Диссертация (1168778), страница 25
Текст из файла (страница 25)
Бошняка и Е. Синельщикова, основным отличием являетсяподход к переводу русских слов, которые в первом случае обозначаютсятранслитерацией, а во втором наоборот – переводятся на английский языки даются в тексте кириллицей. В. Бошняк, мотивируя оправданность такогоспособа перевода, отмечает: «Сам принцип того, чтобы жаргон, которыйБерджесс сконструировал из русских слов, передавать не всегда русскими,но квазирусскими словами, записанными латиницей, я по-прежнему считаюверным.
При этом к точности воспроизведения русских слов латиницей я как разне стремился. Наоборот, иронически шифровал, задавал читателю простенькиеребусы, стараясь, чтобы слова звучали так, как будто их произносят иноязычныеперсонажи» [170].Обращение к русской теме (речевая организация, советская топонимика(магазин «Мелодия», Парк Победы), ономастика (доктор Бродский)) отчастиобусловлено биографически и связано с посещением Берджессом в начале 60-хгодов Советского союза, также переводчик В.
Бошняк довольно спорно указывает125и на иные причины: «русский жаргон служил автору для выражения идеи, что злоидет с Востока, из СССР, из России, которая считалась империей зла» [170].Вторая часть романа связана с пребыванием Алекса в тюрьме, там он,подобно посвящаемому, теряет имя и становится номером, а также искусственнопереживает полную перестройку сознания и затем инкорпорируется. Но так какего внутреннее изменение связано с насилием, вторжением в естественный ходвещейигрубойпопыткойизменитьего,Алекссловнопроходит«антиинициацию», изменение сознания насильственным путем, что являетсяразрушительным и недейственным.В третьей части показано возвращение Алекса, инкорпорация герояв социум.
Путь героя закольцован и после «лечения» он оказывается в тех жетопосах, встречает тех же людей, но они его не только не принимают, нонаоборот, отвергают и наказывают. Главными местами, в которых оказываетсягерой, становится дом родителей, библиотека, пространство за городом, Дом иснова больница.По-настоящему Алекс возрождается после попытки самоубийства, в началеон возвращается к привычной жизни, своим «старым» делам, но затем меняетсяпо-настоящему, обнаруживая в себе нежелание совершать насилие и зло, чувствуясебя изменившимся, взрослым. Некоторые издания романа не включаютзаключительную, двадцать первую главу, важнейшую для понимания общегозамысла романа, содержащую эпизод встречи Алекса с Питом и рисующуюизменение его сознания, на этой версии основана и культовая экранизация книгирежиссером С. Кубриком («Заводной апельсин», 1971).Важной чертой образа рассказчика становится его притягательность,удивительная сила обаяния, парадоксально сочетающаяся с внешней сторонойсюжета – насилием и разбоями, которые совершает герой.
Связь нарраторас реципиентом, типичная для романа воспитания XX века, во многом основанана апелляции к читателю, исповедальной, дружеской, доверительной тональностиобращения к нему: «Тут свет погасили, и опять зажглись прожекторы,один из которых направили на меня, бедного и исстрадавшегося вашего друга126и повествователя», «Вы побывали всюду, куда швыряло коротышку Алекса,страдали вместе с ним…», «Ваш почтенный повествователь», «Но вот свет гаснет,и ваш покорный слуга, скромный ваш повествователь, сидит испуганныйи odinoki, не в силах ни шевельнуться, ни закрыть glazzja» [1].В «Заводном апельсине» присутствуют фрагменты, текстуально близкиеСэлинджеру. «Над пропастью во ржи» в данной парадигме выступает какпретекст [136], «текст-мишень» [156, р.
270], а последующие произведения – какварианты метатекста. Мечтой Холдена было стереть «похабщину» со стен, а другАлекса Тем, наоборот, пишет «очередное ругательство»: «У Тема в руке былтюбик черной масляной краски, и он как раз обводил очередное ругательствобольшим овалом, как всегда одновременно похохатывая» [1, с. 127].Интереснымявляетсяиинтертекстуальноеобращениекчитателю,содержащее «зашифровку» не только Сэлинджера, но и Диккенса: «Вряд ли вамтак уж захотелось бы слушать полностью uzhasni и pogani рассказ о том, какойбыл у отца припадок, как он бился о стену, богохульствуя и покрывая rukeryссадинами и синяками, о том, как у матери перекосило rot от плача, когдаона подняла kritsh о единственном сыне, родной кровиночке…» [1, с.
91].Холден часто рассуждает про «показушность», излишнюю громкостьнекоторых слов, есть это и в речи Алекса: «Слово-то какое «освободят», – спятитьможно!». Переезжая куда-то, Алекс, как и Холден говорит о том, что скучает,привязывается: «Мне было даже слегка грустновато, как это всегда бывает, когдапокидаешь место, к которому кое-как все ж таки привык» [1, с. 86].Готовность к преступлению, поведение за гранью добра и зла, эстетизациюнасилия Алекс объясняет тем, что «если эти выродки стоят на стороне Добра,тогда я с удовольствием займу противоположную позицию» [1, c.
112]. Речь идето перевернутости, нивелировании нравственных основ – том, что так мучительноволнует Холдена Колфилда. Внешний мир диссонирует с традиционнымипосылами о добре и зле, подрывает привычные бинарные оппозиции, поэтомугерой словно вынужден создавать симулятивную реальность, выдумыватьсвой мир. В этом же контексте можно интерпретировать слова Алекса о школе,127учителе (типичный образ для романа воспитания), учении вообще: «Нет, ну,конечно, никакой школы сегодня в помине быть не может, а вот ученье будет,причем Алекс выступит учителем» [1, с.
74]– говорит герой, готовясь квечернему «выходу».Финальный монолог Алекса освещает семантический строй романа,расставляет важнейшие акценты, связанные с взрослением героя, позволяетвоспринимать происходящее как инициацию, переход на новый уровень, в этомтексте взросление героя связано с социальностью, победой доброго начала:«И вдруг я понял, что со мной, блин происходит. Я просто вроде как повзрослел»[1, с. 219].Алекс сам констатирует свое взросление, а с ним и прохождение инициации,традиционно выраженное в изменении его сознания, невозможности бытьпрежним.Важной вехой в традиции романа воспитания является произведение СтивенаЧбоски «Хорошо быть тихоней» (The Perks of Being a Wallflower, 1999) [21].Палимпсестный характер романа связан с вторичностью повествовательноймодели, романно-фабульных ходов, системой второстепенных персонажей,это словно новое звучание уже привычной истории, с традиционным типом героя,архитектоникой, сюжетными и временными контрапунктами.Главныйгеройромана–подросток(возраст,социальныйстатус,психологический портрет героя типичны для романа воспитания второйполовины XX века) Чарли, которому по ходу повествования исполняется 16 лет.Ассоциирование этого текста с романом Дж.Д.
Сэлинджера «Над пропастьюво ржи» объясняется многими причинами: роман посвящен «семье», что являетсятакже типичной чертой подобных, особенных в творческой судьбе автора,пронизанных автобиографизмом текстов (доказательством служат посвященияроманов Дж.Д. Сэлинджера и Донны Тартт «маме»).Обращения к читателю, диалог с ним приобретают в романе Чбоски наиболееэксплицированную форму, превращаясь в письма, начинающиеся с прямогообращения: «Дорогой друг». Описывая адресата, Чарли указывает на то,128что он старше, опытнее его, по сути, таким человеком является любой реципиент,внимательный читатель и «дорогой друг» главного героя.
Композиция романаретроспективна, основными топосами традиционно являются школа, домглавного героя, большой город, больница. Усиливаются и получают полноценноеразвитие многие мимолетные мотивы, лишь намеченные в «Над пропастьюво ржи»: мотив обретения истинного учителя, мотив чтения как постижения себя,получения настоящего знания о себе и о мире, мотив физического или духовногорастления. Общими являются любовная тема (более развитая у Чбоски), темадружбы, тема безумия, схожим является изображение внешнего мира, отражениесоциальных и культурных реалий.Повествование начинается с перехода Чарли в старшую школу, герой меняетпривычное окружение и оказывается в новой среде.
Этим и обусловлено то, чтоон обращается к другу – первое письмо заканчивается так: «Почему я вообщевзялся тебе писать: завтра впервые пойду в другую школу, где только старшиеклассы, и у меня мандраж» [12, с. 16].Как уже отмечалось, роман написан в эпистолярной форме, каждое письмоявляется и страницей дневника Чарли, где он фиксирует события внешнего мираи внутренние изменения, связанные с ними. Так, читатель погружаетсяво внутренний мир героя, сферу рефлексии, наррация сопровождается не толькометакомментариями, но и ретроспекциями, фокусирующими чувства героя,объясняющими ту или иную реакцию. Метод ретроспекции, прежде всего, связанс образами тети Хэлен, смертью Майкла, семейными воспоминаниями.Чарли,подобноХолдену,пишетсочинения,каждоеизкоторыходновременно осмысление прочитанной книги и новая «ступень» в становлениигероя.
Как и Холден, сочинение по роману «Над пропастью во ржи», Чарлинабирает на печатной машинке. Этот текст оказывается связан с самымиблизкими людьми героя: он получает книгу от Билла, это одно из произведений,которыми в юности увлекалась его мама, впоследствии Чарли дарит роман Салли,когда она уезжает в колледж. В тексте присутствуют и прямые текстуальныепереклички с Сэлинджером, например, эпизод, когда Чарли, как Холден,129любуется малышами: «Пошел на горку, с которой мы раньше катались. Там былополно малышни. Я смотрел, как они несутся вниз на санях. <…> Вот было быклассно, если б нам всегда хватало катания с горки, но нет».Схожую тональность имеют эпизоды встречи с учителем (актантная параучитель-ученик, типичная для романа воспитания): встреча Холдена с мистеромАнтолиони и Чарли с Биллом.
В романе «Хорошо быть тихоней» усиливаетсямотив дружбы, душевной общности героев, Билл оказывается истиннымучителем, которого обретает Чарли. В прощальном разговоре с Чарли он говорит:«По окончании этого учебного года я перестану быть твоим учителем, но хочу,чтобы ты знал: если тебе что-нибудь понадобится <…>, ты всегда сможешьобратиться ко мне как к другу. Я в самом деле считаю тебя другом, Чарли» [12,с.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
