Диссертация (1154431), страница 14
Текст из файла (страница 14)
Но такое, увы, возможно, когда естьпереводческая традиция изучаемого текста. Метод перевода может идолжен базироваться на идее, что трансляция определенных терминовзависит от понимания той системы, которая выражена в переводимомтексте. К этой мысли Ф.И. Щербатского можно добавить: при условии,что эта система нам уже знакома, а как быть, если текст является«первоисточником» в хронологическом значении этого слова? Как быть стекстами, которые переводятся впервые на европейский язык с языка,терминологическаякоррелятивностькоторогорусскомуязыкуприближается к нулю? Вопрос отчасти касается и арабской философскойлитературы.
Неслучайно историки восточных философских традицийпостоянно так или иначе дают понять читателю, что читаемые им текстыдалеки от прозрачности понимания. «Желание, чтобы санскритский текстразговаривал с европейским читателем на его языке, создает вредную 105Цит. по: Куренной В. Как сделать наши переводы ясными // Логос, 2005.
2(47). С. 75-76.80 иллюзию абсолютной прозрачности индийской традиции, ее полной иисчерпывающей обозреваемости в горизонте наших категорий ипонятий»106. В любом случае определение терминологии для этих текстов– это уже историко-философский вопрос. Ведь какой-нибудь неизвестныйавтор средневекового текста далек от того, чтобы прямо или косвенновыделять свои «базовые термины». К примеру, для достаточно развитоговоображения не исключается гротескный вариант интерпретацииарабского суфийского текста на основе базового термина, под которымисторик философии с таким постмодернистским уклоном будет пониматьсоюз «и», основываясь на его полифункциональности в арабском языке вцелом.Другимисловами,трудностьвычлененияипереводатерминологического аппарата в крайней форме проявляется именно припереводе восточных текстов, когда переводчик вынужден часто впервыев отечественной литературе подыскивать однозначный философский«эквивалент» многозначному арабскому или санскритскому слову.Замечание В.Г.
Лысенко, что санскритские философские термины взятыиз разговорного языка, где они имеют иной смысл, отчасти справедливои для автохтонной арабской философской традиции. В связи с этим идеяВ. Куренного о том, что «передача терминов должна быть гомогенной,воспроизводя текст как строгую систему терминологических сходств иразличий»107 при переводе текстов иной философской культуры, не всегдадемонстрирующей подобную гомогенность в своих оригинальныхтекстах, могут рассматриваться как выражение некоторого осужденияавторов таких текстов. 106См.: Лысенко В.Г.
О переводах санскритских философских текстов / [интернет-источник:]http://kogni.narod.ru/lyssenko.htm107Куренной В.Указ.соч. С. 80.81 Перевод стилистических особенностей философского текста.Очевидно, что данная проблема актуальна скорее для художественногоперевода. В случае же с философскими текстами такая сложность можетпоявиться при переводе текстов с ярко выраженной мистической (илимистифицирующей)окраскойилиэмоциональноинформативнымтекстом (к примеру, тексты Ф. Ницше).
Как быть переводчику, когдаясный смысл, четкость мыслей и фраз – это редкий подарок автора текстаего реципиенту (если таковой вообще им предполагался)? Трудностьперевода подобного философского текста сопоставима с трудностьюперевода поэтического сочинения. И здесь, полагаю, вполне можноповторить (и постоянно напоминать их себе в процессе перевода) словаК.Чуковского: «Не букву буквой нужно воспроизводить в переводе, а (яготов повторять это тысячу раз) улыбку – улыбкой, музыку – музыкой,душевную тональность – душевной тональностью»108.Но столкновение сэтой проблемой для историка восточной философии – как передатьнеповторимое очарование авторского стиля – говорит о мастерстве,которое само по себе не часто встречается, так как понимать текст ичувствовать его – это разные уровни владения языком, а ведь восточныеязыки, как известно, не отличаются легкостью изучения и уж тем болеевладения.Наконец, соотношение дословности и толкования в переводе ставитпереводчика перед необходимостью определиться: собственно говоря,чтó мы переводим – слова или смыслы109? В связи с этим интереснорассмотреть две стратегии перевода и понять, какими преимуществами 108Чуковский К.И.
Высокое искусство. Принципы художественного перевода. СПб., 2008. С. 124.Особенно переводчика восточного текста, к примеру, суфийского, который при передачебуквального смысла той или иной фразы вдруг понимает, что этот смысл, выраженный на русскомязыке, обретает примерно то же значение, которое мы вкладываем в выражение «абракадабра».10982 каждая из них обладает. Надо сказать, спор этот давний, но, он полагаю,моложе, чем сам перевод, который начинался с искреннего желанияпонять другого человека. Удивительно, но некоторые исследователииндийской философии, протестуя против буквальности переводаиндийских философских текстов, тем не менее, полагают вслед за Фетом,что своим переводом «переводчик должен дать читателю возможностьощутить сопротивление материала».
В частности, В.Г. Лысенкоопределяет научный перевод как «перевод не только объясняющий ирастолковывающий, но еще и проблематизирующий, рефлексирующийнад культурной инаковостью другого и нашей собственной культурнойидентичностью… перевод, диалогизирующий на двух языках, а немонологизирующий на одном»110. С этим трудно не согласиться.Безусловно, В.Г. Лысенко права, как права и в том, что «старый спор обуквальном и интерпретирующем переводе – это фактический спор оразных уровнях интерпретации»111. Но вопрос, как мне представляется,касается не столько интерпретации, сколько степени приверженностислову оригинального текста, или выбора стратегии перевода.
Речь идет одвух основных возможных стратегиях перевода у Ф. Шлейермахера:«Либо переводчик оставляет в покое писателя и заставляет читателядвигаться к нему навстречу, либо оставляет в покое читателя, и тогда идтинавстречу приходится писателю. Оба пути совершенно различны,следовать можно только одним из них, всячески избегая их смешения, впротивном случае результат может оказаться плачевным: писатель ичитатель могут вообще не встретиться»112. И здесь возникает вопрос о 110Лысенко В.Г. О переводах санскритских философских текстов / http://kogni.narod.ru/lyssenko.htmЛысенко В.Г.
Классическая индийская философия в переводах и исследованиях (1990-1996) /www.philosophy.ru/iphras/library/vost/lysen.htm112Куренной В. Указ. соч. С. 74.11183 читательской аудитории. Вопрос, которым задается Лысенко, размышляяо переводах санскритских философских текстов («И кто вообще этотчитатель?»), вызывает вполне сочувственные отклики в душе всякоговостоковеда. Но соглашаться с тем, что санскритский философский текстрассчитан только на специально подготовленную аудиторию, не хотелосьбы.
Ведь восточная философия, пусть она и носит несколько элитарныйхарактер, изначально адресована не «аудитории», а человеку, и задачапереводчика – донести в первую очередь эту обращенность к человеку.Другими словами, переводчик должен не только ориентироваться наспециально подготовленную аудиторию, а принимая во внимание, чтотекст создавался в свое время для своей аудитории, постаратьсясохранить«человеческую»актуальностьпереводимоготекста113.Возвращаясь к проблеме типологизации текстов, мы полагаем, чтосуфийскиетексты,вопрекисвоейформе(прагматическойилихудожественной), не относятся по своей сути ни к тем, ни к другим, но ктому типу текстов, которые Райс называет текстами-обращениями.Правда, она относит к ним рекламу, проповеди и пр., но то, что такойтекст обращается именно к личности читателя, используя различныесредства, т.е. описывая реальность, логически (или, что чаще, нелогично)рассуждая, подводит человека к мысли определенной реакции, т.е.действию114.То же самое можно ответить и на сомнения В.
Куренного («Анадо ли вообще переводить философскую литературу? Как говорится,польза сомнительна, а вред возможен. ...профессионал обязан владетьязыком, а непрофессионалам это не интересно»115). Ответы обоих 113В свое время задачи истории философии были ясно определены В. Виндельбандом. См.:Виндельбанд В. История философии. Киев, 1997.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
