З. Бжезинский - Великая шахматная доска (Господство Америки и его геостратегические императивы) (1161677), страница 19

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 19)

нельзя. Новая российская элита, не единая сама по себе, с президентом и

его министром иностранных дел, неспособными обеспечить твердое

геостратегическое лидерство, не могла четко определить, чего новая Россия

хочет в Европе, как не могла и реалистично оценить имеющиеся ограничения,

связанные со слабостью России. Российские демократы, ведущие политические

схватки, не смогли заставить себя смело заявить, что демократическая Россия

не против расширения трансатлантического демократического сообщества и хочет

входить в него. Мания получить одинаковый с Америкой статус в мире

затруднила политической элите отказ от идеи привилегированного

геополитического положения России не только на территории бывшего Советского

Союза, но и в отношении бывших стран - сателлитов Центральной Европы.

Такое развитие обстановки сыграло на руку националистам, которые к 1994

году начали вновь обретать голос, и милитаристам, которые к тому времени

стали критически важными для Ельцина сторонниками внутри страны. Их все

более резкая и временами угрожающая реакция на чаяния населения стран

Центральной Европы лишь усилила решимость бывших стран-сателлитов - помнящих

о своем лишь недавно обретенном освобождении от господства России - получить

безопасное убежище в НАТО.

Пропасть между Вашингтоном и Москвой углубилась еще больше из-за

нежелания Кремля отказаться от всех завоеванных Сталиным территорий.

Западное общественное мнение, особенно в Скандинавских странах, а также и в

Соединенных Штатах было особо встревожено двусмысленным отношением России к

Прибалтийским республикам. Признавая их независимость и не заставляя их

стать членами СНГ, даже демократические российские руководители периодически

прибегали к угрозам, чтобы добиться льгот для крупных сообществ русских

колонистов, которых преднамеренно поселили в этих странах во времена

правления Сталина. Обстановка была еще больше омрачена подчеркнутым

нежеланием Кремля денонсировать секретное германо-советское соглашение 1939

года, которое проложило дорогу насильственному включению этих республик в

состав Советского Союза. Даже через пять лет после распада Советского Союза

представители Кремля настаивали (в официальном заявлении от 10 сентября 1996

г.), что в 1940 году Прибалтийские государства добровольно "присоединились"

к Советскому Союзу.

[126]

Российская постсоветская элита явно ожидала, что Запад поможет или, по

крайней мере, не будет мешать восстановлению главенствующей роли России в

постсоветском пространстве. Поэтому их возмутило желание Запада помочь

получившим недавно независимость постсоветским странам укрепиться в их

самостоятельном политическом существовании. Даже предупреждая, что

"конфронтация с Соединенными Штатами... - это вариант, которого следует

избежать", высокопоставленные российские аналитики, занимающиеся вопросами

внешней политики США, доказывали (и не всегда ошибочно), что Соединенные

Штаты добиваются "реорганизации межгосударственных отношений во всей

Евразии... чтобы в результате на континенте было не одно ведущее

государство, а много средних, относительно стабильных и умеренно сильных...

но обязательно более слабых по сравнению с Соединенными Штатами как по

отдельности, так и вместе"(4).

В этом отношении Украина имела крайне важное значение. Все большая

склонность США, особенно к 1994 году, придать высокий приоритет

американо-украинским отношениям и помочь Украине сохранить свою недавно

обретенную национальную свободу рассматривалась многими в Москве - и даже

"прозападниками" - как политика, нацеленная на жизненно важные для России

интересы, связанные с возвращением Украины в конечном счете в общий загон.

То, что Украина будет со временем каким-то образом "реинтегрирована",

остается догматом веры многих из российской политической элиты(5). В

результате геополитичес-

----------------

(4) Богатуров А. и Кременюк В. Американцы сами никогда не остановятся

// Независимая газета. - 1996. - 28 июня.

(5) Например, даже главный советник Ельцина Дмитрий Рюриков, которого

процитировал "Интерфакс" (20 ноября 1996 г.), считает Украину "временным

феноменом", а московская "Общая газета" (10 декабря 1996 г.) сообщила, что

"в обозримом будущем события в восточной части Украины могут поставить перед

Россией весьма трудную задачу. Массовые проявления недовольства... будут

сопровождаться призывами или даже требованиями, чтобы Россия забрала себе

этот регион. Довольно многие в Москве будут готовы поддержать такие планы".

Озабоченность стран Запада намерениями России явно не стала меньше из-за

притязаний России на Крым и Севастополь и таких провокационных действий, как

преднамеренное включение в конце 1996 года Севастополя в ежевечерние

телевизионные метеосводки для российских городов.

[127]

кие и исторические сомнения России относительно самостоятельного

статуса Украины лоб в лоб столкнулись с точкой зрения США, что имперская

Россия не может быть демократической.

Кроме того, имелись чисто внутренние доводы, что "зрелое стратегическое

партнерство" между двумя "демократиями" оказалось иллюзорным. Россия была

слишком отсталой и слишком уж опустошенной в результате коммунистического

правления, чтобы представлять собой жизнеспособного демократического

партнера Соединенных Штатов. И эту основную реальность не могла затушевать

высокопарная риторика о партнерстве. Кроме того, постсоветская Россия только

частично порвала с прошлым. Почти все ее "демократические" лидеры - даже

если они искренне разочаровались в советском прошлом - были не только

продуктом советской системы, но и бывшими высокопоставленными членами ее

правящей элиты. Они не были в прошлом диссидентами, как в Польше или Чешской

Республике. Ключевые институты советской власти - хотя и слабые,

деморализованные и коррумпированные - остались. Символом этой

действительности и того, что коммунистическое прошлое все еще не разжало

своих объятий, является исторический центр Москвы: продолжает существовать

Мавзолей Ленина. Это равнозначно тому, что постнацистской Германией

руководили бы бывшие нацистские "гауляйтеры" среднего звена, которые

провозглашали бы демократические лозунги, и при этом мавзолей Гитлера

продолжал стоять в центре Берлина.

Политическая слабость новой демократической элиты усугублялась самим

масштабом экономического кризиса в России. Необходимость широких реформ -

чтобы исключить государство из экономики - вызвала чрезмерные ожидания

помощи со стороны Запада, особенно США. Несмотря на то что эта помощь,

особенно со стороны Германии и США, постепенно достигла больших объемов, она

даже при самых лучших обстоятельствах все равно не могла способствовать

быстрому экономическому подъему. Возникшее в результате социальное

недовольство стало дополнительной поддержкой для растущего круга

разочарованных критиков, которые утверждают, что партнерство с Соединенными

Штатами было обманом, выгодным США, но наносящим ущерб России.

Короче говоря, в первые годы после крушения Советского Союза не

существовало ни объективных, ни субъектив-

[128]

ных предпосылок для эффективного глобального партнерства.

Демократически настроенные "прозападники" просто хотели очень многого, но

сделать могли очень мало. Они желали равноправного партнерства - или скорее

кондоминиума - с США, относительной свободы действий внутри СНГ и с

геополитической точки зрения "ничьей земли" в Центральной Европе. Однако их

двойственный подход к советской истории, отсутствие реализма во взглядах на

глобальную власть, глубина экономического кризиса и отсутствие широкой

поддержки во всех слоях общества означали, что они не смогут создать

стабильной и подлинно демократической России, наличие которой подразумевает

концепция "равноправного партнерства". России необходимо пройти через

длительный процесс политических реформ, такой же длительный процесс

стабилизации демократии и еще более длительный процесс

социально-экономических преобразований, затем суметь сделать более

существенный шаг от имперского мышления в сторону национального мышления,

учитывающего новые геополитические реальности не только в Центральной

Европе, но и особенно на территории бывшей Российской империи, прежде чем

партнерство с Америкой сможет стать реально осуществимым геополитическим

вариантом развития обстановки.

При таких обстоятельствах не удивительно, что приоритет в отношении

"ближнего зарубежья" стал основным элементом критики прозападного варианта,

а также ранней внешнеполитической альтернативой. Она базировалась на том

доводе, что концепция "партнерства" пренебрегает тем, что должно быть

наиболее важным для России: а именно ее отношениями с бывшими советскими

республиками. "Ближнее зарубежье" стало короткой формулировкой защиты

политики, основной упор которой будет сделан на необходимость воссоздания в

пределах геополитического пространства, которое когда-то занимал Советский

Союз, некоей жизнеспособной структуры с Москвой в качестве центра,

принимающего решения. С учетом этого исходного условия широкие слои общества

пришли к согласию, что политика концентрирования на Запад, особенно на США,

приносит мало пользы, а стоит слишком дорого. Она просто облегчила Западу

пользование возможностями, созданными в результате крушения Советского

Союза.

Однако концепция "ближнего зарубежья" была большим "зонтиком", под

которым могли собраться несколько раз-

[129]

личных геополитических концепций. Эта концепция собрала под своими

знаменами не только сторонников экономического функционализма и детерминизма

(включая некоторых "прозападников"), которые верили, что СНГ может

эволюционировать в возглавляемый Москвой вариант ЕС, но и тех, кто видел в

экономической интеграции лишь один из инструментов реставрации империи,

который может работать либо под "зонтиком" СНГ, либо через специальные

соглашения (сформулированные в 1996 г.) между Россией и Беларусью или между

Россией, Беларусью, Казахстаном и Кыргызстаном; ее также разделяют

романтики-славянофилы, выступающие за "Славянский союз" России, Украины и

Беларуси, и наконец, сторонники до некоторой степени мистического

представления о евразийстве как об основном определении постоянной

исторической миссии России.

В его самом узком смысле приоритет в отношении "ближнего зарубежья"

включал весьма разумное предложение, что Россия должна сначала

сконцентрировать свои усилия на отношениях с недавно образовавшимися

независимыми государствами, особенно потому, что все они остались

привязанными к России реалиями специально поощряемой советской политики

стимулирования экономической взаимозависимости среди них. Это имело и

экономический, и геополитический смысл. "Общее экономическое пространство",

о котором часто говорили новые российские руководители, было реалией,

которая не могла игнорироваться лидерами недавно образованных независимых

государств. Кооперация и даже некоторая интеграция были настоятельной

экономической потребностью. Таким образом, содействие созданию общих

институтов стран СНГ, чтобы повернуть вспять вызванный политическим распадом

Советского Союза процесс экономической дезинтеграции и раздробления, было не

только нормальным, но и желательным.

Для некоторых русских содействие экономической интеграции было, таким

образом, функционально действенной и политически ответственной реакцией на

то, что случилось. Часто проводилась аналогия между ЕС и ситуацией,

сложившейся после распада СССР. Реставрация империи недвусмысленно

отвергалась наиболее умеренными сторонниками экономической интеграции.

Например, в важном докладе, озаглавленном "Стратегия для России",

опубликованном уже в августе 1992 года Советом по внешней и обо-

[130]

ронной политике группой известных личностей и высокопоставленных

государственных чиновников, "постимперская просвещенная интеграция" весьма

аргументированно отстаивалась как самая правильная программа действий для

постсоветского экономического пространства.

Однако упор на "ближнее зарубежье" не был просто политически мягкой

доктриной регионального экономического сотрудничества. В ее геополитическом

содержании имелся имперский контекст. Даже в довольно умеренном докладе в

1992 году говорилось о восстановившейся России, которая в конечном счете

установит стратегическое партнерство с Западом, партнерство, в котором

Характеристики

Список файлов учебной работы