Диссертация (1173336), страница 46
Текст из файла (страница 46)
Состояние«невписанности» и впоследствии неудовлетворение своим статусом выдаетнеспособностьгероявыстраиватьадекватныеИно-образысвоихкоммуникативных партнеров: он избегает общения с отцом (and whipped up thestairs like a bullet to hide in his room) и его сверстники не готовы принимать егоИно-образ.Таким образом, Я обретает свои структуры сознания во взаимодействии сДругим, при котором у человека есть шанс обрести целостность в понимании233себя.
Даже если инакость не осознается в процессе коммуникации, она все равноимеет первостепенную значимость в процессе конструирования диалога иличностей, участвующих в нем.Проведенныйактуализируютсяанализсмыслы,показывает,чтоконкретизирующиевдискурсивнойпрактикекатегориальныепризнакиинакости. Влияние человека на ситуацию, и наоборот, воздействие ситуации начеловека являются синергетическим процессом, вызывающим концептуальные«сдвиги» в содержании категории инакости, которые получают языковуюкристаллизацию.Как показывает проанализированный материал, коммуниканты создаютболее благоприятный климат общения, если, используя соответствующиеконфирмативные стратегии, они конструируют адекватный ситуации Ино-образсобеседника / партнера по интеракции.
Необходимо учитывать, что в основетакого коммуникативного поведения лежит интенция говорящего, во многомопределяющая исход коммуникативного взаимодействия, который может бытькак экологичным и эффективным, так и неэкологичным и неэффективным.Следующий раздел посвящен проблемам экологичного / неэкологичногообщения, рассматриваемого через призму коммуникативной категории инакости.4.1.3.
Лингвоэкологический аспект инакостив художественной коммуникацииВ XXI в. произошло научное слияние лингвистики как науки о языке,экологии как науки о взаимодействии живых организмов с окружающей средой ивалеологии как науки о зоровье человека. Объяснением этому является тот факт,что не только человек погружен в окружающую, в том числе языковую, среду, нои язык погружен в человеческую (социальную, психологическую, биологическую)среду. Как следствие разнообразия среды бытования (функционирования) языка234нормативный язык начинает претерпевать порчу, что требует, с одной стороны,его защиты от этого, с другой – защиты здоровья человека от неблагоприятноговлияния языка, поскольку, как известно, слово может очень глубоко ранить,вызвать обиду, ненависть, а может вызвать любовь и целую гамму других эмоций,как оздоравливающих, так и разрушительных [Шаховский, 2013].
В связи с этимученые-лингвисты стали говорить о терапевтической функции языка, изучениекоторойвдальнейшемпривелокосознаниюеевзаимосвязисоздоровьеохранительной деятельностью человека, в том числе и через язык. Такимобразом, валеология в аспекте проблем языка положила начало отдельномунаучномунаправлениюЛингвоэкологияизучает–лингвоэкологиидвойственнуюфункцию[Сковородников,языка:1992].правильноеегоиспользование сохраняет язык и здоровье человека, неправильное – разрушаетих» [Шаховский, 2013, c.
55].Данное определение лингвоэкологии не является исчерпывающим, онолишь дополняет уже имеющиеся в арсенале эколингвистов точки зрения налингвоэкологию (эколингвистику) как новое направление в современной науке,предметная область которой обоснована с философских позиций профессоромСковородниковым А.П. [Сковородников, 2014].
Как признается вышеупомянутыйученый-лингвист, «никакая, даже самая совершенная, дефиниция эколингвистикине может дать конкретного представления о ее предметной области в силумногоаспектности последней» [Сковородников, 2013, с. 208].Одной из приоритетных проблемных областей эколингвистики являетсяэмотивная лингвоэкология, поскольку «…эмоции непосредственно влияют накачество языка/речи, здоровья и жизни человека» [Шаховский, 2013, c. 55].Эмотивная лингвоэкология является логическим продолжением эмотиологии,истоки которой начинаются в середине 70-х гг. прошлого столетия (см., напр.:[Шаховский, 2008]). Эмотивная лингвоэкология имеет целью теоретическиобосновать практику современного человеческого общения не только вмоноязычном,ноивполиязычномконтинууме.Этосамостоятельноразвивающаяся наука, у которой есть свой объект, предмет, цель, задачи,235понятийно-терминологический аппарат и методология исследования эмотивногообщения в разных дискурсах, которая основывается на базовых принципахэмотиологии и коммуникативистики [Эмотивная лингвоэкология …, 2013],[Шаховский, 2016].Таким образом, в коммуникативной парадигме изучение эмоций вчеловеческом общении выстраивается на основе единой базовой проблематики ипонятийной системы лингвоэкологии и эмотивной лингвистики.
Предметомисследования эмотивной лингвоэкологии является этика, культура выраженияэмоцийвязыке[Солодовникова,2013].Лингвоэкологирекомендуюткоммуникативному сообществу пересмотреть свою языковую политику: «Вэкологичной коммуникации адресант в идеале должен превыше всего ставитькоммуникативное благополучие адресата. Этого можно достичь через этичноеобращение с его эмоциями и реализующими их семиотическими знаками» [Тамже.
С. 46].Пересечение со сферой Другого не может не затрагивать эмоциональнуюсферу личности и не влиять на ее речевую деятельность. Это определяет модусэкологичности в той или иной коммуникативной ситуации, объективирующейкатегорию инакости. Мы считаем, что категория инакости влияет на экологичноеили неэкологичное протекание коммуникации. Рассмотрим роль Другого вформировании модуса экологичности / неэкологичности на примере содержаниядвух романов: «Искупление» [McEwan, 2007] как пример неэкологичного,разрушительного общения людей и «Козел отпущения» [Дю Морье, 2007] какпример экологичного взаимодействия.Роман «Искупление» является квинтессенцией многолетних исканий инаблюдений автора в области восприятия действительности детским разумом.СамонадеянныйлживыйпоступоктринадцатилетнейБрайониТаллис,совершенный ею однажды летом 1935 г., разрушит дружеские отношения внутрисемьи и заставит каждого из ее членов, в том числе саму Брайони, страдать ипытаться искупить свою вину всю свою жизнь.
Описание того самого роковоголетнего дня очень подробно и объемно в романе, поскольку оно включает236интерпретацию одних и тех же событий с различных точек зрения, включая точкузрения Брайони. В тот день ее старшая сестра Сесилия осознает, что она влюбленав сына их бывшего садовника Робби, который испытывает к ней взаимныечувства, но их наигранная холодность и сдержанность в общении друг с другоминтерпретируются Брайони как навязчивая настойчивость Робби и нежеланиесестры общаться с ним.Несмотря на то, что Брайони знает Робби с самого детства, в своем наивномдетском сознании она конструирует его ложный Ино-образ (to consider Robbieafresh), согласно которому Робби предстает как извращенец, терроризирующий еесестру. Когда Брайони случайно из окна видит, что ее сестра в негодованиираздевается на глазах у Робби и ныряет в фонтан, чтобы достать отколовшийсякрай вазы, старинной семейной реликвии, она думает, что это Робби заставил еесделать это; несколько позже в ее руки попадает письмо Робби оченьоткровенного любовного содержания, предназначенного Сесилии, из чегоБрайони делает вывод об опасности, которую представляет ее старый знакомый, ирешает помочь сестре.
Все ее ложные понимания происходящего подпитываютсяее способностью фантазировать, т.к. Брайони – начинающий писатель:The very complexity of her feelings confirmed Briony in her view that she wasentering an arena of adult emotion and dissembling from which her writing was boundto benefit <…> A savage and thoughtless curiosity prompted her to rip the letter fromits envelope – she read it in the hall after Polly had let her in – and though the shock ofthe message vindicated her completely, this did not prevent her from feeling guilty.
Itwas wrong to open people’s letters, but it was right, it was essential, for her to knoweverything <…> she needed to be alone to consider Robbie afresh <…> The scene bythe fountain, its air of ugly threat, and at the end, when both had gone their separateways, the luminous absence shimmering above the wetness on the gravel – all thiswould have to be reconsidered. With the letter, something elemental, brutal, perhapseven criminal had been introduced, some principal of darkness, and even in herexcitement over the possibilities, she did not doubt that her sister was in some waythreatened and would need her help [McEwan, 2007, p.
113].237В тот роковой день домой возвращается старший брат Леон со своимдругом – «шоколадным» магнатом, как его называют в кругу семьи. Брайоницеликом отдается общению с братом, избегая разговора с сестрой. Сесилия такжеделает слабые попытки объяснить Брайони, что происходит, поскольку она видитв сестре еще маленькую несмышленную девочку.
Всего лишь одна неудачнаяпопытка их коммуникативного взаимодействия имеет крайне неэкологичныепоследствия для их жизни в целом: Cecilia moved round him, into Briony’s view.‘Briony? Briony, did you read this?’But Briony, engaged in a shrill response to her brother’s suggestion, writhed inhis arms and turned her face from her sister and half buried it in Leon’s jacket <…>Again, Cecilia shifted her position so that she was on the other side of her brother.‘Where’s the envelope?’Briony turned her face away again and laughed wildly at something Leon wastelling her [Ibid.
P. 111].Как видно в данном фрагменте, Брайони предпочитает дисконфирмативнуюстратегиюпервогоуровня–непризнанияприсутствиясестры,полноеигнорирование ее.Вечером вся семья собирается за столом, но выясняется, что дваплемянника – близнецы, которые в тот момент живут в семье Таллис вместе с ихродной сестрой Лолой, – убегают из дома, и все отправляются на их поиски,включая Робби, который уходит искать их один. С наступлением темнотыБрайони решает вернуться домой. Неподалеку она замечает какое-то движение напригорке: она видит фигуру человека, удаляющегося от нее, а чуть позжезамечает плачущую Лолу, которая начинает сбивчиво рассказывать, что на неекто-то напал сзади и надругался над ней.Не зная, кто бы это мог быть на самом деле, Брайони, тем не менее, со всейуверенностью дает полицейским показания, что это был Робби: She had no doubt.She could describe him. There was nothing she could not describe <…> As far as shewas concerned, everything fitted <…> He was a maniac after all [Ibid.