Диссертация (1168616), страница 15
Текст из файла (страница 15)
The concern is firmly with language use: the way accounts are constructed and differentfunctions” [Potter 1987: 157]. Их мнение разделяют многие лингвисты. Соответственно в фокусевнимания тех из них, кто работает в интересующей нас области, оказываются, в первуюочередь, вопросы нарративной организации личного опыта и его интеграции в дискурс.Врамкахдискурсивногоподходакисследованиюпамятиданныйфеноменрассматривается лингвистами как когнитивно-ментальная деятельность человека, направленнаяна обработку и интерпретацию индивидуального опыта, результат которой представлен ввербальной форме. Дискурс, порожденный вследствие такого рода деятельности, представляетсобой форму языковой репрезентации личного опыта и событий прошлого. Л.М.
Бондареваназывает такой дискурс ретроспективным и определяет его как «специфический ментальнокогнитивный процесс реконструкции любого рода прошлого, вербализующийся в определеннойсовокупности соответствующих текстов» [Бондарева 2014: 136-137]. Ретроспективный дискурсвидится как пространство, в котором циркулируют тексты, характеризующиеся жанровойгетерогенностью, но при этом не утратившие своих типологических характеристик. К такимтекстам, по Л.М. Бондаревой, относятся тексты мемуарные и историографические. Если первыевозникают в результате действия механизма автобиографической памяти субъекта, то вторыепредставляют собой продукт функционирования иного типа памяти – памяти коллективной,связанной с реконструкцией событий прошлого, общего для национально-исторических икультурных общностей.
В соответствии с разрабатываемой Л.М. Бондаревой концепцией,ретроспективный дискурс рассматривается как «основное средство вербализации, фиксации иавтономизации коллективной памяти и, как следствие, ее трансформации в культурную память»[Бондарева 2014: 141]. Основное предназначение ретроспективного дискурса заключается воформлении и представлении посредством языка фрагментов прошлого единичного илимножественного субъектов, а также связанных с ними мыслей, чувств и переживаний.Схожую точку зрения относительно дискурсивного потенциала памяти и мемуарнойлитературы как одного из средств хранения культурной памяти высказывает также иЛ.М.
Нюбина, отмечая особую роль мемуарных текстов «не только при моделированииколлективных ценностей, идеалов и норм, но и в регулировании восприятия прошлогосовременниками и потомками» [Нюбина 2013: 86]. Для обозначения совокупности жанровыхмодификацийлитературывоспоминанийисследовательницапредлагаеттермин«мнемонический дискурс», используя в качестве аргумента отсылку к природе мемуаристики,56онтологической основой которой является память [Нюбина 2008: 12]. Память, по мнениюЛ.М. Нюбиной, предстает в мнемоническом дискурсе как «метафора сопротивления властивремени» [Нюбина 2008: 14]. Эту мысль лингвист подкрепляет словами В.В.
Нурковой:«Только человек способен одновременно жить во времени и вне времени, преодолевая его,осуществляя непрерывные «путешествия по времени» и самоопределяясь в нем» [Нуркова2000: 69]. В своем исследовании мнемонического дискурса Л.М. Нюбина делает акцент, впервую очередь, на его автобиографичность, отмечая особый статус повествующего Я и егосвязи с категорией времени как один из факторов, определяющих специфику мемуарнойлитературы. На первый план выходит человек вспоминающий, который «в мнемоническомдискурсе представляет свой субъективный мир, запечатлевший всю сумму фактов, событий ивпечатлений, воспринятых в течение жизни» [Нюбина 2008: 26].ИзысканияЛ.М. Нюбинойотражаютобщениютенденциювлингвистическихисследованиях памяти к смещению акцента в сторону ее автобиографической составляющей.Для лингвистов, занимающихся вопросами языковой актуализации памяти, эта категориясвязана, в первую очередь, с индивидуальным опытом личности и особенностями егоорганизации, структурирования и реконструкции посредством языка.
При таком подходепамять рассматривается как текстопорождающий фактор и в фокусе исследователейоказываются способы и формы репрезентации личного опыта субъекта в различных видахдискурса. В этой связи центральное место в работах лингвистов традиционно занимаетавтобиографический дискурс.
Так, например, исследование Л.Н. Ребриной посвященоспецификедискурсивнойреализацииавтобиографическойпамяти.Наобширномнемецкоязычном материале автор рассматривает уровневую структуру автобиографическойпамяти, формы организации автобиографической информации в тексте, нарративныепараметры дискурсивных практик [Ребрина 2014]. Описывая дискурсивные особенностиреализации личного опыта субъекта, исследовательница анализирует четыре функцииавтобиографическойпамяти,манифестирующиесявдискурсивныхпрактиках(саморегуляционную, прагматическую, экзистенциальную и коммуникативную) и приходит кследующему выводу: «Подсистема автобиографической памяти имеет интерактивный иинтерсубъективный характер, дискурсивная манифестация ее функционирования отражаетценностнуюнагруженностьееобъектовисопряженностьАПсэмоциональнымипереживаниями» [Ребрина 2014: 151].Нельзя не отметить, что автобиографический дискурс в последние десятилетияпретерпевает значительные трансформации.
Л.М. Бондарева констатирует отступление оттрадиционнойретроспективнойповествовательнойперспективы,типичнойдля57автобиографического дискурса, и переход к новым формам повествования, отличающимся«фрагментарностью, прерывистостью и незаконченностью» [Бондарева 2006: 70].Понимание нарратива как единицы дискурса способствовало его выдвижению на первыйплан во многих исследованиях, посвященных дискурс-анализу, причем эта тенденциянаблюдается в равной степени как в лингвистической среде в целом, так и среди специалистов,работающих с проблематикой памяти.
Таким образом, лингвистическое исследование памяти вдискурсивном аспекте неизменно сопряжено с анализом нарративов. Так, например, Р. Шэнк иР. Абельсон в категоричной форме заявляют, что вся память состоит из нарративов: “Humanmemory is a collection of thousands of stories we remember through experience, stories we rememberby having heard them, and stories we remember by having composed them” [Schank 1995].Представление о нарративе как основной форме языковой репрезентации памяти, в первуюочередь, объясняется традицией, так как, по словам Дж.
Каллера, «мы осмысляемпроисходящее через повествование…; повествовательные структуры пронизывают собой всенаши представления» [Каллер 2006: 94].В.В. Нуркова описывает автобиографическую память как «память-рассказ», отмечая, что«по своей сути она повествовательна» [Нуркова 2000: 23]. Французский психолог и психиатрП. Жане фактически отождествляет память с действием изложения истории: “Memory, likebelief, like all psychological phenomena, is an action; essentially, it is the action of telling a story”[Janet 1925: 661].
В западной психологической науке прочно утвердилось предложенноеП. Жане понятие нарративной памяти (“narrative memory”), противопоставляемой привычнойпамяти (“habit memory”) и травматической памяти (“traumatic memory”). Нарративная память –свойство исключительно человеческой психики. По П. Жане, нарративная память – этосовокупность ментальных конструктов, используемых людьми в целях обработки и анализаличного опыта [Janet 1925]. При этом нарративная память всегда социальна, то естьориентирована на обратную связь с читателем или слушателем [Bal 1999].Следует отметить, что тенденцией к нарративизации памяти лингвистика обязана другимсоциально-гуманитарным наукам, в первую очередь, истории. Нарративный текст в социальногуманитарном пространстве традиционно видится как основной способ трансляции культурноисторической и социальной памяти. Так, например, в философии, как отмечает О.Т.
Лойко,текст рассматривается как один из способов бытия социальной памяти, демонстрирующий дваее вида – «память общества (социума) и память отдельного человека, которые обладают общимзнаковым полем и одновременно бесчисленным множеством вариантов его индивидуализациина личностно-интимном уровне» [Лойко 2004]. А. Васильев подчеркивает доминирующееположение нарратива как средства хранения и передачи коллективной памяти, отводя всемдругим способам репрезентации прошлого опыта второстепенную роль вспомогательных58элементов, не имеющих самостоятельной силы без нарративного базиса: «…все прочиеносители коллективной памяти: мемориалы, памятники, церемонии и пр.
– могутфункционировать как таковые в том случае, если они подкреплены соответствующиминарративами, циркулирующими в данном сообществе» [Васильев 2012]. И. Сапир указывает наотношения взаимозависимости между памятью и нарративом, при которых память порождаетнарратив и получает от него жизненную энергию: “the memory-narrative relation is far fromunidirectional: just as memory engenders narrative, so is narrative, at times, indispensable for theagility of the faculty of memory” [Sapir 2006: 84].Тезис о нарративной природе памяти получает поддержку и в трудах литературоведов.Исследователи и литературные критики изучают взаимосвязи нарратива и памяти, отмечая рольпоследней в реконструкции внутреннего мира повествователя [Мамиева 2014; Crosthwaite2005], в процессе личностной рефлексии, поисках себя [Переходцева 2013].
О.В. Переходцеваобращает внимание на особую связь памяти с внутренним миром и приходит к выводу, что«процесс самоидентификации личности есть по существу процесс нарративизации памяти»[Переходцева 2013: 3].Широкое распространение получили определение нарратива, предложенное У. Лабовыми Дж. Валецки, в котором нарратив провозглашается «вербальным способом выраженияличного опыта, а именно, способом создания повествовательных единиц, соответствующихвременной последовательности событий» (“one verbal technique for recapitulating experience, inparticular, a technique of constructing narrative units which match the temporal sequence of thatexperience” [Labov 1966: 13]), и его более поздняя версия, модифицированная Лабовым, всоответствии с которой нарратив понимается как “метод изложения прошлого опытапосредством установления соответствия между вербальной последовательностью эпизодов ипоследовательностью событий, имевших место в действительности” (“one method ofrecapitulating past experience by matching a verbal sequence of clauses to the sequence of eventswhich (it is inferred) actually occurred” [Labov 1972]).В концепции Ш.
Линде, во многом разделяющей взгляды У. Лабова, в качестве единицыдискурса рассматривается автобиографический нарратив, а именно устное повествование оличном опыте (oral life story). Как дискурсивная единица автобиографический нарративнаходится на уровне, следующим за предложением, и обладает двумя важными свойствами:ясными границами и четкой внутренней структурой. В целях изучения автобиографии ижизнеописания, помимо нарратива, исследовательница выделяет еще две дискурсивныеединицы: хронику (chronicle) и интерпретацию (explanation).
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
