Диссертация (1155177), страница 20
Текст из файла (страница 20)
Подобный подходизбрали многие. Внутренний монолог, поток сознания — без начала и конца— может дробиться на бессчетное количество поэтических «фрагментов».Нередко современные авторы пишут «цепи» верлибров длиной в несколькостраниц. Другой подход: обрамление стихотворения финальным твистом,195Там же.113неожиданным, порой парадоксальным выводом.
К такому определениюблизки поэтические произведения Д. Чернышкова. Вот один из примеров:рухнув от собственной тяжестивстань говорю и идирухнув от собственной тяжестивстань говорю и идиистинно говорю тебе потерпипотерпи говорю тебе осталось недолгопотерпи говорю осталось совсем недолгопрежде чем ты увидишь не знаю увидишь ли тысиние-синие глаза кардиологабелый свет и синие глаза кардиологаты меня слышишь чьи это голосаэто не ангелу ангелов голубые глаза(По перв. стр., 2009)Суммируя сказанное, можно сделать вывод: если в XIX векезнаменитое тютчевское «Молчи, скрывайся и таи… <…> …Мысльизреченная есть ложь» воспринималось не иначе как философская экзотика,то в наши дни это высказывание стало императивом.
Неизреченное, что естьв современной лирике, — отражение самой сути или изнанки человеческогосознания. И оно — трагично, окрашивает нынешнюю поэзию в мрачныетона. Немой крик — всегда более жуткий, как горе без слез — самоебезнадежное. Известно, что молчание для поэта — смерть, и потому понятныметафорические высказывания Н. Азаровой — «живые пишут плохиестихи»196 или И.
Ермаковой «хорошо быть мертвым поэтом» 197.Из книги: Азарова Н. Соло равенства. / Предисловие Вл. Новикова. – М.: Новоелитературное обозрение, 2011. – 275 с.196197Ермакова И. Маятник: [стихи] // Новый мир. – 2016. – № 1. – С. 55-57.114Молчание, пусть и условное, болезненно. Это, думается, хорошовыразила Л. Горалик. Ее стихи — грань молчания и немого крика.
Она посвоемупытаетсяоглушитьсвоимвнутренниммиром,своим«неизреченным»:И такое скажешь себе из собственной немоты,что душа как выскочит, как пошатнётся в вере, —словно рядом визжат: «Изыди!» — а тымечешься, не находишь двери.И от ужаса всё встаёт в положенные пазы,но молчит от боли.Так ребёнок падает под образа,потому что толкнули.(По перв. стр., 2007)Можно сказать, если для поэтов XIX века выразить «невыразимое»определенно не казалось чем-то невыполнимым, то художники слова XXIвека смотрят на проблему двояко. С одной стороны, передать свои мыслибумаге, нигде не сфальшивив, кажется им делом невозможным.
Но «вниматьпенью таинственно-волшебных дум» и молчать поэт не может поопределению. Поэтому наши стихотворцы, часто сами себе противореча,мечутся между смирением с безмолвием и — попытками его прервать.Стенография мысленного процесса кажется им выходом из нерешаемогоуравнения,поэтомустихотворения,формальноисодержательновыдержанные в поэтике внутреннего монолога так актуальны для нашихсовременников-поэтов. Это дает основания говорить о тенденции переходаразговорной лирики в так называемую неразговорную, условно говоря,«невербальную». Или, как минимум, о движении к тенденции.Выразить «невыразимое» пунктирами слов — нелегкая творческаязадача.Еерешениюинтертекстуальности,взначительнойотсылкикмереспособствуютпроизведениям,где,поприемымнениюсовременного автора, воспетое предшественником чувство выражено115наиболее ясно, оригинально и доказательно.
Поэт может не описыватьдушевные терзания персонажа, а показать на примере уже известнойчитателю ситуации муки лирического героя. Так, поэтесса М. Степановачасто обращается к реминисценции для придания «вескости» своейобразности, например, выражающей любовное чувство:высокие высокие отношенияожидают какого-то обрушениячумы нахлынувшей на оба ваши(башня в плюще, говорильке в разливе)…(По перв. стр., 2015)Отсылка к Шекспиру не оставляет сомнений, что именно поэтессаподразумевает под «высокими отношениями».
Читатель, знакомый спроизведением, знающий его конфликт и трагический финал, помнит: «Убурных чувств неистовый конец» 198. Автор снимает с себя ответственность затрактовку явлений, описанных другим художником слова, молчит о них, нодает высказаться другому вместо себя. Таким образом, отношения междулюдьми или отношение человека к самому себе, к людям, к окружающей егостихиираскрываютсявретроспективе.Молчаниеавтора,дающеговозможность своим персонажам побыть наедине, по-своему обогащаетпроизведение.ВпоэзииА.Коровинаналичиеинтертекстуальныхзаимствований — ведущая стилистическая особенность. К тому же на слухстихи этого поэта воспринимаются заметно хуже, есть необходимостьзадержаться над каждой строкой, автор как бы заставляет подумать,вспомнить что-то определенное.
Вот пример его творчества:я список кораблейя список я причинав коломне без рулейШекспир У. Ромео и Джульетта (иллюстрированный – M.: Clap Publishing, LLC.,2017. – 148 c.198116в коломенском без чинаполетное таксив зачетном экипажеесть бабы на русии я их знаю дажеот станции метродо рядовой постелилеталось тяжелоизвозчики потелипростуженный шанельбухает как высоцкийбери свою шинельза нами едет бродский(По перв. стр., 2017)Лирика «внутреннего голоса» — явление с одной стороны новое испорное, с другой — закономерное. Стихи, не претендующие на звучание, алишь на индивидуальное восприятие (вне публики), не могли не появиться ввек,когдапопулярностьсерьезныхпоэтическихвечеровупала,аодновременно с ней — и сама потребность авторов быть услышанными.«Лишь молчание понятно говорит», — еще двести лет назад писалВ. Жуковский.Зналбыпоэт,чемэтообернется.Действительно,поэтизированный внутренний монолог нередко может показаться читателюближе отшлифованных строк (хотя поток сознания лишь внешне небрежен).Злободневно ли до сих пор знаменитое сократовское изречение: «Заговори,чтоб я тебя увидел!»? или впору утверждать: «Помолчи, чтобы я тебярасслышал!».
Истина, думается, находится посередине.1172.2 Жанровая нестабильность как одна из причин перехода поэтики на«невербальный» уровеньПрактически все современные литературоведы и критики отмечают:четкоежанровоеделение,существовавшеедесятилетияназад,себяисчерпало. По некоторым мнениям, новейшей поэзии свойственна «атрофияжанрового мышления», оборачивающаяся в лирике «энтропией жанров» 199.Более точным видится сочетание — диффузия жанров. Известно, что в болееотдаленныйпериодустойчиваясоставляющаяформыпроизведенияспособствовала его созданию, задавала тон, добавляла смысл, но затем —стала ограничивать поэтическое течение мысли.
Скажем, в XVIII векечеловек,писавшийоду,пользовалсяопределеннымнаборомслов,словосочетаний и даже образов. Постепенно эта определенность отмирала. Ксередине 1820-х годов в русской лирической поэзии начинается длительныйпроцессдеканонизации,Психологиялирическогорасшатываниягероястаройусложнялась.жанровойиерархии.Требовалисьновые,неожиданные обороты и приемы для иллюстрации новых для литературыоттенков чувств. Вместе с тем менялось пространственно-временноеощущение лирического героя, и сам герой в том числе.Позже жанровые формы начали контаминировать в пределах одноготекста. «Чистым» жанр оставался только в редких случаях — все чаще его«разбавляли» слова, выражения, приемы из других жанров и, соответственно,стилей речи.
Тем не менее, жанр долгое время сохранял свою целостность,при наличии «примесей» оригинал был очевиден. Сегодня количествоперешло в качество, «добавки» подчас преобладают над изначальнойосновой, над изначальной жанровой составляющей. В одном стихотворенииТамарченко Н. Теория литературных жанров: учеб. пособие для студ. учрежденийвысш. проф. образования / [М.Н.
Дарвин, Д.М. Магомедова, Н.Д. Тамарченко, В.И. Тюпа];под ред. Н.Д. Тамарченко, – 2-е изд., стер. – М.: Издательский центр «Академия», 2012. –С. 5.199118могут переплетаться разные отголоски жанровой «памяти», стилей речи,определенныеслова,образыбольшенемаркируютжанровуюпринадлежность.Примеров множество. Обратимся к творчеству С. Гандлевского.