Диссертация (1173336), страница 31
Текст из файла (страница 31)
Из этого следует, что как в системе языковых правил, так ив номенклатуре языковых единиц должны отражаться такого рода процессы [Тамже. С. 344].Подобная компрессия различных категорий может, на наш взгляд,придавать имплицитный статус одним и эксплицитный статус другим категориям,при этом под импликацией следует понимать не выраженные явно значения,выводимые из эксплицитно выраженных средств.
Это та информация, дляполучениякоторойтребуютсяинтерпретативныеусилиякоммуникантов[Имплицитность в языке и речи, 1999]. Имплицитность объясняется принципомэкономииязыковыхусилийиявляетсяуниверсальнымкоммуникативного взаимодействия [Арустамян, 2011].свойством159Вполне правомерно говорить о наличии определенной грамматическойкатегории в том случае, если в языке употребляется специальная глагольнаяформа или конструкция, за которой зафиксировано системное грамматическоезначение. Как известно, не все явления окружающего мира подвергаютсяязыковой категоризации, тем не менее, они могут играть определяющую роль вдостижении коммуникативных целей. В любом языке имеются имплицитныекатегории скрытой грамматики, например, в русском языке – это артиклевоевыражение определенности/неопределенности, в английском языке – флективноевыражение падежных отношений.
Для выражения имплицитных универсальныхкатегорийязыкииспользуютразноуровневыесредства(порядокслов,лексические маркеры, предлоги и т.п.) [Кашкин, 2008, с. 13–14], иными словами,все равно существует возможность передать категориальный смысл с помощьюопределенного набора языковых средств.Подобныекатегориипо-разномуклассифицируютсяразличнымиисследователями: некоторые относят их к классу семантических категорий,другие исследователи используют термин логические или понятийные категории,третьи – криптотип, или скрытая понятийная категория.
Одной из такихкатегорий является категория инакости, поскольку она имеет семантический(понятийный), а не грамматический статус, выражает «замкнутую системузначений некоторого универсального семантического признака безотносительно кстепени его грамматикализации и способу выражения (скрытому или явному) вконкретном языке как, например, категория «активности / неактивности»,«отчуждаемости / неотчуждаемости» и т.д.» [ЛЭС, 2002]. Такие категорииотносятся к обязательным коммуникативным константам, не превращающимся,как правило, в формализованную грамматику.М.В.
Всеволодова справедливо указывает на относительность признакаинвариантность для ряда семантических категорий. Несмотря на высокую степеньих обобщенности, некоторые категории могут быть подведены под более общиепонятия [Всеволодова, 2009]. Так, категория отчуждаемости, выделяемая в160лингвистическом энциклопедическом словаре, отражает лишь только один изкатегориальных признаков инакости.Понятие «категория» в лингвистике определяется как система оппозиций ирассматривается как структурообразующая единица языка [Всеволодова, 2009].
Врамках категориального признака могут выявляться различные категориальныеконкретизаторы, что объясняется спецификой человеческого сознания, в которомобъективация наблюдаемых явлений происходит посредством их организации,упорядочивания и категоризации. Содержание коммуникативной категорииинакости, на наш взгляд, связано с личностным, социальным и лингвокультурнымстатусами коммуникантов. Её содержание, как правило, метакоммуникативно:референционная функция оттесняется регулятивной, ориентирующей функциейкоммуникативного процесса.В языковом плане инакость не часто, но все же находит своё выражение влексико-грамматических средствах. Рассмотрим особенности репрезентацииданной категории средствами русского и английского языков.Анализируемая в работе категория инакости, объективирующая отношение«Я – Другой» в их постоянном взаимодействии, соотносится с «эгоцентрическимикатегориями» [Баранов, 1992].
Лингвофилософским основанием последнихявляется осознание своего внутреннего индивидуального Я как одной изважнейших концептуальных констант европейской культуры и европейскойментальности,«сложившейсякакравноденствующаяцелогокомплексаразличных исторических факторов и культурных влияний» [Баранов, 1994, с.114]. Мы разделяем мнение А.Н. Баранова, что данная категория может бытьсвязана с феноменом расщепления говорящего, представленном в видедекомпозиции говорящего на семантическом и синтаксическом уровнях.Благодаря научному осмыслению данного феномена была разработана теорияцитации, косвенной, прямой и «непрямой речи» [Там же].В художественном нарративе когнитивное расщепление Я свойственноповествованию от первого лица, в котором персонаж выступает функциональныманалогом говорящего, поскольку такой тип повествования предполагает наиболее161достоверный способ репрезентации эмоциональных и ментальных состояний.
Вовсяком цитировании происходит одновременное понимание реальности другого исобственной реальности. Это рефлексивный шаг, отражающий осознаниеблизости иного, чужого, о чем свидетельствует приведенный ниже пример:‘Would you like to press the button for our floor, the top floor…?’ Matthewremains silent. Lily waits politely, then presses the button for floor five and the doors tothe lift slide creakily shut.No crows gathering.
No gangs with knives, no welcoming party of any kind, noteven a net-curtain twitching. Lily smiles meaninglessly at her son, a habit she hasdeveloped of late, handy to disguise the fact that she is studying him; his celerycoloured woolen hat pulled low to his eyes, which in the sharp artificial strip-lightinside the lift are two dark, contracting points, deeply suspicious [Dawson, 1998, p. 3].В приведенном фрагменте первый абзац является художественнымописанием коммуникативной ситуации от лица нарратора, что подтверждаетсятакими языковыми формулами, как she asks, а также детальным освещениемпроисходящего посредством адвербиалий.Во втором абзаце формально повествование ведется от третьего лица(например, главная героиня Лили является для автора референтом), однакоэллиптическиеконструкции,являющиесяпризнакомразговорногостиля,«озвучивают» другой голос, голос самой Лили, которая, вероятно, не без цинизмацитирует свою мать, испытавшую глубокие переживания в связи с переездомдочери и внука в Лондон.
При этом в антецеденте цитаты вербализация опасениймогла быть более эмотивной, и проиллюстрированное в данном примеренепрямое цитирование выхватывает только ключевые слова и фразы.Рассмотренный пример примечателен особым, сугубо авторским стилемпередачи позиции Другого. Здесь наблюдается оценочное высказывание вовнутренней речи главной героини, завуалированное как авторская дескрипциямальчика Мэтью. Этот тезис подтверждается употреблением неформальнойлексемы handy, при этом аппелирование к категории инакости через непрямоецитирование заставляет задуматься, не сама ли героиня замечает и вербально162фиксирует все нюансы своего поведения и, тем самым, подчеркивает своииндивидуальные особенности.Как отмечает О.А. Кострова, персонажно-авторская речь специфицируетмоделирование чужого сознания в зависимости от степени участия автора в ееизложении: вводя в повествование речь персонажа, автор создает его фиктивныйвнутренний мир, моделируя сознание, отличное как от собственного, так и отсознаниядругогоперсонажа[Кострова,2017].Рассмотримследующийрусскоязычный пример:Бенедикт натянул валенки, потопал ногами, чтобы ладно пришлось,проверил печную вьюшку, хлебные крошки смахнул на пол – для мышей, окнозаткнул тряпицей, чтоб не выстудило, вышел на крыльцо и потянул носомморозный чистый воздух.
Эх, и хорошо же! Ночная вьюга улеглась, снега лежатбелые и важные, небо синеет, высоченные клели стоят – не шелохнутся. Толькочерные зайцы с верхушки на верхушку перепархивают. Бенедикт постоял, задравкверху русую бороду, сощурился, поглядывая на зайцев. Сбить бы парочку – нановую шапку, да камня нету.И мясца поесть бы неплохо. А то все мыши да мыши – приелись уже[Толстая, 2015, с. 5].Приведенный отрывок является зачином романа «Кысь», в котором вначалепредставлено авторское описание (Бенедикт натянул валенки <…> Бенедиктпостоял, задрав кверху русую бороду, сощурился, поглядывая на зайцев), а потомвсе отчетливее посредством «непрямой речи» начинает распознаваться голосДругого – главного персонажа произведения (Эх, и хорошо же!..
Сбить быпарочку – на новую шапку, да камня нету. И мясца поесть бы неплохо. А то всемыши да мыши – приелись уже).М. Льюнг объясняет суть феномена расщепленного эго (split ego) какизменениеточкизрения:«Говорящийвидитсебянесобычнойэпистемологической точки зрения, а как другой человек» [Ljung, 1980, p. 52],рефлексирующимнадсамимсобой,своимиментальнымисостояниями,оценивающий себя со стороны. Как указывает Г. Зиммель, взаимоотношения двух163субъектов можно перенести на самого индивида благодаря «способности нашегоума противопоставлять себя самому себе и рассматривать себя как кого-либодругого» (курсив наш – Е.К.) и таким образом превращать неявное знание в явное,то есть переводить «самосознание в рефлексию» [Simmel, 1950, p.
405].Таким образом, рефлексия – это размышление личности о самой себе, когдаона вглядывается в сокровенные глубины своей внутренней духовной жизни. Нерефлексируя, человек не может осознать того, что происходит в его душе, в еговнутреннем духовном мире, а это, в свою очередь, невозможно без переключенияв другое Я, качественно иной альтер, совершенно не такой, отличающийся отпредыдущего. В целом жизнь человека как существа творческого представляетсобой постоянный диалектический поиск баланса между своими иными,меняющимисясостояниями,чтопозволяетсинтезироватьвсепереходыпостоянства в новизну и обратно как философскую проблему иномерностичеловека, под которой понимается онтологическая имманентная характеристикачеловеческого бытия, его динамический момент [Шичанина, 2011].
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
