Диссертация (1154419), страница 44
Текст из файла (страница 44)
9].Таким образом, выявление наиболее важных для языковой личности253аспектов, ценностных ориентиров и их изучение позволяет наиболее точно иполно получить представление о субъекте речи.В процессе подобной деятельности необходимо«оценочно-когнитивныйуровенькакуровеньучитывать чтоглубинныйвлингвоаксиологическом анализе не всегда выражается конвенциональнымиструктурами оценки, средствами “оценочной семантики” и оценочнымисуждениями (при этом их роль квинтэссенции оценочного отношения,семиотизированной в языке, не теряется). Установление и существование такимобразом понимаемого ”детерминационного” уровня реально проявляется в том”эффекте“, который имманентен, внутренне присущ, исходит из высказывания /дискурса, и который позволяет выносить некоторое суждение не только в том, вчем состоит смысл высказываемого, но и, в конечном счете, какова аксиологиявысказываемого и, как следствие, как “понимать человека” другими и какпонимать человеком говорящим самого себя в авторефлексии.
Данный уровеньподлежит глубинному зондированию – измерению…» [Серебренникова, 2012,Эл. ресурс].Разумеется,профессиональночтосредисвязанногосоценностныхориентировсловесностью,человека,обязательнобудутприсутствовать в той или иной мере элементы метаязыка, метаречи – тепонятия, единицы, с помощью которых он осуществляет способность крефлексированию, к вербализации речевой способности.Обратимся к выявлению аксиологических аспектов языковой личностиписателя Сергея Довлатова.4.3.2. Ценностные ориентиры С.
Довлатова, связанныесо словесностьюКаждый писатель приходит к творчеству собственными путями. УДовлатова они очень необычны. Он уверен, что это – воля высших сил,провидения, поскольку его собственный выбор был волей случая, продиктован254принципом «наименьшего сопротивления»:«В августе шестидесятого года я поступил на филфак. У меня небыло тогда влечения к литературе. Однако точные науки представлялисьмне еще более чуждыми. Среди «неточных», я уверен, первое местозанимает филология.
Так что я превратился в гуманитария. Тем более,что мне как спортсмену полагались определенные льготы» (С. Довлатов.Филиал. С. 41).Противопоставление спортсмена и человека мыслящего, пишущегоогромно, переход от одного к другому, противоположному, шел тяжким путём:«Ябылнаделенврожденнымизадаткамиспортсмена-десятиборца. Чтобы сделать из меня рефлектирующегоюношу, потребовались (буквально!) – нечеловеческие усилия.
Для этогобыла выстроена цепь неправдоподобных, а значит – убедительных илогичных случайностей. Одной из них была тюрьма. Видно, кому-то оченьхотелось сделать из меня писателя» (С. Довлатов. Зона. С. 196).Национальность нередко представляется Довлатовым тоже в аспектеязыка, словесности:«Зовут меня все так же. Национальность – ленинградец.
Поотчеству - с Невы» (С. Довлатов. Марш одиноких. С. 493).«Я, например, хочу быть русским писателем. Я, собственно,только этого и добиваюсь» (С. Довлатов. Записные книжки. Эл. ресурс).«Мы говорим и пишем на русском языке. Наше духовное отечествомногострадальная русская культура.И потому мы - РУССКАЯ ГАЗЕТА.Мы живем в Америке. Благодарны этой стране. Чтим ее законы.И, если понадобится, будем воевать за американскую демократию.И потому мы - АМЕРИКАНСКАЯ ГАЗЕТА.Мы - третья эмиграция. И читает нас третья эмиграция. Намблизки ее проблемы. Понятны ее настроения.
Доступны ее интересы.255И потому мы - ЕВРЕЙСКАЯ ГАЗЕТА.Вот так обстоят дела.Кто-то недоволен?Переживем,Ведь свободу, кажется, еще не отменили!» (С. Довлатов. Маршодиноких. С. 457-458).«Очевидно, самое русское в Набокове – литературный язык. (Покаон его не сменил)» (Там же).Имея мать-армянку и отца-еврея, проработав какое-то время в эстонскойгазете, живя в Ленинграде, Довлатов сказал: я считаю себя ленинградцем.«У меня никогда не было ощущения, что я принадлежу к какой-тонациональности.
Я не говорю по-армянски… По-еврейски я тоже неговорю…- Значит, вы чувствуете себя как бы абстрактно-русским?- Я долго думал, ка можно сформулировать мою национальнуюпринадлежность, и решил, что я русский по профессии.- А что это значит – русский по профессии?- Ну, я пишу по-русски. Моя профессия – быть русским автором»(С. Довлатов. Записные книжки).Среди внутренних ценностей Довлатова – скромность, трезвая оценкасвоего творчества, самокритика:«Я стал работать в многотиражных газетах.
То и дело переходилс места на место. Да еще начал писать рассказы.Рассказы, естественно, не печатали. Я стал больше пить. Масканепризнанного гения как-то облегчала существование» (С. Довлатов.Наши. С. 378).И это на фоне того, что в ту пору все друзья Довлатова «пили крепленоевино и считали друг друга гениями. Почти все мои друзья были гениями. А иныебыли гениями сразу в нескольких областях» (Там же, с. 379).
В такой ситуации256очень трудно было удержаться от аналогичной самооценки, но Довлатов все женазывает её «маской». Впоследствии оценивание своего труда стало у него ещеболее низким, скромность граничит с комплексом неполноценности, откоторого он явно страдает, писатель старается оправдаться, отмежеваться отлюбой похвалы в свой адрес:«В 54-м году я стал победителем всесоюзного конкурса юныхпоэтов. Нас было трое победителей – Леня Дятлов, Саша Макаров и я.Впоследствии Леня Дятлов спился. Макаров переводит с языка коми.
А явообще неизвестно чем занимаюсь» (С. Довлатов. Наши. С. 377).«Суетное чувство тревожит меня. Ага, подумают, возомнил себянепризнанным гением!Да нет же! В этом-то и дело, что нет!» (С. Довлатов. Ремесло. С.8).«С тревожным чувством берусь я за перо. Кого интересуютпризнаниялитературногонеудачника?Чтопоучительногов егоисповеди?» (С. Довлатов. Ремесло. С. 7).«Вот и закончена книга, плохая, хорошая... Дерево не может бытьплохим или хорошим. Расти, моя корявая сосенка! Да не бывать тебекорабельною мачтой!» (С. Довлатов. Ремесло.
С. 111-112).Довлатов не ропщет, не претендует на большее:«Бог дал мне то, о чем я его просил. Он сделал меня рядовымлитератором, вернее – журналистом» (С. Довлатов. Филиал. С. 122).Он отводит себе срединное место:«Степень моей литературной известности такова, что, когдаменя знают, я удивляюсь. И когда меня не знают, я тоже удивляюсь.Так что удивление с моей физиономии не сходит никогда» (С.Довлатов. Записные книжки. Эл. ресурс).Возможно, что такую самооценку Довлатова формировала среда, где оносталсянепонятым(Потомоннапишет:Янемогзарабатывать257литературным трудом.
Я стал психом, стал очень пьющим. Меня окружалитакие же спившиеся непризнанные гении.) Его собратья по перу, щедрые напохвалы, на громкие эпитеты, награждали таковыми не действительноталантливых людей, а лишь выделяющихся своей эпатажностью, непохожестьюна литературные традиции, на все, ранее написанное:«Я выслушал сотни, тысячи откликов на мои рассказы.
И никогда,ни в единой, самой убогой, самой фантастической петербургскойкомпании меня не объявляли гением. Даже когда объявляли таковымиГорецкого и Харитоненко.(Поясню. Горецкий - автор романа, представляющего собой девятьлистов засвеченной фотобумаги. Главное же действующее лицо наиболеезрелого романа Харитоненко - презерватив.)» (С.
Довлатов. Ремесло. С.8).Творчество Довлатова высоко оценивают читатели, хвалят его,превозносят. Он не соглашается, не принимает этого:«Один простодушный читатель мне так и написал:- Вы самого Гоголя превзошли! Я ему ответил:- Твоими бы устами...» (С. Довлатов. Марш одиноких. С. 450).В другом произведении Довлатов позволяет себе лёгкое, поверхностноесопоставление с Гоголем, но оно очень строгое:«Тринадцать лет назад я взялся за перо. Написал роман, семьповестей и четыреста коротких вещей. (На ощупь - побольше, чемГоголь!) Я убежден, что мы с Гоголем обладаем равными авторскимиправами. (Обязанности разные.) Как минимум, одним неотъемлемымправом.
Правом обнародовать написанное. То есть правом бессмертияили неудачи» (С. Довлатов. Ремесло. С. 8).Однако по большому счету ему есть что предъявить в качестве своихзаслуг не перед людским, а перед Высшим судом, на котором всё станет посвоим местам:258«Когда-нибудь Седых окажется в раю. И скажут ему апостолы:- Всем ты хорош, дядя Яша! А вот Серегу Довлатова не оценил...»(С. Довлатов. Марш одиноких. С. 452).Аналогичную скромность при самооценке Довлатов требует отокружающих и не может простить ее отсутствие даже другу, с досадойразрывает всяческие отношения, даже будучи весьма заинтересованным вчеловеке, даже хорошо осознавая, что в Америке не принято скромничать,наоборот, следует всячески себя хвалить и представлять в самом выгодномсвете рассказывать о собственных достижениях.
Так, обретя дружбу самериканской переводчицей – очаровательной и неглупой, которая изъявилажелание переводить его рассказы на английский, Довлатов спросил ее:«- Вы что-то уже переводили с русского?- Да, - ответит Лайза, - я перевела стихи Цветаевой.И добавит:- В моих переводах они звучат лучше, чем в оригинале.Вот этого я уже перенести не смогу. И дружба наша, ксожалению, прервется» (С. Довлатов. Записные книжки.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
