З. Бжезинский - Великая шахматная доска (Господство Америки и его геостратегические императивы) (1161677), страница 20

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 20)

Россия будет "регулировать обстановку в Восточной Европе, Средней Азии и на

Дальнем Востоке". Другие сторонники этого приоритета оказались более

беззастенчивыми, недвусмысленно заявляя об "исключительной роли" России на

постсоветском пространстве и обвиняя Запад в антироссийской политике,

которую он проводит, оказывая помощь Украине и прочим недавно образовавшимся

независимым государствам.

Типичным, но отнюдь не экстремальным примером стало суждение Ю.

Амбарцумова, председателя в 1993 году парламентского Комитета по иностранным

делам и бывшего сторонника приоритета партнерства, который открыто

доказывал, что бывшее советское пространство является исключительно

российской сферой геополитического влияния. В январе 1994 года его поддержал

прежде энергичный сторонник приоритета партнерства с Западом министр

иностранных дел России Андрей Козырев, который заявил, что Россия "должна

сохранить свое военное присутствие в регионах, которые столетиями входили в

сферу ее интересов". И действительно, 8 апреля 1994 г. "Известия" сообщили,

что России удалось сохранить не менее 28 военных баз на территории недавно

обретших независимость государств и линия на карте, соединяющая российские

военные группировки в Калининградской области, Молдове, Крыму, Армении,

Таджикистане и на Курильских островах, почти совпадает с линией границы

бывшего Советского Союза, как это видно из карты XV.

В сентябре 1995 года президент Ельцин издал официальный документ по

политике России в отношении СНГ, в котором следующим образом

классифицировались цели России:

[131]

Российские военные базы в бывшем советском пространстве

Карта XV

"Главной задачей политики России по отношению к СНГ является создание

экономически и политически интегрированного сообщества государств, которое

будет способно претендовать на подобающее ему место в мировом сообществе...

консолидация России в роли ведущей силы в формировании новой системы

межгосударственных политических и экономических отношений на постсоюзном

пространстве".

Следует отметить политический размах этого усилия, указание на

отдельный субъект права, претендующий на "свое" место в мировой системе, и

на доминирующую роль России внутри этого нового субъекта права. В

соответствии с этим Москва настаивала на укреплении политических и военных

связей между Россией и недавно возникшим СНГ: чтобы было создано единое

военное командование, чтобы вооруженные силы государств СНГ были связаны

офици-

[132]

альным договором, чтобы "внешние" границы СНГ находились под

централизованным контролем (читай: контролем Москвы), чтобы российские

войска играли решающую роль в любых миротворческих операциях внутри СНГ и

чтобы была сформулирована общая внешняя политика стран СНГ, основные

институты которого должны находиться в Москве (а не в Минске, как

первоначально было решено в 1991 г.), при этом президент России должен

председательствовать на проводимых СНГ встречах на высшем уровне.

И это еще не все. В документе от сентября 1995 года также заявлялось,

что

"в странах "ближнего зарубежья" должно гарантироваться распространение

программ российского телевидения и радио, должна оказываться поддержка

распространению российских изданий в регионе и Россия должна готовить

национальные кадры для стран СНГ.

Особое внимание должно быть уделено восстановлению позиций России в

качестве главного образовательного центра на постсоветском пространстве,

имея в виду необходимость воспитания молодого поколения в странах СНГ в духе

дружеского отношения к России".

Отражая подобные настроения, Государственная Дума России в начале 1996

года зашла настолько далеко, что объявила ликвидацию Советского Союза

юридически недействительным шагом. Кроме того, весной того же года Россия

подписала два соглашения, обеспечивающих более тесную экономическую и

политическую интеграцию между Россией и наиболее сговорчивыми членами СНГ.

Одно соглашение, подписанное с большой помпой и пышностью, предусматривало

создание союза между Россией и Беларусью в рамках нового "Сообщества

Суверенных Республик" (русское сокращение "ССР" многозначительно напоминало

сокращенное название Советского Союза - "СССР"), а другое соглашение,

подписанное Россией, Казахстаном, Беларусью и Кыргызстаном, обусловливало

создание в перспективе "Сообщества Объединенных Государств". Обе инициативы

отражали недовольство медленными темпами объединения внутри СНГ и решимость

России продолжать способствовать процессу объединения.

Таким образом, в акценте "ближнего зарубежья" на усиление центральных

механизмов СНГ соединились некото-

[133]

рые элементы зависимости от объективного экономического детерминизма с

довольно сильной субъективной имперской решимостью. Но ни то ни другое не

дали более философского и к тому же геополитического ответа на все еще

терзающий вопрос: "Что есть Россия, каковы ее настоящая миссия и законные

границы?"

Это именно тот вакуум, который пыталась заполнить все более

привлекательная доктрина евразийства с ее фокусом также на "ближнее

зарубежье". Отправной точкой этой ориентации, определенной в терминологии,

связанной скорее с культурой и даже с мистикой, была предпосылка, что в

геополитическом и культурном отношении Россия не совсем европейская и не

совсем азиатская страна и поэтому явно представляет собой евразийское

государство, что присуще только ей. Это - наследие уникального контроля

России над огромной территорией между Центральной Европой и Тихим океаном,

наследие империи, которую Москва создавала в течение четырех столетий своего

продвижения на восток. В результате этого продвижения Россия ассимилировала

многочисленные нерусские и неевропейские народы, приобретя этим единую

политическую и культурную индивидуальность.

Евразийство как доктрина появилось не после распада Советского Союза.

Впервые оно возникло в XIX веке, но стало более распространенным в XX

столетии в качестве четко сформулированной альтернативы советскому

коммунизму и в качестве реакции на якобы упадок Запада. Русские эмигранты

особенно активно распространяли эту доктрину как альтернативу советскому

пути, понимая, что национальное пробуждение нерусских народов в Советском

Союзе требует всеобъемлющей наднациональной доктрины, чтобы окончательный

крах коммунизма не привел также к распаду Великой Российской империи.

Уже в середине 20-х годов нынешнего столетия это было ясно

сформулировано князем Н.С. Трубецким, ведущим выразителем идеи евразийства,

который писал, что

"коммунизм на самом деле является искаженным вариантом европеизма в его

разрушении духовных основ и национальной уникальности русского общества, в

распространении в нем материалистических критериев, которые фактически

правят и Европой, и Америкой...

[134]

Наша задача - создать полностью новую культуру, нашу собственную

культуру, которая не будет походить на европейскую цивилизацию... когда

Россия перестанет быть искаженным отражением европейской цивилизации...

когда она снова станет самой собой: Россией-Евразией, сознательной

наследницей и носительницей великого наследия Чингисхана"(6).

Эта точка зрения нашла благодарную аудиторию в запутанной постсоветской

обстановке. С одной стороны, коммунизм был заклеймен как предательство

русской православности и особой, мистической "русской идеи", а с другой

стороны - было отвергнуто западничество, поскольку Запад считался

разложившимся, антирусским с точки зрения культуры и склонным отказать

России в ее исторически и географически обоснованных притязаниях на

эксклюзивный контроль над евразийскими пространствами.

Евразийству был придан академический лоск много и часто цитируемым

Львом Гумилевым, историком, географом и этнографом, который в своих трудах

"Средневековая Россия и Великая Степь", "Ритмы Евразии" и "География этноса

в исторический период" подвел мощную базу под утверждение, что Евразия

является естественным географическим окружением для особого русского этноса,

следствием исторического симбиоза русского и нерусских народов - обитателей

степей, который в результате привел к возникновению уникальной евразийской

культурной и духовной самобытности. Гумилев предупреждал, что адаптация к

Западу грозит русскому народу потерей своих "этноса и души".

Этим взглядам вторили, хотя и более примитивно, различные российские

политики-националисты. Бывший вице-президент Александр Руцкой, например,

утверждал, что "из геополитического положения нашей страны ясно, что Россия

представляет собой единственный мостик между Азией и Европой. Кто станет

хозяином этих пространств, тот станет хозяином мира"(7). Соперник Ельцина по

президентским выборам 1996 года коммунист Геннадий Зюганов,

-----------------

(6) N. S. Trybetzkoy. The Legacy of Genghis Khan // Cross Currents. -

1990. - No 9. - P. 68.

(7) Interview with L'Espresso (Rome). - 1994. - July 15.

[135]

несмотря на свою приверженность марксизму-ленинизму, поддержал

мистический акцент евразийства на особой духовной и миссионерской роли

русского народа на обширных пространствах Евразии, доказывая, что России

предоставлены таким образом как уникальная культурная роль, так и весьма

выгодное географическое положение для того, чтобы играть руководящую роль в

мире.

Более умеренный и прагматичный вариант евразийства был выдвинут и

руководителем Казахстана Нурсултаном Назарбаевым. Столкнувшись в своей

стране с расколом между коренными казахами и русскими переселенцами, число

которых почти одинаково, и стремясь найти формулу, которая могла бы

как-нибудь ослабить давление Москвы, направленное на политическую

интеграцию, Назарбаев выдвинул концепцию "Евразийского союза" в качестве

альтернативы безликому и неэффективному СНГ. Хотя в его варианте

отсутствовало мистическое содержание, свойственное более традиционному

евразийскому мышлению, и явно не ставилась в основу особая миссионерская

роль русских как лидеров Евразии, он был основан на той точке зрения, что

Евразия - определяемая географически в границах, аналогичных границам

Советского Союза, - представляет собой органичное целое, которое должно

также иметь и политическое измерение.

Попытка дать "ближнему зарубежью" наивысший приоритет в российском

геополитическом мышлении была в некоторой степени оправданна в том плане,

что некоторый порядок и примирение между постимперской Россией и недавно

образовавшимися независимыми государствами были абсолютно необходимыми с

точки зрения безопасности и экономики. Однако несколько сюрреалистический

оттенок большей части этой дискуссии придали давнишние представления о том,

что политическое "объединение" бывшей империи было некоторым образом

желательным и осуществимым, будь оно добровольным (по экономическим

соображениям) или следствием в конечном счете восстановления Россией

утраченной мощи, не говоря уже об особой евразийской или славянской миссии

России.

В этом отношении в часто проводимом сравнении с ЕС игнорируется

ключевое различие: в ЕС, хотя в нем и наличествует особое влияние Германии,

не доминирует какое-либо одно государство, которое в одиночку затмевало бы

остальные члены ЕС, вместе взятые, по относительному

[136]

ВНП, численности населения или по территории. Не является ЕС также и

наследником какой-то национальной империи, освободившиеся члены которой

подозревали бы, что под "интеграцией" закодировано возрожденное подчинение.

И даже в этом случае легко представить себе, какой была бы реакция

европейских стран, если бы Германия официально заявила, что ее задача

заключается в укреплении и расширении ее руководящей роли в ЕС, как это

прозвучало в сентябре 1995 года в официальном заявлении России,

цитировавшемся выше.

В аналогии с ЕС есть еще один недостаток. Открытые и относительно

развитые экономические системы западноевропейских стран были готовы к

демократической интеграции, и большинство западноевропейцев видели ощутимые

экономические и политические выгоды в такой интеграции. Менее богатые страны

Характеристики

Список файлов учебной работы