Диссертация (1168614), страница 83
Текст из файла (страница 83)
Оба слова исходят от духа – Geist, он имеет собственнуюистину, значим сам по себе. Но дух, языковым образом втянутый в беседу ссобой, может реализоваться, проявить себя и как «источник», и как «мучение».Как «Quell», так и «Quäl» реальны, истинны и идентичны, противоположны позначению и одновременно внутренне сопоставимы.На таких дуальностях, их оксюморонной сути основывается и скрытоепрочтение драмы, связанное с внутренними порывами души Карла.
Он понимает,что Герзуинд привнесла в его жизнь ту красоту, радость, непосредственность,которых так не хватало ему раньше. В этом плане девушка для него являетсяисточником молодости. В то же время Карл по-прежнему не в состояниипостигнуть детский нрав Герзуинд, подобное непонимание и неприятиедоставляет ему сильнейшие мучения. Так, король желает, чтобы девушка,окутанная его отеческой заботой, была изящна, имея в виду изысканные наряды.Между тем слово «köstlich» в отношении внешней атрибутики противоречитсолнечной сути Герзуинд. Ее подлинное бытие в любом случае «изящно», оно373природное, связано с детскостью, с непосредственной реакцией на мир.
Благодарясвоему внутреннему изяществу Герзуинд и получает свободу от окружающегомира, создает свой собственный.Важно обратить внимание на один из немногих монологов, которыепроизносит заложница короля. Девушка-ребенок говорит просто и понятно, невкладывая, как ей представляется, особого глубинного смысла в свои слова: онане святая, но ничего не знает о грехе, ест, пьет, делает, что хочет, а не то, чтохотят другие, и другие должны делать то, что им хочется («<…> nun keine Heilige,/ Jch esse, trinke, tue was ich mag, / nicht was die anderen wollen, und die anderen, /mögen dafür auch, was sie wollen, tun» [50, s.
89]). Между тем в таких несложных,на первый взгляд, словах сквозят важные философские размышления о мире ичеловеке. Герзуинд мыслит жизнь как переживание, в котором главное – свободадействий, свобода экзистенциального постижения внутренних и внешних законовмироздания.Интересно отметить, что внутри самого художественного произведениявершится общекультурный модернистский процесс, связанный с отношением ктрадиции, постижением и отречением от нее.
Это тот момент внутреннего бытиятекста,которыйпоказываетособоенапряжениемеждудвумявидамисамосознания. Так, на предложенные Герзуинд вопросы о стыде и грехе, девушкасмеется сначала про себя, как указывает Г. Гауптман в ремарках, а потом громкои весело. Смех в данном случае является разновидностью разговора, посредствомсмеха Герзуинд невольно высказывает свое мнение о приверженности Алкуина иКарла к старой морали, старым понятиям. Они, при всем своем кажущемсясвободолюбии, могут рассуждать лишь с точки зрения прежних, незыблемых дляних, канонов. Герзуинд весело отвечает, что рай и ад ее не пугают и непрельщают, стыдиться своего тела она не может, драгоценных уборов не любит.Ее главный жизненный критерий – отсутствие грани между добром и злом («drumweiß ich also nicht, was gut und böse» [50, s. 91]), тогда жизнь постигается вединстве переживаний, именно они придают существованию особую ценность,позволяют понять непреходящее значение каждого мига.
Благодаря умению374переживать жизнь, Герзуинд и ощущает себя свободной, говоря словами Г.Зиммеля, «индивидуальностью, всегда равной себе» [141, с. 196]. Карл, иронично,но в то же время серьезно, противопоставляет чрезмерно легкомысленным, с еготочки зрения, утверждениям Герзуинд свой жизненный опыт, познания долгихлет. Он, не желая, как сам говорит, казаться беспомощным перед ребенком,пытается убедить девушку в ее неправоте. Но в его речах ощущается сильнейшаянеопределенность, Карл, как и ранее, обращается больше к себе, чем к Герзуинд,языковое самоубеждение доминирует. Не случайно употребляется союз «ли»(«ob»),которыйследуетназватьвданномслучае«соединительно-разделительным» («<…> ob die Trfahrung deiner Jahre, ob dein Wissen, <…> dieschwer errungene weisheit langer Nächte <…> ob die des gottgelehtten geistes Kraft<…> daß du vor diesem Kinde nicht hilflos <…>» [50, s.
90]). Карл, возвышая ивозвеличивая свой жизненный опыт, отдаляет себя от Герзуинд, считая еевоззрения ничтожными, но в то же время король внутренне сомневается всобственном знании, огненно-солнечное бытие Герзуинд захватывает егоцеликом.Герзуинд воспринимается королем как пленница, не имеющая права собоюраспоряжаться, он называет ее редким зверьком, который пойман, но о которомнадо заботиться («Tierlein fing ich schon» [50, s. 92]). Поэтому король приходит вужас от рассказа Эркамбальда – он повествует о танце Герзуинд, как онамедленно и грациозно движется, нагая, покрытая лишь волосами.
Девушканастолько прекрасна, что невольно завораживает даже сурового фанатикаЭркамбальда. Он, сам того не желая, поэтически описывает ее танец,подчеркивая, что Герзуинд была подобна переливам огня («<…>einen Haaren,<…>gleich einer flut / von Feuerund es floß. Und mich die Flut, / indes siezwitschernd nach dem Takte sprang / <…>leib preisgebend und verhüllen» [50, s.108]). Однако столь прекрасная картина для фанатика Эркамбальда наполненаколдовством, пропитана вакханалией, является позором.Трагедия состоит в том, что Карл мыслит сходным образом. Реакция короляпередается Г. Гауптманом через особую драматургическую технику, связанную с375принципом контраста: если раньше Карл произносил длинные, пафосныемонологи, то теперь, находясь в состоянии крайнего нервного напряжения, он нестолькоговорит,скольковыкрикивает,можносказать,выбрасываетвпространство слова («Steine! mein Schild! die Luft versinstert sich! Schloßen! meinHals! mein Haupt! sie schleudern Steine!» [50, s.
111]). Прежде Карл лишь приходилв недоумение от речей и поступков Герзуинд, сейчас одна мысль, что онаосмелилась танцевать нагая, приводит в ужас, с его точки зрения вакхическаяпляска Герзуинд противоречит всем нормам и правилам приличия. Карл называетее ведьмой, девкой, отбросом, не желает больше видеть («Hexe! Wegwurf!» [50, s.116]).Следует обратить особое внимание на образ кольца, который играет весьмазначительную роль в данном драматическом эпизоде. По тексту Г. ГауптманаКарл дает кольцо Алкуину как забаву, игрушку, оно должно распасться на семьколечек, из которых потом опять составится одно («<…>dies ist ein Ring, einSpielzeug, / <…>in sieben Ringlein fällt es auseinander: / mach aus den sieben – einenwiederum, / und dann bedenkte eins<…>» [50, s.
97]). Кольцо называется игрушкой,с ней развлекаются, она может скрасить досуг. Но, как видно, главное егоназначение довольно серьезное – части должны сложиться в целое, а целое вновьразделиться на части. Бесспорно, в данном случае Г. Гауптман фокусируетвнимание на древней философской истине, на понимании жизни как структурнойвзаимосвязи целого и частей, на их самореализации и переходе одного в другое.Но, поэтически философствуя о человеке и мире, Г. Гауптман акцентирует весьмазначительный игровой пласт данной философии: целое как бы распадается самопо себе, собрать воедино его практически невозможно. Жизнь как гармоничноецелое должна быть самопостигаема, самореализована.
В этом и состоит принципигры: она бесконечна, никогда не заканчивается, играет сама с собой. НедаромАлкуин в дальнейшем говорит Карлу, что не смог справиться с кольцом. Карл, вярости от поведения Герзуинд, бросает кольцо, его подхватывает Герзуинд,утверждая, что теперь ни за что с ним не расстанется. Король озабочен судьбой376кольца, потом он спрашивает девушку, зачем она его взяла, но ответ на свойвопрос не получает.Таковаисториякольца,котораявершится(играется)врамкахдраматического текста «Заложницы Карла Великого».
Важно учитывать, чтоигровой образ-предмет («Spielzeug») гармонично входит и сочетается с игровымжанром («Legendenspiel»). Сосредотачивая внимание на текстовой ситуации С.Эриццио, Г. Гауптман в то же время в существенной степени связывает ее сразмышлениями Г. Лессинга. Под пером немецкого драматурга на рубеже вековвершитсяпроцессмодернистскойсублимации–болеедревнийтекстосмысливается через относительно современный, как бы переходит в него, мыслиитальянского писателя смыкаются со взглядами немецкого художника словаэпохи Просвещения. Можно говорить о том, что Г. Гауптман дает ответ навопросы, который ставит Эриццио в своем произведении, на основаниивосприятия и глубокого личного переживания «Натана Мудрого» Лессинга.
Наодну воспринимаемую традицию накладывается другая, что в итоге приводит кпереориентациисмысловогосодержанияобеих,ксозданиюличного,индивидуального взгляда на поставленную проблему.Так, в тексте С. Эриццио, во втором Avvenimente, речь идет о кольцеФастрады. Это магический перстень, исполняющий желания, он досталсяФастраде от предков. Именно с его помощью девушка смогла стать женой Карла,который столь сильно в нее влюбился, что забросил государственные дела. Когдаже Фастрада умерла, он долгое время не желал расставаться с ее телом ивозвращаться к прежней жизни.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
