Диссертация (1154425), страница 44
Текст из файла (страница 44)
Вот от этой ярости поэт просит избавить его.М.А. Волошин стихотворением «Газеты» подводит определённый этапный итог своего духовного становления, которое всё более и более становится близко евангельскому пониманию мира. Это ещё не ортодоксальный, нецерковный взгляд на мир, но это взгляд, в котором чувствуется творческая иБожественная пульсация нерва, нерва обнаженного, одним своим кровавымобращением, охватывающим поэтическую и человеческую суть поэта.
Знаковыми словами в стихотворении являются: «ползучий яд», «трихины», «дьявольский сев», «полуправды форма», «застыть, как соль» и последние двестроки стихотворения, подводящие итог и ставшие одновременно молитвен-217ным восклицанием, заклинанием в дни гнева Матери-Земли и обращениемпоэта. Ибо война не проходила мимо близких и дорогих ему людей.Находясь в августе 1915 года в Биаррице, М.А. Волошин узнал, что егодруг и художник К.Ф.
Богаевский был призван в армию. Поэт не мог ненаписать послание «Другу», насыщенного библейской мыслью и мифологическим преданием, воспоминанием о поисках «горящей правды». М.А. Волошин намеренно берёт эпиграф из пушкинского «Ариона». Война – этограндиозные события, которые происходили в Европе и которые заставлялиопределиться со своим нравственным выбором. Когда-то Пушкин, после 14декабря, так же совершал свой нравственный выбор, который сделал егонашим «всё».М.А.
Волошин обращается к опыту нашего великого поэта: «Снастилимы одну ладью,/ И, зорко испытуя дали,/ И бег волнистых облаков, / Крылатый парус напрягали/ У киммерийских берегов» [22:99]. Вместе с художником Богаевским, как и Пушкин со своими друзьями, «различные душою»вступили на «ладью» в поисках смысла мироздания. Максимилиан Волошинубеждён, что этот путь необходимо пройти. Поэта и художника обязательноспасёт дельфин, как и в мифе о древнеэллинском поэте Арионе, которогоспас именно дельфин.
Киммерийский философ ощущает себя Арионом, путешествующим и познающим грани бытия, но возвращающимся к «безысходно близким сердцу Феодосийским холмам», где начало всех мифическихсказаний, где Киммерия, объединяющая в себе Степь, славянский и эллинский мир, где напрягали пушкинский «Крылатый парус». И его поэта действительно хранил Бог. В письме А.М. Петровой он скажет: «Я действительно «таинственный певец, на берег выброшен волною»: предвидя возможность призыва единственных сыновей, судьба заботливо сломала мне правуюруку, отняв у неё возможность стрелять и убивать…» [19:154].«Во сне меня волною смыло/ И тихо вынесло на брег» [22:99].
В аполлоновом сне происходили мифологические события, и оценивать их можнобыло, только обладая мифологическим сознанием. Характерно, что М.А. Во218лошиным несколько раз употребляются славянизмы «ладья», «брег», «Единый», связуя в единое целое своё мироощущение с языком, на котором онпишет. Кроме того, его славянского поэта действительно вынесло на брег.
Занесколько часов до начала войны он рассматривал картины в мюнхенской галерее. И вот успел. Как известно, в мифологическом восприятии мира ничегоне бывает случайно. И то, что он успел на последний поезд в Швейцарию,впрыгнув, как зверек в ковчег, тоже весьма символично. Максимилиан Волошин понимает, что Бог хранит его от участия во взаимном истреблении,но, к сожалению, в этом должны принимать участие его друзья, среди которых замечательный художник Константин Богаевский.«А ты, пловец, с душой бессонной/ От созерцания и молитв, / Ушёл вкруговороты битв/ Из мастерской уединенной» [22:99].Сам же М.А. Волошин находится на чужбине в уединении, но он слышит своего друга. Поэт причисляет Конст.
Богаевского к таинственному имифическому пловцу, о котором до нас доходят легенды, но события и жизнькоторого овеяны неуловимыми и далёкими шагами. Для М.А. Волошина Богаевский далеко, но разве молитва имеет расстояние? Она соединяет двухдрузей духовно, она пронизывает время и пространство: «Я буду волить имолить,/ Чтобы тебя в кипенье битвы/ Могли, как облаком, прикрыть/Неотвратимые молитвы» [22:100].Перед нами встает отчетливый, лишённый всякой антропософии, этойшутовской религии, по выражению А.В. Гольштейн, образ реального сопричастия лику. В поэте все более и более выкристаллизовывается христианскаяэтика: «Да оградит тебя Господь/ От Князя огненной печали <…> Да не смутят души твоей/Ни гнева сладостный елей,/ Ни мести жгучее лобзанье»[22:100].
Несмотря на военной противостояние, он продолжает следоватьНагорной проповеди Христа, она становится его путеводной звездой, её текстом поэт поверяет каждое совершённое в мироздании событие. Только обладая оком Вечности, можно понять пространственно-временное бытие. Этооко помогает на мир смотреть, например, не по-брюсовски, принимая добро219и зло, как равноценные субстанции, но по-волошински: признавая «Князя огненной печали» поэт просит помощи у Того, Кто её способен дать: «Да оградит тебя Господь».Таким образом, Бог признаётся первопричиной и вершителем человеческих судеб.
Лунная дорожка ушла в невозвратимое прошлое, перед поэтомбыла реальная личность – его друг – художник, за которого он просил, просил у Того, Кто является первопричиной Лика, и сам есть Личность. ТолькоЛичность способна понять грандиозность христианского Учения, ибо требуетдля себя собеседника. Но собеседник должен соответствовать высокому своему назначению.
Истинный художник, по Волошину, не может быть подвержен ни мести, ни яду, ни злобе, ни смущению, ни гневу или боязни. Путь художника есть путь всепобеждающего совершенства: «побеждающий наследует всё, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном;Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, иидолослужители и всех лжецов – участь в озере, горящем огнем и серою; это– смерть вторая» [см.: Откр. 21:7-8]. А путь к совершенству означает жизнь.Потому и молит М.А. Волошин Господа за друга: «Да не прервутся нитипрях,/ Сидящих в пурпурных лоскутьях/ На всех победных перепутьях, / Навсех погибельных путях» [22:100]. М.А. Волошин мастерски вплетает в тканьсвоего послания элементы античной мифологии; «нити прях» – это воспоминание о богинях судьбы Мойры (Парки) – «три старухи, прядущие и обрывающие нить жизни каждого человека» [22:438].Таким образом, в библейское Предание поэт вмещает античную мифологему, как бы показывая, что Творец всякого мифа Господь Бог.
И если естьистинная мифология, если её образы помогают осознать суть происходящего,то появление мифа невозможно без воли Творца. Таким образом, посланиеотражает более четкое мифобиблейское мышление поэта, формирование егодуховного лика.Можно сделать вывод, что М.А. Волошин, вбирая в себя культурнуютрадицию славянского, эллинского и киммерийского мифа, венчает их биб220лейским Преданием. Структурно-семантическим ядром стихотворения является личность Господа, к которому поэт обращается с личной просьбой и,конечно же, Арион – мифический кифарет, который семантически определяет путь двух друзей – художника и поэта. Об этом же свидетельствует последнее четверостишие послания. Смерть всегда вызывает мифический ужас,но что поразительно, М.А.
Волошин, насыщая стихотворение жесткими образами: «злобы яростного взрыва», «ядовитого дыхания», «жгучее лобзанье»,в финале снимает напряжение, введя античную мифологему. Фактически поэт говорит о тех, кто обрывает нити жизни, однако страха нет. После стольнапряженной духовно молитвы ответ не может быть отрицательный, можносказать, что М.А. Волошин утверждает, что «не прервутся нити прях». Этимутверждением он подводит итог своему посланию.Кстати, используя жанр послания, поэт добивается так необходимой интимности, без которой немыслимо никакое общение и тем более личная молитва, которая выстраивается на основе синтаксического и семантическогопараллелизма, благодаря чему М.А.
Волошин добивается предельного функционирования антитезы: молитва к Богу – гнев земли.Продолжая этот жанр, художник составляет послание, которое назвал«Пролог», Андрею Белому, соучастнику строительства антропософскогохрама в Дорнахе, создателю мифа о Петербурге. Андрею Белому в этот период его творчества были очень близки апокалипсические прозрения.
Вообщемировая война своими масштабами наводила на весьма грустные прозрения:«Ты держишь мир в простертой длани,/ И ныне сроки истекли…/ В начальный год Великой Брани/ Я был восхищен от земли» [22:100].В начальный год поэт отправился в Швейцарию, где, как известно, возводился Гетеанум – мистериальный театр, строящийся на холме, близ Дорнаха. Собравшимся в нём он казался храмом мира среди всеобщей войны.
Поэтолицетворяет себя с библейским ангелом из Откровения, взирающем нанебесный Иерусалим (Дорнах) (см.: Откр. 21:10). А вокруг трагедия материальной культуры: «И на замок небесных сводов/ Поставлен, слышал, смуты221полн/ Растущий вопль земных народов,/ Подобный реву многих волн»[22:100].Среди войны и духовного противоречия происходило осознание, чтопрежняя история закончилась, её «сроки истекли», мир погружался в Хаос,где господствовал «Растущий вопль земных народов,/ Подобный реву многихволн». Но чтобы снова стать космосом, видимо, мирозданию необходимопройти через хаос. Поэтому поэт оказался в Дорнахе, чтобы понять суть происходящего, выковать своё человеческое кредо.
В этом смысле интереснопризнание М.А. Волошина в «Автобиографии»: «Война застает меня в Базеле, куда приезжаю работать по постройке Гетеанума. Эта работа, высокая идружная, бок о бок с представителями всех враждующих наций, в несколькихкилометрах от поля первых битв Европейской войны, была прекрасной итрудной школой человеческого и внеполитического отношения к войне»[19:224].Поэт, удалившись от кровавых событий, хаоса, начинал строительствокосмоса со своего микрокосмоса – души и лика.
Но космос может формироваться только под воздействием библейской истории. Ангел Апокалипсисастановится реальным действующим лицом: «И с высоты недостижимой/Низвергся Вестник, оку зримый,/ как вихрь сверлящей синевы,/ Огнем и сумраком повитый,/ Шестикрылатый и покрытый/ Очами с ног до головы./ И,сводом потрясая звездным, / На землю кинул он ключи,/ Земным приказываябезднам/ Извергнуть тучи саранчи,/ Чтоб мир пасти жезлом железным»[22:100-101].Стихотворение фактически представляет собой перифраз из ОткровенияИоанна Богослова. Как известно, в литературе не совсем удобно заниматьсяОткровением, так как оно обещает большие прещения и наказания, поэтомумногие деятели культуры старались и стараются избегать апокалипсическойтематики.
Совсем иное М.А. Волошин. Ещё со времён «Звезды полынь» онобращается к теме Апокалипсиса. Эта тема несет в себе начало и конец, конец и начало. Семантико-структурным ядром данного отрывка является об222раз Вестника, обладающего всевиденьем мира, «огнем и сумраком повиты».Ангел – вестник смерти, кинувший «ключи,/ Земным приказывая безднам/Извергнуть тучи саранчи» [22:101]. Ад выходил на землю, обременённуюгрехом.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
