Диссертация (1168614), страница 2
Текст из файла (страница 2)
34]. Э. Р. Курциус называет литературнуютрадицию медиумом, «благодаря которой культура предстаёт как инициативноевоспоминание» [302, s. 398]. Речь идёт о том, что прошлое, осознанное с точкизрения современности, становится близким и понятным в той мере, в какойсовременность на определённом витке своего развития способна постичь его.Тогда возникает новая современность, которая, в свою очередь, старается понятьи «старую современность», и то прошлое, которое уже было осознано «старойсовременностью». Подобные процессы, определяемые наслоением временныхпластов, многообразны и бесконечны, они составляют то «глубинное времямодерна», которое, с точки зрения французского философа П. Рикёра (1913 –2005), «продлевается, поскольку остаётся живой традицией <…> традициястановится мёртвой, если она не подвергается непрестанной интерпретации <…>.Всякая традиция живёт только благодаря интерпретации» [422, s.
50].«Живой» традицией для Гауптмана являются Античность и немецкаяфилософия. Их взаимоналожение и взаимосцепление приводит к личному,6эмоциональному переживанию философских нравственных постулатовтех«Philia» и «Sophia», которые, как известно, изначально заложены в слове«философия». Они переводятся на русский язык по устоявшейся традиции каклюбовь и мудрость, подчёркивают своим этимологическим сцеплением туизначальную ценностную составляющую, заключенную в глубинном значениисуществительного «философия»1.У Гауптмана как писателя времени модерна происходит смещениеценностных акцентов, их прежняя этическая суть подлежит перетолкованию,пересмотру. Он связан с таким отношением к традиции, которое в современнойкомпаративистике определяется словом трансфер («Transfer»).
Образованное отлатинского «transfere» – «переносить», «переводить», трансфер, например, для Д.Кемпера, значим как «процесс посредничества («Vermittlungsprozes») и в рамкахнациональной традиции и для расширения и глубокого понимания литературыдругих стран» [377, s. 59]. С. Вьетта называет «Transfer» ведущим терминоммодерна, связывает его с креативным актом самого процесса понимания: « <…>именно благодаря трансферу возникают новые художественные конструкции, всяпрежняя система обновляется, трансформируется» [459, s. 27]2.1В русском языке нет точного эквивалента для «Philia», возводимой в античности в статус некоего универсальногозакона, основу которого составляет принцип глобального единения всего со всем. Оно свойственно Пифагору,который, по свидетельству Диогена Лаэрция, первым назвал «философию философией, а себя философом»[168, с. 89].
Для Пифагора «Philia» является особым свойством философской души, благодаря чему возникаетчувство нравственной близости, этической спаянности и соотнесённости человека и мира. Не случайноАристотель, размышляя в «Никомаховой этике» о контактах добродетельных людей, выделял внутреннеприсущее им единомыслие, одинаковость нравственных поступков, называл подобное отношение к миру ичеловеку«Philia». В ней, по Аристотелю, заключается «нечто нравственно прекрасное, <…> особый душевныйсклад, это та дружба, которую можно питать друг к другу» [83, с.
1000]. «Philia» не является любовью в томсмысле, о котором повествуют, например, герои «Пира» Платона, трудно представить её и в значении дружбы,как о том пишет Аристотель. В диссертационном исследовании этические постулаты, венчающие слово«философия», пишутся латинскими буквами – «Philia» и «Sophiа», поскольку русский перевод несколькоуводит в сторону от первоначального их смысла.2Исток понимания слова «трансфер» может быть обнаружен в энциклопедическом труде «Этимология» ИсидораСевильского (560 – 636) – богословского писателя римской католической церкви.
Он называет переводчикатранслятором (translator), поскольку тот «создаёт буквы другого языка по схожести звуков» [145, c. 28]. Важноотметить и первоначальную критическую функцию трансляции, представленную в I веке ПапиемИерапольским в сохранившихся фрагментах «Истолкования изречений господних». Он называет себяинтерпретатором истины, которую толкует не для тех, «кто повторяет заповеди других людей <…>, а ктожелает слушать живой, остающийся в душе голос» [203, c.
220]. Акцент раннехристианского писателя на«живой голос» не только закладывает основы новозаветной канонической традиции, но и предусматриваетмомент недоверия к ней: не повтор непреложного, изначально заданного, а личное раскрытие самоочевидныхистин. Исидор Севильский и Папий Иерапольский отходят в своих трактовках от первоначального значениятрансфера (transfere – «переносить», «переводить»), осознают его в качестве субъективной рецепции (создание7Традиция для Гауптмана становится культурным феноменом, которыйподвластен собственному внутреннему движению – трансферу, связанному спересмотром, переводом прежних «старых» значений на язык современных«новых» понятий.
Поэтому «Sophia» – мудрость – теряет свою прежнюю,явленную ещё в античной этике, смысловую наполненность: мудрец постигаетглубину вещей умом, что выражалось знаменитой тавтологией в трактате Платона«Теэтет»: «Мудрые мудры мудростью» [210] и связывается у Гауптмана сдобротой. «Жизнь – это высокая доброта», – утверждает немецкий драматург иданное утверждение можно считать центральным тезисом всех его произведений.«Sophia» для Гауптмана – это добродетель сердца, этическая духовность особогорода, сильнейший этический отклик на жизнь в целом, в первую очередь на жизньвсех людей3.
Гауптман писал: «В полифонии моего духа особенно сильно звучитголос любви к людям <… > Мои личные оковы, как и оковы Прометея – этолюбовь к человечеству» [344, s. 671]. Не случайно О. Хансон (1860 – 1925),писатель, с которым Гауптман тесно общался и переписывался, подчёркивает:«Всё в моём немецком друге было возвышенно, ощущалась некая единая линия,неподвижная и неизменная, сотканная из камня и гранита» [350, s. 468]. Хансонне даёт чёткого определения этой линии, но, несомненно, речь идёт об этикеГауптмана, на которой, как он утверждал, «держались основы души <….>этическая воля доминировала» [344, s.
671]. Вероятно, именно поэтому М.Нордау, ставя неутешительный диагноз своей эпохе, называя многих, почти всех,«истеричными» писателями, делает исключение для Гауптмана. Нордау считает,что «его не коснулась всеобщая деградация, у Гауптмана слишком сильна любовьк ближнему, поэтому он и смог избежать всеобщего духовного разложения» [200,с. 320]. Кроме того, модернисты Вены, которые полагали, что слово «душа мало3новых языков на основании схожести «старых» звуков – у Исидора, «живой голос» в значении личногосуждения – у Папия).В этом плане важно обратить внимание на образ Дон Кихота, который приводит драматурга в восхищение. ДонКихот, великий в своём безумии, в первую очередь при сражении с ветряными мельницами, смотрящий наокружающий мир рыцарскими глазами, уверенный, что он рождён для золотого века, является для Гауптманаистинным мудрецом, поскольку «обладает нравственной ценностью особого рода – этической духовностью»[342, s.
540]. Драматург ценит в Дон Кихоте «свежесть и непосредственность чувства, готовность к страданиям,на которые он идёт, как на праздник» [342, s. 538].8значит для немецкой культурной мысли, для немецкого натурализма в частности»[410, s. 181], тем не менее выделяют пьесы Гауптмана. Они видели в них тостремление к восстановлению распавшегося Я, которое стало предметом ихсобственных художественных исканий 4.Этический принцип «Philia» Гауптман принимает в том значении«нравственно-прекрасного» отношения всех к каждому и каждого ко всем,которое Аристотель называл «благом самого по себе» («autoekaston»), но в то жевремя рассматривает его сквозь призму богословской традиции немецкихмистиковисубъектоцентрическойфилософии.Понятиемилосердия(Barmherzigkeit) Я.
Бёме5 сопрягается в сознании Гауптмана с мыслями Г.Лейбница (1646 – 1716) о преобладании добра в мире, о доминанте Воли Любвипо сравнению с Волей Основы Ф. Шеллинга (1775 – 1854). Со своимипредшественниками, этическая позиция которых определяется доминантой«Philiа», у Гауптмана более крепкие связи, чем с современниками. Так, признаваявеличиеФ.Ницше(1844–1900),немецкийдраматургсчитает, чтониспровергатель устоев, – как определяли Ницше многие друзья Гауптмана, –мало думает о людях, не объят истинной любовью к ним.
Позиция Э. фонГартмана (1842 – 1906), связанная с его представлениями о «наилучшем» мире,полном страданий, и господстве в нём злой воли, кажется Гауптману чрезмернопессимистичной, равным образом как и прежние постулаты А. Шопенгауэра(1788 – 1860). Драматург не может согласиться с рассуждениями Н. Гартмана(1882 – 1950) и М. Шелера (1874 – 1928), связанными с мыслью о независимостинравственного субъекта – этически богатого человека – от бога, с тем, что «Philia»и «Sophia» находятся вне человека, вне бытия сущего (так Н. Гартманпредставляет их этическую независимость).Гауптман как художник слова времени модерна, создавая свой этическиймир на страницах художественных творений, возводит в абсолют те нравственные4К примеру, М.
Херцфельд, представлявшая движение «Молодая Вена», литературный критик, пишет, что «вАвстрии восхищаются драмами Гауптмана, в них видна душа, всё проистекает их неё» [408. с. 442].5В Barmherzigkeit возникает, по Бёме, осмысленная жизнь: «Barm» – усмотрение света в центре из светлойВечности, «Herz» – обострение взора Вечности к самой себе, «Ig» – свет сияния, рождения любви и радости,«Keit» – вечное восхождение и возвышение, обитание тихой Вечности [90, с. 328].9ценности, которые прежде или казались незначительными, или же недоминировали в жизни личности. Глубокий этический смысл «Philia» проясняетсяГауптманом через идею сострадания (Б.
Спиноза, к примеру, считал ее нужной инесущественной для мира и человека; не является ключевым, при всей словеснойориентации на него, этос сострадания и в метафизике А. Шопенгауэра),человечности (возводимой в высокий ранг преимущественно Г. Гердером),милосердия (слабым законом, по И. Канту), сочувствия (в этических системахранней эпохи модерна чрезвычайно мало и скупо о нём говорится). Дляпонимания истинного смысла «Philia», по Гауптману, важно и страдание, оно,являясь нравственным наставником человека, выявляет глубины его этическойжизни, раскрывает нравственный потенциал, обостряет ценностное видение.Нравственный смысл «Philia» заключается, считает Гауптман, в своеобразномсоединении ценностных критериев, связанных с этикой сострадания, сочувствия имилосердия.Мысль о всеединстве, об утрате которого скорбели романтики и многоговорили современники Гауптмана, выдвигая концепцию монистическогосамосознания, приводит драматурга к убеждению в прочной нравственной связимежду человеком и миром.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
