Иванов В. - Дионис и прадионисийство (1250010), страница 47
Текст из файла (страница 47)
г Егуш. Мавп. 277, 47. О митиленской монете с иэображениями Гелиоса и Диониса — ((ге!скет 1, 5. 41!. ! МаегоЬ 1, 18, ! 1: !и Тьгас!а еппоеш ЛаЬег! 5а1еш а!Ипе (!Ьепип асс!рнпш, зпеш ИИ зеЬаошш пппспрап!ев шавпИМа ге!гяшпс се(еЬгапг, п! А)ехапоег вспм!. егйпе Иео !п сове Хаш!ио аеоев д!са!а ев! врес!е го!плов, со!ов шейшш 1п1егра!е! 1ес!шп.
срв, софоклов фрагмент «тереяж неиов рлиырро!в тлге1х! ргевь|в!оп ве1ав. «Это противоположение составляло предмет мифа об Орфее в Эсхилоеой трашдии «Бассары» — хансе, ргакш. тгвз. Ог. р. 9; Орфей (по ега!шш, саша!. 24 р, 140! «Диониса не чтил, но величайшим ив богов почитал Гелиоса, которого именовал и Аполлоном; он вставал до рассвета и, взойдя на гору Пангей, ждал на ней воевода солнечного, чтобы встретить первые лучи бога».
175 и Диониса '. В противоположность дельфийскому дуализму (склоняющемуся, впрочем, мало-помалу также к синкретической концепции), орфики искали утвердить представление о Дионисе-солнце как новом лике изначального света, Фанеса: «Солнце, чье божество именуют в мольбах Дионисом» '.
Он светит как живым, так и мертвым. Когда он у мертвых, он не страдает, не томится в узах, как думали, например, пафлагонцы: напротив, как издревле знали фракийцы и особенно, по Геродоту, фракийские геты, «верующие в бессмертие души» (Ьо! а(Ьапа(12оп(ез), — он сияет блаженным душам, как кроткое солнце, в невозмутимой славе. Надгробие римской эпохи (стр. 47), сложенное в Филиппах и дышащее мистикой орфизма, сочетавшейся с исконным фракийским преданием, изображает загробные радости усопшего отрока в истинном царстве Диониса как игры и пляски на лугах цветущей Нисы. Подземное царство Дионисово — царство цветов, как Анфестерии— праздник весенних цветов, Диониса и душ.
Из другой поздней надписи, найденной в тех же местах, узнаем о радунице, устраиваемой религиозными общинами фракийского Диониса (14ЬеП Ра1ПБ Та51Ьа51еп1) на праэдникЕ Розалий '. Анфестериям, под именем Розалий — празднества роз, суждено было надолго пережить языческую Элладу. Народ знал на земле дикого охотника — Загрея, ловца душ, увлекаемых им в подземный мрак, — Актеона, истуканы которого связывались узаыи, — и другие лики и имена того же Сильного Ловчего, чья лютая свора растерзывает путника, застигнутого в горах призрачной охотой.
«Это — владыка душ, Дионис, — подсказывали орфики, — его нужно благославлять. И Зевсов отрок, пожранный титанами, не кто иной, как тот же Сильный Ловчий, Загрей Дионис». (См. гл. 1, Б 7, стр. 31 — 33). Прямо отожествить Диониса с «подземным Зевсом» (Уецз (са1а- сЬ(Ьопюз — Илиад. 1Х, 457) было нелегко, да притом и не нужно'. «Последний суд вершит над мертвыми другой Зевс, — тот, что в царстве Аида», — говорит Эсхил, провозглашающий себя у Аристофана питомцем элевсинских таинств: «Деметра воспитала дух и ! 0 сочетании Диониса н Солнца см.
Баю. %где, 1«коп. Сане, Б. 161. Гелиос н Дионис вместе на мнтнленской монете — Вге!скег, Ойцег!еьге 2 Б. 411. Дионис Ье!ююогрьов — Онпз Баю. ГИС и, р. 475. т 0!опувов только ер!Мевд Солнца: «Не!1ов, Ьап Оюпувоп ерщйв1п ха!ей«!». ' С. 1. !., Ш, )О3. 4 Срв. ОюепЬ, Бутс 2, 373: Оюпуво! (епе! — ОП сьщопю1, Ое! сьспоп1е1.
Аевсьу!. Бпрр1. 232. 176 разум мой; достоин я твоих мистерий» '. Но, как элевсинец, он имеет особенные, таинственные поводы различать подземного судию от его сыновнего лика — Диониса-Иакха. Зато Гераклит по-своему разрубает узел: «один и тот же бог — Аид и Дионис, его же во имя безумствуют и исступляются». И это отожесгвление отчеканено в общераспространенном орфическом стихе: Вакк на земле живущим, в земле опочившим Аид он з.
Трудность упомянутого отожествления в религии экзотерической проистекала из той чисто исторической причины, что подземный Зевс был, по своей сущности, пра-Дионис ', и новоявленный сын Зевсов не мог заменить своего же древнего двойника. Таинственный же смысл различения в кругу посвященных был более глубок: с древних времен мы находим в эллинской теологии и мистике отчетливое признание ипостасности, т. е. утверждение нераздельности и неслиянности лиц божеств, по существу единого; и элевсинский Дионис, младенец Иакх, должен был быть различаем от подземного Зевса как ипостась сыновняя, коей единственно принадлежат атрибуты божественного рождения, смерти и воскресения.
Но тайна Днонисова лика в подземном царстве, тайна Иакха, — осталась тайной для непосвященных в мистерии. Эсхил, посвященный или слывший таковым в Афинах, не отожествляет подземного Зевса с Дионисом: «Прости, Загрей, и ты, гостеприимный царь!» — говорит его Сизиф, уходя из подземного царства. Однако, тот же поэт называет Загрея то сыном Аида, то — в «Египтянах»вЂ” прямо Плутоном. Зевс, в ипостаси отца и в ипостаси сына, является в подземных обителях двуипостасно-единым Аидом-Загреем; но собственно Дионис мыслится в образе младенца Иакха '. ' АНв(орь. К . Взб.
з ВаксЛоз еп! хбо!з!п, еп! РЬШнпепо!в АГддпенз. Срв. изображения, относимые к Дионису хтоническому — Рнепег Чог!еаеы. Х1, 3. з срв. Бсьпеыег, )ч!епег я!яд!еп ххч, !903, я. 148. «аевспбьег деш лошег1зсьеп, о!ушрисьеп нпд апйггорошогрьеп 7еез гергазепйен а!зо О!опузоз беп «апдегеп Уеш», вте рлп А!зсЬу)оз пепи(, реп югьошензсьеп 7епз бег шухеп!зсьеп Еросье, г)еп сЬсьописьеп ппг( шеношогрьеп, а1з ие!сьег ег пась йеп Анввгаьнпоаеп юп кге!а ьеаапп( аеиогдеп !зм. 4 Исодет (1зобанез), т. е. «равно распределяющий пиршественное угощение»,— олно из обрядовых наименований Диониса и вместе наименование подземною Гостеприимца вообще.
По Гесихию, Исодет-Плутон и сьш Плутонов (Ьур'епюп Ьо Р1п(бп, ьуш) де айоп ма! Р1птопов ьуюз). по другому объяснению (Апесб. Вехьег. р. 267, — о котором Лобек, Аа!. р. 621, замечает: «поп 1щее! шрпм), Исодет— «солнцебог, равно раздающий всем смерть» (!зоба!!ез Шеоз Ьо Ье1юз, Ьо !оп Ьоп Лехах(д! сьапа1оп гйапешбп), — следовательно, дионис-Аид, он же и солнце живых, хотя по преимуществу — солнце подземного мира. Под сыном Плутона» у Гесихия разумеется также Загрей-Дионис.
Отца и сына вместе называет Эсхил в «Сизифе»; в «Египтянах» Загреем назван Плутон. !77 Вышеприведенный (стр. 47) отрывок из филиппийской эпитафии дает две картины гадательной загробной учасги усопшего отрока: или он юный Сатир (мужской коррелят нимфы-менады) в сонме посвященных служительниц (шуз1Ыез) Диониса, славящих бога на цветистом лугу; или, со светочами в руках, предводитель хора ночных менад влажной Нисы. В последнем образе ему приданы черты самого Диониса, единственного предводителя вдохновенных огненосиц; это отожествление с богом, в особенности за порогом гроба, есть постулат мистической религии «вакхов», цель которой— обожествление (апофеоза) человека.
Сатиры же, в мирном общении с менадами, являются пестунами божественного младенца '. в первой картине Дионис мира загробного мыслится как младенец, лелеемый толпою своих мамок (1!(Непа!) и пестунов (1!1)вепо!). Пребывание Диониса в сени смертной рассматривается как уже начавшееся рождение его в мир. Триетерический период оргий (празднование их однажды в двухлетие по терминологии древнего календаря: «на третий год») знаменует, быть может, период вынашивания его во чреве подземной богиней: длительность этого периода воспроизводит мистически утроенный срок женской беременности.
«Фиады» (парнасские менады, — первоначально, подобно амазонам, служительницам Артемиды, оргиастический сонм единой Богини) совершают, «будя Ликнита» (т. е. младенца в сите- колыбели), в дельфийском месяце «Огиеносиц», соответствующем поре зимнего солнцеворота, магические действия родовспомогательницы Эйлифии (ипостаси Артемидиной), «вызывают» зачатого и питаемого в лоне Персефоны бога выйти на землю через двери рождения (1)вугахе рго!епа!), раскрывают заклинательными выкликаниями ложесна подземной богини. Отгого — черта чаровательного подражания событиям призываемым — они изображают баюкание ребенка положенного, по обычаю древнейшего земледельческого быта, в сито для хлебного зерна (!В!поп). Что же привнесли орфики в народную религию? Вера в бессмертие души и в запредельное блаженство не была чужда некоторым племенам, чтившим божество Диониса.
7тот последний, под своим эллинским именем, был, задолго до орфической реформы, богом умирающим, погребенным в Дельфах, оплакиваемым над озером Лерны. И он же был на Парнасе и в Фивах божественным младенцем, каким мы встречаем его и на Нисейском лугу, в сонме ! Сра. Огра, Ьуюп., 65: К!уй! реп, Ь ро!увеапе ггорЬп, Ваасьо!о Швспе. зе!йпоп оса' »Н»ге. шсапег. А!ех!рвапп. 31: зе!Йпо! 'пег»го!о П!Впуво!о яйепо!.
См гл. 1, 3 7, прим. 3, сгр. 33. гув нимф-мамок, спасающимся от неистового Ликурга на лоно морской богини, по рассказу Диомеда в Ч! песне Илиады, интерполированному едва ли впервые при Писистрате правщиками Гомерова эпоса. Древнейшие «выкликания» (апа(с(езе(з> не оставляют сомнения в том, что Дионис был отчетливо осознан как бог возрождающийся или оживающий из мертвых. Растерзание человеческой жертвы, исполненной присутствием вселившегося в нее бога, и причащение богу через вкушение ее плоти — обряд, отразившийся в орфичсском мифе о гибели предвечного Зевсова сына от титанов, — древни, как оргиазм. Титаны были приведены в связь с Дионисовыми страстями, по-видимому, в отдельных местных, чисто народных культах, напр., в окрестностях Патр '.
В Аркадии сближение Артемиды с Оезро!па идет об руку с представлением о принадлежности этому кругу титанов и, в частности, воинственного (Ьбр!(зшепоз) титана Анита как пестуна Деспойны (Рапз. ЧП(, 37, 5, в описании окрестностей Мегалополя). Павсаний, говоря о «страстях», претерпенных Дионисом от титанов, как об орфическом догмате, отмечает, однако, что предание об Аните — аркадское (1а шеп де ез 1оп Апу(оп Ьуро Аукав(бп !еяе(а(!. Далее, он ссылается на Эсхилово свидетельство об Артемиде как о дочери не Лаго, а Деметры. Итак, в Аркадии древнейшая, доаполлоновская, хтоническая Артемида была неким образом связана с титанами. Следовательно, в забытом пласте стародавнего мифотворчесгва должен был связываться с ними и ее исконный мужской страстной коррелят, — чтб приводит нас к преданиям Ахайи.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
