Иванов В. - Дионис и прадионисийство (1250010), страница 5
Текст из файла (страница 5)
Ино, сказание о которой лишь искусственно сопряжено со сказанием об Афаманте, менада парнасских дебрей, по Еврипиду, — бросается с сыном Меликертом в белопенную морскую кипень, предварительно опустив отрока, по одному нз вариантов мифа, в кипящую воду, имеющую силу возрождать в новом образе человека з; в море обернулась она «белой богиней» Левко- феей, с волшебным покрывалом из пены ()сгеоешпоп), спасающим пловцов (Одиссея), а сын ее — богом Палемоном, покровителем мореходов: так младенец Дионис у Гомера спасается от ярости Ликурга, на лоно морской богини; так дионисийские нимфы бросаются в море, преследуемые двойником Ликурга — Бутом.
Меликерт— дубликат Леарха, возникший, очевидно, из контаминации фиванского вакхического культа с неким морским коррелятом такового, и притом, судя по имени бога, коррелятом финикийского происхождения: если Леарх — отроческий аспект Диониса, как молодого льва ()еоп), подобного Пенфею (созвучие слов способствовало, по-видимому, фиксации этого близкого Фивам по культу матери богов образа), Меликерт-Палемон — отроческий аспект Диониса на дельфине, каким знал его островной культ. Но, как Асклепий, выделившись из Аполлонова божества, приобретает полную самостоятельность, так прекращается и дальнейшая связь между Палсмоном и Дионисом.
Подобен Афаманту и Танталу «пеласгийский» Ликаон, героическая ипостась Зевса-Ликея (1у)(аюз), учредитель его культа в Аркадии, царь-жрец, предлагающий в снедь своему богу плоть ' Иопп. 1Х, 247: ага«па шаюп. Са1ав1г, екрвг, 16. Медея, по Эсхилу (Оюпувп !горнон, сварив в котле, оживляет обновленными пестуний Вакха с их мужьями (агб.
Енпр. Медеае( лг(в(орв. Ейп. 1321, — г(воск ЬТС, р 171. Образ кипучей пучины только дубликат того же кипятка в волшебном котле. внука Аркада, рожденного от Зевса дочерью царя, Артемидиною служительницей, а потом медведицей, Каллисто. Аркад, как н Танталов Пелопс, чьей плоти отведали боги, оживлен (примысл эпохи, упразднившей человеческие жертвоприношения); Ликаон обернулся волком; стол же, на котором было предложено жертвенное яство, опрокинут разгневанным Зевсом, как опрокидывает, с проклятием на Плисфенидов, роковой стол обманутый родитель Фиест. Опрокидывание священных столов — оргиастический обряд, несомненно связанный с омофагией и составлявший мистическую часть богослужения дионисийских менад; рассказ о Фиестовой трапезе у Эсхила — отражение мифа о Ликаоне '.
Подстрекательство к детоубийству приписывается первенцу Ликаона, Менолу, т. е. «исступленному» (Ма(по!оз), носителю дионисийского имени, подобно брату его, первенцу по версии Павсания, Никтиму ()ь(у)(1(шоз). Сближение Артемиды с Ликейским Зевсом через Каллисто также указывает на прадионисийскую природу последнего. Основной тотемический мотив ликейского культа — преследование волками оленей. Оленями (е!ар))о() зовутся обреченные чужеземцы в храме Ликея, волками — жрецы. Эти, — повествует Павсаний (ЧП1, 2, 5), — по первом вкушении человеческого мяса поистине обращались в волков; но если побеждали свой голод к такой снеди и не вкушали от нее девять полных лет, становились опять людьми.
На то же аркадское предание ссылается однажды и Платон (Кр. 565 О). Перед нами обломки и воспоминания древнейших культов, из коих развились народные представления о ликантропии, вера в вурдалачество. Сюда же относится упоминаемый Плинием ()ь(. Н. Ч1П, 34) обычай в аркадском роде Анфа выбирать по жребию одного из родичей в «волки»; сняв с себя прежние одежды и повесив их на дуб, он становился «волком», т. е., очевидно, опальным изгнанником, и должен был жить «с волками» девять лет'. Дионисийское имя Анфидов и обряд переодевания, — быть т У Феокрита, в рассказе о Пенфее и менадах (Еепа1, т. 12 зчч.), читаем: Первая, вражий приметив дозор, Автоноя вскричала, Жертвенный стол толкнула ногой, опрокинула наземь Тайные Вакха святыни, чужим сокровенные взорам, Ярым сама обуяньем мжглась и подруг вдохновила.
(перев. автора). — срв. Р!п(. чпаезт. 8г. 14; Аропооог. и1, 81. — этот важный факт пбряда отметил и впервые осветил Сгоз)вз, Йве(п. Мнз. Х(.ЧП, 8. 267. — В дельфийские Септерии введен описанный обряд потому, что они правятся по дионисийскому чину. О связи ЕгО с Омофагией мы заключаем из сакраментального значения последней в вакхичЕскОм культЕ и из факта пвренесения его в мифологемы о ликаоне и Фиесте. т Х(взоп, зиеев. Гев(е, Б.
9. 24 может, с принятием личины или других знаков и отличий волка, вроде наброшенной на голову волчьей шкуры с головою зверя, какую мы встречаем на иных античных изображениях, — характеризуют это религиозное установление, как промежуточную, переходную форму между культами прадионисийского Ликея и Диониса. По-видимому, могущественное и страшное некогда прадионисийское жречество в пору отмены человеческих жертв было поставлено под угрозу опалы в случаях возврата к человекоубийственной ритуальной практике, причем опала могла условно распространяться и на целый жреческий род, как мы видели это на примере Афамантидов. Если волк-Ликаон есть низведенный на землю Зевс-Ликей, если волк-Афамант — Зевс-Лафистий, или, что то же, ДионисЛафистий, то в лице Ликурга, лютого волка плотоядного (ошез1ез, !уйоз бшорйайоз), легко узнается фракийский пра-Дионис Омадий.
На дионисийскую природу Ликурга указывает и его родство с миром растительным (он сын Дриады, и он же запутывается в виноградную лозу), и его двуострая секира !. Гомеровская сцена преследования Ликургом «кормилиц буйного Вакха '» — типическое для дионисийской легенды раздвоение Дионисова божества. Подобным Пенфею очерчен был Ликург в «Эдонах» Эсхила. Младенец, которого вакх-пестун оспаривает у пестуний-вакханок, неистребим, хотя и делается несомненно, испытывая ра())оз, оргиастической жертвой своего яростного двойника или своих же менад: он растекается, например, стихией влаги. В версии мифа у Диодора (Ч, 50), Диониса, впрочем, вовсе нет, а брат Ликурга, по имени Волопас — Вп1ез, преследует только кормилиц (!гор))йз) бога; менады убегают на гору Дриос, во Фтиотиде, или же кидаются в море; Дионис карает преследователя безумием.
! Что такое Ьпр!ех (Нош. Е 135)? Конечно, не тире, который неправильно усмотрели некоторые в этом оружии, но или рожен, бодило (прободающав «сулица», как перевел гомеровскОЕ СЛОВО Гнедич), следовательно — Кеп1гоп буколов (см. ниже), или же двойной топор, обоюдоострая секира. В пользу приписания Ликургу именно секиры ()аЬгуз) говорят и схолии, и все античные изображения Ликурга (срв. Апп. г)ез' (ы, 1863, р. 339), и свидетельства авторов: Ьпр18х Гомера понимали в древности как Ырепп!з. 0«Ы.
Тпз!. Ш, 35: озва Ь!реппнеп' Вуспгр, Тимон (РЛаоз. 1г. П!ев р. 185 — А(Ьеп. Х,р. 445 О): Ьагуп Ьпр1е8а езушо!егоп е 1.у1«оогзоз )гя. т В словах «напав на питательнип буйного Вакха» (Х 132) — должно ли принимать эпитет ша(лощеною в буквальном смысле «безумного, безумствующего», или же видеть троп: «наводящего безумие»? По нашему мнению, это не Ьуравазе, как полагает Роде (Рзусье Н, Б. 5, А, 2), что побуждает его обьявить миф о безумии Диониса, проистекшим из неправильного толкования гомеровского эпитета. Вся мистика Дионисова культа основана иа отожествлении бога-возбудителя с его возбужденными служителями: он не может не быть сам изначала ша1пошепоз и ша!по!ез, равно в активном и пассивном смысле, как он, бог хмеля, не может не изображаться охмелевшим.
Прадионисийские человекоубийственные культы привнесли в историческую религию Диониса необходимый ей элемент: многообразно представленный в ликах мифа единый тип свирепого Дионисова двойника-преследователя, хсреца-исполнителя оргиастической жертвы. Тип этот одинаково дан был и обрядовой дейсгвительностью, и мифологическим преданием. В последнем герои-жрецы-преследователи суть очеловеченные ипостаси пра-Диониса Омадия.
Раздвоение божества на лики жреческий и жертвенный и отожсствление жертвы с божеством, коему она приносится, было исконным и отличительным достоянием прадионисийских культов. Богбык был вместе бог-топор на Крите и во всем осгровном царстве древнейшего дифирамба. Оргиастическое божество фракийских и фригийских культов всегда двойственно, причем стремление определить его как две раздельные сущности встречается с невозможностью провести это разделение — отнять у страдальной ипостаси ее грозную, губительную силу и лишить свирепого бога сграстнбй участи. Но в общем можно заметить, что утверждение исторической религии Диониса, совпадая с заменой мистически-реальных, т. е. человеческих, жертв фиктивно-реальными, символическими (ибо зооморфизм уже обратился в символизм) жертвоприношениями животных, способствовало торжеству кроткого лика в двуликом Дионисовом божестве, — чтб и сделало его, по.
выражению Липперта, «пасхою эллинов», — и выделению жестокого, губительного начала в дионисийские ипостаси героев-преследователей. Характерным примером молсет служить митнленская легенда о Дионисовом (как это явствует из самого имени> жреце Макарее ". «Кроткий на вид, духом же лютый» (Ае!(ап. ч. Ь. Х1П, 2) и «лев» (по Диодору), Макарей убивает тирсом жену, казня ее за убийство сгаршего сына. Умертвила 1ке она старшего сына за то, что тот убил брата отцовским жреческим оружием (зрйай(з), подражая священнослужению отца, и сжег тело отрока на алтаре Дионисовом в пору празднования триетерий. Так покарал Макарея Дионис за коварное злодеяние, некогда им совершенное над одним чужеземцем в самом святилище (апах(огоп).
Тем не менее, Макарей был чтим народом и, когда умер, по Дионисову повелению погребен на счет города. Прагматизм легенды поздний, но в основных чертах она сложилась по упразднении человеческих жертв и отразила черты религиозного быта предшествующей эпохи. Макарей слыл основателем храма расгительного Диониса-Брисея. Новое исследование правильно усмотрело в нем «божественное существо, служившее с О Макарее сас Пеасвег'а Му1Ь.
Еех. П, 2290. 26 объектом культа в культовом цикле митиленского Диониса» '. В нем типически ипостазировано божество Диониса, как необоримая свирепая сила и львиная ярость Ыупаш(Б, а! (й, !ебп, огяй). Вакханки в трагедии Еврипида (ст. 1017) приглашают Диониса явиться в образе «пламенеющего льва» (руг!рЫекбп 1ебп). Но в то же время Макарей рассматривается уже не как Дионис, а в противоположении ему и его кроткому, святому закону: это позднейшая, смягченная форма оргиастической религии.
Макарей — первоначально прадиоинсийский оргиастический бог, потом грозный и вместе страдальческий герой, коему приносятся жертвы на его гробнице, наконец— дназ1-историческое лицо, о котором рассказываются тенденциозные вымыслы (ограбление чужеземца), долженствующие утвердить религиозно-просветительную и гуманную мораль нового века. Содержание же легенды, этого религиозно-исторического палимпсеста, отчетливо выступает во всех подробностях. С одной стороны, мы находим в ней картину прадионисийского жречества: убиение чужеземцев в святилище, т.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
