Диссертация (1154431), страница 9
Текст из файла (страница 9)
В рамках последнейэкспрессивные элементы текста представляют собой нечто случайное,тогда как его содержание – нечто необходимое; работа переводчика в томи заключается: он должен выявить универсалии, т.е. отделить их от языка,на котором они были выражены, чтобы найти им эквивалент на другомязыке, нейтрализовав тем самым их историчность»46. Здесь можносогласиться с автором цитируемой статьи, что «вся проблемаисключительно в более или менее удачном выборе риторических средств,которые,следовательно,должныбытьвтойилииноймересоответствующими собственно содержанию мысли, каковое застрахованоот случайностей выбора различных выразительных средств»47. На первыйвзгляд, и Смирнов, и Комиссаров выдвигают концепции в руслеподобного герменевтического проекта.
Но это не совсем так. Дело в том,что, во-первых, чистый смысл имеет внеязыковую природу и в принципене может носить языковой характер48, в то время как у Аристотелямыслительное начинание осуществляется на уровне, остающимсянедоступным для выразительных средств, которыми располагают 46Марк де Лоне. Какая герменевтика требуется для перевода? // ЛОГОС.
Философско-литературныйжурнал, № 5-6 (84) 2011. С. 61-62.47Там же.С. 62.48Смирнов А.В. Указ.соч. С. 46.52 отдельные языки. Другими словами, содержание мысли соответствуетуниверсальному разуму или логике49, против универсализации которойкак раз и борется А.В. Смирнов. И Смирнов, и Комиссаров не случайновыделяют уровни/следы (в частности, синтаксис и лексика), по которымвоссоздается связность исходного текста, а значит, его оригинальныйспособ построения смысла как следа внеязыкового чистого смысла. Издесь нельзя согласиться с автором «Поэтики», что «словесное выражениеставит проблемы второго плана»50. Редкость, если не сказать невозможность соблюдения полной эквивалентности на синтаксическоми лексическом уровнях показывают обратное, а именно предельнуюзависимость достижения цели коммуникативного акта, каковым иявляется перевод, от выбора способов выражения на конкретном языке.
Ифилософские тексты в этом случае не исключение. В этом смысле можносогласиться с В.В. Набоковым, что «настоящая мысль не можетсуществовать без облегающих ее слов, сшитых по мерке»51. В какомобличье предстанет оригинал, в полной мере зависит не столько от автора,сколько от переводчика.И в этой связи на первый план выступает фигура переводчика,обычно затушевываемого переводимым им текстом и автором.
На мойвзгляд, пора открыто признать, что переводчик, так же как и автор текста,обладает определенными возможностями и полномочиями, и чтопереводчик наряду с автором несет ответственность за текст и тоткоммуникативный эффект, который он вызывает в читателе, или, другимисловами, за открытый и переданный им «чистый смысл». 49Марк де Лоне. Указ.соч. С. 62.Марк де Лоне. Указ.соч. С. 62.51Набоков В.В. Подлинная жизнь Севастьяна Найта / Пер.
Ген. Барабтарло. СПб: Азбука, 2011. Гл. 9.Цит. по: Марк де Лоне. Указ.соч. С. 68.5053 Трудно не согласиться с автором одной из статей, недоумевающим,«почему к переводам все же питается нерушимое доверие»52. Этот авторсовершенно прав, говоря, «что в повседневной философской игуманитарной практике господствует наивный позитивизм в отношениистатуса переводов. Они считаются эквивалентами, приемлемымисубститутами (Ersatz) недоступного оригинала…»53. А это не совсем так,поскольку каждый переводчик знает, что перевод – это всегдаопределенный компромисс с собственной совестью. Очень редко бываеттак, что переводчик находит абсолютный эквивалент переводимой фразе(как, правило, в этом случае очень простой). На деле, он постоянноинтерпретирует текст и в процессе перепроверяет свою интерпретацию,при этом преодолевая сопротивление как своего, так и чужого языка,постоянно от чего-то отказываясь.
Неслучайно, Поль Рикёр в статье«Вызов и счастье перевода» говорит о работе траура (термин З.Фрейда)применительнокделуперевода,когдапереводчиквынужденотказываться от каких-либо коннотаций, сталкиваясь с непереводимымипассажами в тексте. Компенсация, которую может дать подобная работа,по мнению Рикёра, заключается в «отказе от идеала совершенногоперевода»54. «В этом трауре по абсолюту и состоит счастье перевода.Счастье перевода оборачивается выигрышем, если перевод, связанный спотерей языкового абсолюта, смиряется с несовпадением междуадекватностьюиэквивалентностью,сэквивалентностьюбезадекватности.
В этом его счастье»55. И, наверное, самым изящнымрешением проблемы перевода, которое, с одной стороны, усмиряет 52Ханс-Дитер Гондек. О переводе философских текстов и о философских теориях перевода // ЛОГОС.Философско-литературный журнал. № 5-6 (84) 2011.
С. 198.53Там же.54Поль Рикер. Вызов и счастье перевода // ЛОГОС. Философско-литературный журнал. № 5-6 (84) 2011.С. 151.55Там же, с.152.54 универсалистские порывы, а с другой – «окультуривает» полноправныйдиалогмеждуразличнымиязыковымикультурами,являетсятерминологическое изобретение Рикёра - языковое гостеприимство56,которое позволяет сохранить уникальность чужого текста, не присваиваяего своей культуре, что будет на деле его уничтожением. И чтовозвращает переводу его подлинное назначение – оставаться искусствомуважительной передачи чужой жизни, отраженной в тексте, на свой язык.Но тут возникает весьма деликатный вопрос: а что если восточные текстыв принципе содержат нечто, что невыразимо ни на каком европейскомязыке, т.е. описывают реальность таким образом, как она не может бытьописана средствами индоевропейских языков? Этот вопрос, так илииначе, ставит проблему о соотношении логик, языка и мышления,проявляющемся, в частности, в предикационных формулах.В этой связи интересно обратиться к теории А.В.
Смирнова,исследующего эту проблему на материале арабской культуры.Пояснение того, как «мыслит» арабский язык, Смирнов начинает ссубъект-предикатногоконструирования,котороераскрываетсаму«внутреннюю логику мышления и его отношения к действительности»57,выражающиеся в формуле «S есть P» (в случае с индоевропейскимиязыками). Данная формула, несмотря на свою тесную связь с языком,имеет прямое отношение и к философии, поскольку именно она дляиндоевропейскихязыковможет«субстанционально-атрибутивнойпояснитьметафизики».возникновениеДругимисловами,специфика западноевропейской философии может быть определена как 56«… переводить, равно как и рассказывать, можно иначе, не питая надежды заполнить пропасть междуэквивалентностью и полной адекватностью. Речь стало быть, о языковом гостеприимстве, в рамкахкоторого удовольствие погостить в языке другого, компенсируется удовольствием принять у себя, всвоих собственных покоях, речь чужестранца».
Там же.С. 153.57Смирнов А.В. Пропозиция и предикация // Философский журнал. Научно-теоретический журнал.Т.9.М., 2016. №1. С. 4-5.55 постоянный поиск сущностей и способов ее отношения с атрибутами, чтотак или иначе восходит к субъектно-атрибутивной формуле тех языков,на которых те или иные философские проблемы находили своеразрешение. Ярким примером такого субстанционально-атрибутивногоподхода может служить «Логико-философский трактат» Л. Витгенштейна(1889-1951). Примечательна одна из начальных фраз этого трактата:«Мир – целокупность фактов, а не предметов» (Die Welt ist die Gesamheitder Tatsachen, nicht der Dinge)58. Такого рода несколько наивные попыткиописать связь философии и языка полностью теряют свою простоту инезамысловатость при обращении к языкам, не относящимся киндоевропейской ветви языков, а именно арабскому, для которогоозначенная формула «S есть P» невозможна, поскольку сам стройклассического арабского языка59 исключает ее употребление.
Формуласвязи субъекта и предиката в арабском языке представляет модель «Sопирание P», которой будет соответствовать не субстанциональноатрибутивная метафизика, а метафизика, ориентированная на процесс илиосмысление потока событий как систем вещей. Другими словами,кардинальное несовпадение арабского языка и индоевропейских языковявляется причиной такого кардинального несовпадения способовописания мира, возникающих на этих языках. В этой связи интереснопосмотреть, на основе чего выдвигается столь радикальное положение.Прежде всего, отмечает Смирнов, формула «S есть P» как формулапропозиции (и как утвердительного высказывания, и как суждения) варабском языке отсутствует.
Разумеется, при определенном усилии 58Витгенштейн Л. Логико-философский трактат //Витгенштейн Л. Философские работы. Ч.I. М.:Гнозис, 1994. С. 5.59Речь идет о естественном арабском языке, а не языке, на котором выражались с соответствующейтрансформацией языковых средств передачи «плоды» греческой культуры и философии.56 арабский язык может изменить свои правила и выразить эту формулу, ноона будет неестественной для языка и потребует дополнительногозначения для ряда глаголов. Это обусловлено тем, что в естественномарабском языке нет глагола «быть» в том значении, в каком он есть виндоевропейских языках, как правило, восходящих к греко-латинскимкорням, а также отсутствием любого глагола-связки, который мог бызаменить глагол быть (равно как и любого связочного слова)60.Два типа фраз, существующих в арабском языке (глагольная иименная), не переводимы друг в друга, поскольку субъект и предикатсвязаны, согласно грамматике арабского языка, опиранием (иснад),которое и является третьим связующим звеном, наряду с субъектом ипредикатом, в арабской фразе.
Именно поэтому никакой связкиарабскому языку не нужно: предикат опирается на субъект и онипередают единый смысл, образуя некое нераздельное целое, а некомпозицию из двух существительных и глагола связки «быть». Связьсубъекта и предиката в арабском языке осуществляется без обращения кглаголу быть или некоему связочному слову.Такимобразом,местосубстанционально-атрибутивнойметафизики, восходящей к грамматической структуре индоевропейскихязыков, в арабской культуре займет обусловленная грамматическимстроем классического арабского языка метафизика процесса, где процесс- это «логическое начало и онтологическая действительность, а вовсе неизменение субстанции»61, что и может быть обнаружено у суфиев, неиспытавших влияния греческой традиции.