Иванов В. - Дионис и прадионисийство (1250010), страница 60
Текст из файла (страница 60)
Еще в Ч веке спор об историческом первенстве той или другой живо занимал умы. Примирение, впрочем, наступило уже с провозглашением союза дельфийских братьев. Мы не будем изображать этой борьбы, чтобы не удлинять своего пути; ответим лишь на вопрос об ее происхохсцении. Почему Аполлоновой стала кифара Гермия? Гомерова община избрала могущественного оградителя Аполлона своим заступником и его сугубому возвеличению себя посвятипа.
Превознося в делийском гимне его мощь, начиная Илиаду с изображения ужасных последствий его гнева за оскорбление его служителей ', она тем оберегала себя самое и укрепляла свою нравственную власть. В ней бог-лучник стал богом-лирником, защитник певцов — их чиноначальником. Эпос, из плача выросший, перестал быть плачем, оставшись «славой», ибо вошел, покровитель- ! Кажется, что в основу первой песни Илиады заложен самостоятельный некогда гимн, начинавшийся словами: шеп!и аеме, сЬеа, Ьеаазеьозн Аро((дпов. гг« ствуемый Аполлоном, в богослужебный круг оли чийских богов. Его общий строй сделался гесихастическим; пластически-созерцательным и отрешенным от аффекта — его тон; пафос — отраженным в далекой и безбольной зеркальности художественногд видения.
Аполлоново искусство было завоевательно. Недаром аэды, слагатели «слав», в качестве запевал женского хора участвуют н в плачах (Ил. ХХ!Ч, 721): ограничивая своим влиятельным сотрудничеством эту исконную область женского экстаза (!Ь!д. и Ч1, 499 сл.; срв. Одисс. ХХ!Ч, 60), они, конечно, преобразуют и ее на свой новый лад. Приписание Олимпу, наряду с плачевными, френетическими ', н других авлетических помов, особенно в честь Аполлона и Афины, свидетельствует, в свою очс(едь, о соответственном приспособлении некоторых частей авлетики к строю аполлонийскому.
То же можно предполагать и о пифийском номе Сакады, победителя на первом авлетическом агоне в Дельфах (в 582 г.). В некоторой мере сохранила форму первоначальных заплачек элегия: гекзаметр элегического двустишия провозглашает имя и деяние; в пентаметре плачевный хор, разделенный, быть может, на два клира, двумя амебейными полустишиями, близкими к дохмиям, подтверждает и развивает под звуки флейт сообщение «героического стиха» '. Легенда об изобретении элегии в состоянии исступления и мнения древних о ее происхождении из женских причитаний достойны внимания: по-видимому, ее передали аэдам малоазийские плачен и вопленицы. Еще в биографическом предании о Мимнерме сквозит ее исконное обрядовое значение, неотделимое от служения женщин.
В пиршественный чин входит она естйственно, поскольку пир удерживает черты поминального ритуала. ';89 и этот столь определенно авлодический род теоретически рассма,.' лается древними как побочная ветвь эпоса, всецело отданного новому Мусагету — Аполлону. Наконец, сменившая эпос и воспреобладавшая над ним в круге светлых богослужений вышним лирика двинулась по пути, эпосом предначертанному, и даже в царстве мелики мггнодической мы слышим заявление Сапфо, что в дому служительниц Музы не должна раздаваться жалобная песнь по усопшим '. Оттого хоровые эполирические кантаты Стеснхора, вопреки своему героическому пафосу и полной формальной возможности драматического раз- т Апзгорь Еяп.
9 и скол. Это принципиально оправдывает и обьясняет ту позднейшую и неулачную амплификацию вступления в Илиаду вставными пентаметрами, какая была приписана Пигрету Галикарнасскому. з рг. 103 НН(ег-Сгпз1пз: п Ваг орз1а1 еп шо1зоро1дп гаеш1з Шгепоп ешшепа1. на ашш1 ргсре1 гаде. — Недаром в прологе Еврипидовой «Алкестьм Аполлон улаляется из дома Адметоза, чтобы избежать осквернения смертью. вития, остались вне генеалогической линии трагедии. Аполлонийский «мажор» торжествует повсюду, стесняя произрастание побегов иного мусического строя, френетичсского и энтузиастического.
Отношение же трагедии к эпосу определяется именно ее тоном, ибо она нс просто драматизация эпоса (гл. Х, В 9), но его переложение, или транспозиция, в другой лад, который, употребляя фигуру уподобления, назвали мы древним «миноромгк трагедия — Гомеров эпос в античном «миноре». И из условий этого другого строя, лада и обряда проистекла, как следствие, и ее драматическая форма. Древние почитали какой-либо род мусического искусства впервые определившимся и существующим как таковой лишь с того времени, когда он, выделившись из чисто обрядовой сферы безличного соборного творчества, бывал, наконец, «возводим в перл создания» формально усовершенствовавшим и неизбежно ограничившим его мусическим художником.
Так, народные ямбы женского оргиастического культа хтонической Деметры были введены в муси- ческий круг Архилохом, который, при всей неукротимости его личного художественного темперамента, может быть признан с этой точки зрения укротителем ямба. Если такого художника не знала историческая память, его постулировало дпаз(-историческое предание, и художественная школа, разрабатывавшая данный род, получала своего архегета: отсюда предание об Арионе, творце «трагического строя» как самостоятельной ветви дифирамба.
Не подлежит сомнению, что многочисленные виды энтузиастической и френетической музыки существовали, наравне с народной песней, за пределами мусического канона и, как она, издавна забылись и исчезли. Так утратилась уже в древности первобытная буколическая поэзия, или начатки таковой, на Эвбее и в Аркадии, по Лаконии и Сицилии. Один дифирамб (и это было победой новой, Дионисовой религии) относительно рано, еще до Архилоха (стр. 126), чье имя во всяком случае возглавляет одну из древнейших его форм, определился как самостоятельный род, в соответствующем обрядовом круге на островах и был религиозно канонизирован в своей специфической, глубоко коренящейся в прадионисийском прошлом особенности.
Свободный, в качестве песни Дионисовой, от стеснений, обусловленных обргщовым дуализмом, он мог соединять в себе противоположные крайности энтузиазма, от пиршественного веселья ' до экстатической скорби. Неудивительно, что его мелодии смешиваются с нестройными кликами '. Этот предносившийся воображению Эсхила, дикий, «оргиастический и патетический» (огк(а- г Энихарм а «Филоктете» (АГЬеп. ХШ, 62В>: на еая ШгьугавЬоа, ЬоасЬЪупьг рии. Героические ипостаси диониса еп огпы ааг иегьег ме!ромене суть Аагагоа и Аыагорогеа а аттическом мунихии.
В Фигалии сам дионис Аагагорьогоа. т Аеась. (г. 292: пнхоьоап ргер«3 гагьугапгьоп ьоиаггегп. з(1)соз 1са( ра()!е11)соз), как говорит Аристотель, дифирамб был, очевидно, не тот, весенний и веселый, аттический, о котором дает представление хотя бы, например, надпись (Антигена?), приписанная Симониду, о победах филы Акамантнды на хоровых агонах афинских Анфестерий: В хорах колена сынов Акамантовых не однажды Оры Свой клик сливали с плющеувенчанным дифирамдом,— Оры, начальницы игр Дионисовых, — и весенней розой, И мигрой кудри звонко-ликующих унизали Но громкие взывания восторга и исступления равно отмечены у обоих поэтов.
Плутарх (см. выше, стр. 168), говоря о дифирамбе как о песнопении энтузиастическом, указывает на отличительную для него внезапность переходов, неожиданные смены настроений, возбужденную неровность тона (апошайа). В противоположность другим мусическим родам дифирамб является изначала многообразным и разновидным. В самом деле, в эту единственно данную форму теснилось изобильное до чрезмерности содержание, потому что не было другого органа для мусического выражения всего того, что можно назвать патетическим в выше (гл.
Х) раскрытом обьеме этого понятия. Патетизм дифирамба предрасполагает его к сближению с обрядами героического культа, как зто видно из перехода пелопоннесских героических действ в дифирамбическое служение, — почему (зуро1(зез(з из героического цикла обосновывает впоследствии отнесение соответствующих гимнов к разряду дифирамбов '. В дифирамбе эллинская музыка впервые себя обретает, и без него невозможно было бы роскошное развитие хоровых форм в искусстве Пиндара или трагиков, Он был воплощением «духа музыки», и не только торжествующий подъем рвущегося за все пределы жизненного избытка находил в нем простор и голос. Все ночное и страстнбе, все мистически неизреченное н психологически бессознательное, все, не подчинившееся в своем слепом и неукротимом стремлении устойчивому строю и успокоительному согласию, — что дотоле бежало, как буйно пенящиеся воды, по дну темных, тесных ущелий, — будто вдруг рухнуло в открывшуюся глубокую котловину, обращая ее в до краев переполненное озеро: так переполнен был древнейший дифирамб.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
