Германский мастерер и его время (553387), страница 48

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 48)

грядущий приход новой теономии на почву секуляризованной и опустошенной

автономной культуры.

242

Кьеркегоровский "миг" - это тот момент, когда Бог внезапно вторгается в

жизнь и индивид чувствует, что призван принять решение: осмелиться на

"прыжок" в веру. В такой миг историческое время, отделяющее этого индивида

от Христа, становится незначимым. Тот, к кому обращены - как вызов -

послание Христа и Его искупительное деяние, существует "в одном времени" с

Христом. Вся культурная традиция, включающая в себя и религию (как

культурное достояние и конвенциональную мораль), сгорает в этот миг

предельного накала экзистенции. Со времени Кьеркегора слово "миг" стало

лозунгом не приемлющих обывательского менталитета религиозных виртуозов

вроде Карла Шмитта, заблудившегося со своей "мистикой мига" в политике и

государственном праве, или Эрнста Юнгера, затерявшегося среди военных и

сюрреалистов. Лживому "и-так-далее", выражавшему обывательский идеал

стабильности, эти люди противопоставляли острое наслаждение интенсивной

бесконечностью - наслаждение, длящееся не долее мига.

Миг, понимаемый таким образом, дает шанс контакта с "совершенно иным",

предполагает иное переживание времени и переживание иного времени. Он

обещает внезапные повороты и превращения, может быть, даже новое рождение и

спасение - и в любом случае принуждает к принятию решения. В такой миг

горизонтальное время разрезается вертикальным временем. Миг, как утверждал

Рудольф Отто в своей книге "Святое", оказавшей большое воздействие на умы,

есть субъективный временной эквивалент встречи с нуминозным. Тяга к

нуминозному во всех его формах была характерной приметой духовной жизни

двадцатых годов, изголодавшейся по интенсивности переживаний. Метафизический

импульс преобразовывался в страх перед возможностью пропустить решающий миг.

"Нормальные часы абстрактной эпохи взорвались", - писал Хуго Балль в

"Бегстве из времени"; и, в ожидании "великого перелома", инсцени-

243

ровал в "Кабаре Вольтер" тысячи маленьких культурных переломов. Дадаизм

был уникальной программой тренинга - подготовки к "великому мигу", который,

как предполагалось, принесет с собой обновление всего и вся. Отсюда

проистекало и специфическое нетерпение дадаистов. "Быть дадаистом - значит

отдаваться во власть вещей, позволять им бросать себя как угодно, не

позволять себе превращаться в осадочную породу: просидеть даже минуту на

каком-то стуле - значит подвергнуть жизнь опасности..." ("Дадаистский

манифест") [1]. В жизненной среде, дестабилизированной в духовном и

материальном смыслах, величайшим идеалом является присутствие духа.

Присутствие духа - это чутье на благоприятные шансы. О таком присутствии

духа идет речь и в романе Кафки "Замок", написанном в начале двадцатых

годов. Там упущенный шанс и недостаточное присутствие духа становятся

метафизическим сценарием ужаса. Герой романа, землемер Йозеф К., проспал

аудиенцию у управляющего замком, которая, вероятно, могла бы его спасти.

Представители "новой вещественности" с их пристрастием к сильно

охлажденной метафизике тоже делали ставку на присутствие духа. Они ценили

лишь то, что, с их точки зрения, оказывалось "на высоте своего времени". Для

Брехта, например, культовой фигурой был боксер: атлет, обладающий

присутствием духа. Хороший боксер инстинктивно чувствует, в какое мгновение

ему следует пригнуться, а в какое - ударить. В фантазиях на тему

мобильности, созданных сторонниками "новой вещественности", доминирует

навязчивая идея о том, что человек может упустить свое время - так, как

бывает, когда опаздываешь на поезд. В последние годы Веймарской республики

получил распространение специфический тип диагностирования времени:

историческую истину искали тогда не во временном континууме, а, напротив, в

разрывах и переломах. Примеры тому - "Следы" Блоха, "Улица с односторонним

движением" Беньямина [2], "Авантюрное сердце" Эрнста Юнгера. Все эти попытки

анализа современной эпохи можно охарактеризовать

1 Цит. по: Слотердайк. Критика цинического разума. С. 436 (пер. А.

Перцева).

2 Вальтер Беньямин (1892-1940) - немецкий философ культуры, в 1933 г.

эмигрировал во Францию, в 1935-м стал членом переехавшего из Франкфурта в

Париж Института социальных исследований. Автор незаконченного сочинения

"Парижские пассажи" (опубл. в 1955 г.), работ "Произведение искусства в

эпоху его технической воспроизводимости" (1936), "О понятии истории",

"Теолого-политический фрагмент" и др. В 1940 г., спасаясь от гестапо,

покончил жизнь самоубийством при неудачной попытке перейти испанскую

границу.

244

словами Беньямина: ""Сейчас" познаваемости есть миг пробуждения".

История подобна вулканическому кратеру: она не "происходит", а производит

извержения. Поэтому надо мгновенно решать, где найти укрытие, чтобы тебя не

засыпало обломками. Впрочем, тот, кто любит миг, не должен слишком

заботиться о собственной безопасности. В опасные мгновения требуются

"авантюрные сердца". Так как, по словам Освальда Шпенглера, "всемирная

история идет от катастрофы к катастрофе", следует приготовиться к тому, что

решающие события будут происходить "внезапно", "стремительно, как вспышка

молнии, как землетрясение... Поэтому мы должны освободиться от тех воззрений

прошлого столетия, которые заключены... в понятии "эволюция"".

Кьеркегор был одним из мыслителей XIX века, посвятивших XX век в

мистерию мига. Другим таким мыслителем был Ницше. Для Кьеркегора "миг"

означал вторжение в человеческую жизнь "совершенно иного". Для Ницше -

выламывание человека из привычного для него образа жизни. В миг "великого

разрыва", по Ницше, происходит рождение свободного духа: "Великий разрыв

приходит внезапно, как подземный толчок: юная душа сразу сотрясается,

отрывается, вырывается - она сама не понимает, что с ней происходит. Ее

влечет и гонит что-то, точно приказание; в ней просыпается желание и

стремление уйти, все равно куда, во что бы то ни стало; горячее опасное

любопытство по неоткрытому миру пламенеет и пылает во всех ее чувствах.

Внезапный ужас и подозрение против того, что она любила, молния презрения к

тому, что звалось ее "обязанностью", бунтующий, произвольный, вулканически

пробивающийся порыв к странствию" [1].

1 Ницше Ф. Соч. в 2 т.: Т. 1. М.: Мысль, 1996. С. 234 ("Человеческое,

слишком человеческое", пер. С. Л. Франка).

Миг Ницше - это предельная интенсивность, которая достигается не через

соприкосновение с абсолютом, как у Кьеркегора, а посредством совершаемого

самим человеком трансцендирования его собственного "я", то есть "великого

разрыва". Это результат эндогенного процесса возникновения тепловой энергии.

Процесса, осуществляемого без ориентации на высшие ценности, которые исчезли

- ведь "Бог умер"! Интенсивность мига проистекает из свободы, из абсолютной

спонтанности. Из Ничто. Конечно, подобные мгновения - исключения. Но только

благодаря таким исключениям обнаруживается то, что в обычной, "регулярной"

жизни остается сокрытым. "Нормальное ничего не проявляет, исключение

проявляет все... В исключении сила реальной жизни пробивает корку механики,

затвердевшей из-за повторений".

245

Это слова из "Политической теологии" (1922) Карла Шмитта, настойчиво

ратовавшего за решения, которые "с нормативной точки зрения рождаются из

Ничто". По его мнению, сила, заключенная в решении, не имеет иного

фундамента, кроме воли к власти [1]; на место легитимности он поставил

интенсивность порождающего решение мига. Эту теорию решения, с нормативной

точки зрения возникающего из Ничто, Пауль Тиллих в 1932 году охарактеризовал

как "политический романтизм", содержащий в себе требование "сотворить мать

из сына и вызвать отца из Ничто". Для Карла Шмитта государство есть

установившееся на длительное время нуминозное "исключение": такой

огосударствленный священный миг Шмитт называет "суверенитетом". Предложенное

Шмиттом отточенное определение суверенности гласит: "Суверен - это тот, кто

решает на основании исключения" [2]. Карл Шмитт отдавал себе отчет в том,

что в разработанном им понятии суверенитета наличествует теологическое

содержание: "Исключение имеет для юриспруденции такое же значение, как для

теологии - чудо". В чуде раскрывается суверенитет Бога, в исключении,

чрезвычайном положении - суверенитет государства.

1 Ср.: "В противоположность "нормативизму" Ганса Кельзена Шмитт

утверждает, что поскольку законодательная система не в состоянии обеспечить

формально-достоверное основание деятельности, то необходимо полагаться на

волевое решение "авторитета", единственно способное преодолеть пропасть

между всеобщностью закона и конкретной ситуацией" (Ставцев С. Н. Введение в

философию Хайдеггера. С. 98).

2 Цит. по: Ставцев С. Н. Там же. С. 99.

Любители "великих мгновений" в Веймарской республике почти все были

проповедниками Ничто, апостолами, которые не могли принести людям никакой

благой вести; они подменяли содержание позой.

Миг Хайдеггера - миг, когда присутствие возвращается из рассеяния к

себе самому, - тоже можно назвать "исключением", пробиванием "корки

механики, затвердевшей из-за повторений" (Карл Шмитт). Но одновременно это и

"миг" в понимании Ницше и Кьеркегора: момент, когда что-то вторгается,

"вламывается" в жизнь и что-то "выламывается" из нее. Все дело в том, как

объяснял Хайдеггер в лекционном курсе "Основные понятия метафизики" (1929/30

учебного года), что человек должен допустить в свою жизнь миг "внутреннего

ужаса", который "привносится любой тайной и который придает присутствию его

величие" (GA 29/30, 244).

246

Между тем Хайдеггер вернулся во Фрайбург. В 1928 году ему предложили

занять освободившуюся кафедру Гуссерля. Сам Гуссерль высказался за то, чтобы

Хайдеггера сделали его преемником.

В статьях и лекциях Хайдеггера, относящихся ко времени после 1928 года,

- в лекции "Что такое метафизика?", прочитанной в 1929 году при вступлении в

должность профессора философии во Фрайбурге, в докладах "О существе

основания" (1929) и "О сущности истины" (1930), но прежде всего в лекционном

курсе "Основные понятия метафизики" (1929-1930) - явственно различим новый

тон. И повышенный эмоциональный накал. "Новая вещественность" наконец

проникла и в труды Хайдеггера. Через его холодноватые, чуть ли не инженерные

фундаментально-онтологические описания теперь как бы пропускается

экзистенциальный ток. Хайдеггер начинает с того, что пытается распалить

воображение своих слушателей.

В период подготовки цикла лекций 1929-1930 годов он писал Элизабет

Блохман: "Мои "Лекции по метафизике" стоят мне немалых трудов, но в целом

мне сейчас работается свободнее. Школьная принудиловка, фальшивое

наукообразие и все, с этим связанное, от меня отпало" (18.12.1929, BwHB,

34).

Что же произошло?

Еще в лекции 1928 года "Метафизические начальные основы логики"

Хайдеггер, обобщая "результаты" работы над "Бытием и временем", подчеркивал,

что экзистенциальный анализ есть не что иное, как чистое описание, что он

говорит об экзистенции, а не обращается к ней самой. "Следовательно,

аналитика присутствия предшествует всякому проро-чествованию и

мировоззренческой проповеди; не является она и мудростью" (GA 26, 172); она

есть именно аналитика, и не более того.

Анализ присутствия не претендует ни на одну из двух ролей, на которые

Аристотель указывал как на основные возможности этического мышления. Такой

анализ - и не "софия" (мудрость), и не "фронезис" [1] (практический ум,

"знание употребления" всякой вещи). Он - не мировоззренческая проповедь,

поучающая человека, как ему должно вести себя во времени и по отношению ко

времени. Но и не мудрость, которая смотрит на вещи с точки зрения, лежащей

по ту сторону турбулентного потока времени. Этот анализ не имеет ничего

общего ни с "вечными истинами", ни с умными изречениями, касающимися

ограниченных во времени явлений.

1 Это понятие встречается у Аристотеля (см.: Ставцев С. Н. Введение в

философию Хайдеггера. С. 58).

247

Анализ присутствия должен всего-навсего показать, как обстоит дело с

Характеристики

Список файлов учебной работы