из нее представители консервативного крыла в философии черпали
важнейшие аргументы для своей критики современного массового общества.
Согласно Теннису, община имеет большую ценность, чем общество. Община - это
"живой организм", "длительная и подлинная" совместная жизнь людей. Общество
же есть "механический агрегат и артефакт", оно обеспечивает лишь "преходящее
и мнимое" сосуществование. В общине люди "объединены вопреки всему, что их
разделяет", в обществе же, напротив, "разъединены вопреки всему, что их
объединяет".
1 Ср.: "Решимость означает допущение-вызвать-себя из потерянности в
людях" (Бытие и время. С. 299).
2 Фердинанд Теннис (1855-1936) - немецкий социолог, один из
основоположников социологической науки в Германии; с 1909 г. преподавал в
Кильском университете; в 1909-1933 гг. - первый президент Немецкого
социологического общества, которое он основал совместно с Зомбартом,
Зиммелем и М. Вебером.
В действительности "собственная взаимность", о которой говорил
Хайдеггер, не совпадает с общиной, какой она виделась Теннису. Ибо Теннис
полагал, что индивид тянется к общине, так как хочет освободиться от бремени
своей дистанцированности, от своего одиночества, от своей индивидуальности.
Хайдеггеровское же "собственное" бытие подразумевает отказ от любого
конформизма. Поскольку Хайдеггер говорит о незаменимости присутствия и
придает решающее значение способности индивида к "собственному бытию",
община, обладающая высокой степенью гомогенности, по логике вещей должна
была бы казаться ему подозрительной. Хайдеггер и в самом деле сделает из
своей этики "собственного" бытия иные политические выводы. Он поймет
национал-социалистскую революцию как коллективное "выламывание" из
"несобственности" и потому присоединится к этой революции. Однако такой
выбор вовсе не является неизбежным следствием мировоззренческой системы
"Бытия и времени". Другие люди делали на основании этой книги другие выводы.
Фундаментальная онтология Хайдег-
236
гера и его "философия подлинности" достаточно неопределенны, чтобы
допустить самые разные варианты политической ориентации. Примером тому могут
служить "хайдеггерианцы" первого поколения - Герберт Маркузе, Жан Поль
Сартр, Гюнтер Андерс, Ханна Арендт и Карл Левит.
Несомненно, однако, что в "Бытии и времени" Хайдеггер, несмотря на свою
онтологию свободы, выступил как противник плюралистической демократии. И
показал, что вообще не понимает принципа демократической публичности: "Она
("публичность". - Т. Б.) ближайшим образом правит всем толкованием мира и
присутствия и оказывается во всем права. И это... не потому, что она имеет в
своем распоряжении отчетливо адекватную прозрачность присутствия, но на
основании невхождения "в существо дела", потому что она нечувствительна ко
всем различиям уровня и подлинности" (Бытие и время, 127).
То, что Хайдеггер ставит здесь в упрек демократической публичности,
есть не что иное, как ее структурообразующий принцип. Действительно, эта
система позволяет отстаивать любые мнения и идеи - независимо от того, имеют
ли их поборники "в своем распоряжении отчетливо адекватную прозрачность
присутствия" или нет. Для публичности этого типа характерно, что она, будучи
"нечувствительной ко всем различиям уровня", предоставляет возможность
высказаться даже заурядным, "усредненным" людям - в том числе и тем, которые
не обладают "собственным" бытием. Такая система публичности (во всяком
случае, по своей идее) является зеркальным отражением жизни, какой бы
тривиальной и невзрачной - "несобственной" - эта жизнь ни была. Истины - при
такой системе - вынуждены терпеть, что их низводят до уровня простых мнений
на ярмарке мнений. Демократическая публичность и в самом деле есть
ярмарочное поле, на котором привольнее всего чувствует себя Man,
обезличенный человек.
Известно, что немецкие интеллектуалы из академических кругов,
испытавшие на себе воздействие аполитичных или антидемократических традиций,
лишь в редких случаях испытывали симпатии к веймарской демократии. Они
презирали все то, что относилось к этой демократии: партийную систему,
многообразие мнений и стилей жизни, релятивизацию так называемых "истин",
непрерывно соперничающих друг с другом, усредненность и негероическую
"нормальность". В этих кругах государство, народ, нация рассматривались как
ценности, в которых еще продолжает жить пришедшая в упадок метафизическая
субстанция: считалось,
237
что государство, стоящее над партиями, действенно именно как
облагораживающая народный организм нравственная идея; что лидирующие
личности, обладающие харизмой, выражают дух народа. В том году, когда было
опубликовано "Бытие и время", ректор Мюнхенского университета Карл Фосслер
[1] выступил с критикой антидемократических настроений, бытовавших среди его
коллег: "Все в новых и новых обличьях проявляется старое неразумие:
поверхностные рассуждения о политике - метафизические, спекулятивные,
романтические, фанатичные, абстрактные и мистические... Часто можно услышать
сетования на то, как грязны, нездоровы и нечисты все политические дела, как
лжива пресса, как фальшива деятельность кабинетов, как вульгарны парламенты
и так далее. Очевидно, те, кто жалуется на все это, считают самих себя
слишком возвышенными, слишком духовными, чтобы заниматься политикой".
Уверенный в "подлинности" своего бытия, Хайдеггер тоже считал себя
стоящим над партиями и с презрением наблюдал за политической возней.
Но как он представлял себе в то время возможные способы преодоления
"неподлинности" в политической сфере? "Бытие и время" еще не дает
однозначного ответа на этот вопрос. С одной стороны, обращение к
"подлинному" бытию в представлении Хайдеггера пока остается актом
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
