Диссертация (1137577), страница 23
Текст из файла (страница 23)
43Шмитт К. Понятие политического.— С. 44114этот субъект является только совокупностью людей, а не отдельным частнымчеловеком; следует ли это понимать так, что отдельный человек не обладаетсобственным бытием, которое может потребоваться защищать с оружием вруках? Наконец, хотя различение друга и врага подразумевает две части, в«Понятии политического» речь идет только о враге. Лео Штраус в своих«Замечаниях» комментирует это так: «Из двух моментов понятийной связки врагдруг, по-видимому, имеет преимущество только враг, что следует уже из того, чтоШмитт при ближайшем рассмотрении этой точки зрения собственно ведет речьлишь о том, что означает «враг». Можно сказать: всякая «совокупность людей»ищет друзей и имеет друзей лишь постольку, поскольку она уже имеет врагов; «вссылке на конкретную противоположность заключена сущность политическихотношений».
«Враг» имеет преимущество перед «другом» постольку, поскольку«понятию врага» — а не понятию друга как такового — присуща заключенная вобласти реального возможность борьбы»176. Собственно, относительно друга вданном случае мы можем строить лишь предположения. Является ли он нашимпотенциальным союзником в борьбе против врага или мы можем предполагатьлишьто,чтооннеприсоединитсякврагу?Шмиттподразумеваетбессмысленность термина «враг рода человеческого», но как назвать государство,в коалицию против которого объединяются все его соседи (и что может ихподвигнуть к такому объединению)?В «Понятии политического» отсутствуют ссылки на исторические примеры,однако уже упомянутая в данном исследовании «История Пелопонесской войны»Фукидида содержит достаточно известный сюжет, который может нам помочь впрояснении шмиттовской концепции.
Этот сюжет известен как «Мелосскийдиалог», то есть переговоры между афинской армией, высадившейся на союзныйСпарте остров Мелос, и его жителями. Афиняне предлагают сдать остров и176Штраус Л. Замечания к «Понятию политического» Карла Шмитта / Майер Х. Карл Шмитт, Лео Штраус иПонятие политического.
О диалоге отсутствующих. М.: Скименъ, 2012.— С. 117115сохранить жизнь его жителям; мелосцы пытаются отстоять свою свободу и сразуотмечают противоречивость ситуации, в которой происходит спор: одна изсторон открыто готовится к войне, так что если она и будет опровергнута вобласти аргументов, у нее всегда останется возможность привести противника кжелаемой точке зрения силой. Афиняне отвечают на это, что «в человеческихвзаимоотношениях право имеет смысл только тогда, когда при равенстве сил обестороны признают общую для той и другой стороны необходимость. В противномслучае более сильный требует возможного, а слабый вынужден подчиниться»177.Здесь вполне можно увидеть соответствие шмиттовским тезисам: мелосцыапеллируют к некоторой нормативной ситуации права, когда одна сторонадолжна убедить другую в справедливости своих претензий, тогда как афинянеуказывают на чрезвычайность обстоятельств, позволяющих заменить разговор осправедливости разговором о пользе.
Польза для афинян заключается в том,чтобы лишить своего главного врага — Спарту — потенциального союзника иукрепить собственные позиции в глазах собственных подчиненных городов; дляМелоса пользу они видят в том, чтобы не претерпеть «жесточайшие бедствия».Далее речь идет о том, что Шмитт называет «серьезным оборотом дел»(Ernstfall): афиняне заявляют, что капитуляция острова необходима им дляподдержания собственной безопасности, на что мелосцы возражают — помимонепосредственной опасности, связанной с ведением боевых действий, Афинырискуют настроить против себя остальные нейтральные города, вызватьвосстания среди собственных союзников и спровоцировать Спарту на помощьМелосу.
Наконец, столь демонстративное пренебрежение справедливостьюможет навлечь на Афины гнев богов. Выводом из этих аргументов можно считатьсформулированныйпроявляетсямелосцамиименнов«бытийственныйситуацииродактуализированногожизни»,которыйпротивостояния:«Действительно, если и вы идете на столь великую опасность, чтобы сохранить177Фукидид. История. V, 89116свое господство, и уже порабощенные города — чтобы освободиться от него, тодля нас, еще свободных, было бы величайшей низостью и трусостью неиспробовать все средства спасения, прежде чем стать рабами»178.
Рабство, дляизбежаниякоторогомелосцыготовывоевать,заключаетсяименновполитической несамостоятельности — их свобода выражается в возможностисохранить изначальный нейтралитет, в котором не было ничего ни низменного,ни возвышенного; однако когда на этот нейтралитет посягнули, он сталопределяющейчертойсохраненияилиутратымелосцамисобственнойбытийственной идентичности.В ответах афинян ключевыми являются два момента. Первое — обоснованиеих расчета на невмешательство Спарты: «Тот, кого призывают на помощь навойне, находит опору не в доброжелательстве ищущего помощи, но впревосходстве его военной мощи»179.
Здесь мы вновь возвращаемся к проблеме«друга» в политике. Со всей очевидностью Спарта в данном случае не выступиладругом Мелоса, оставив его в одиночестве перед лицом врага (хотя и врагом этоее, видимо, тоже не сделало). С другой стороны, у мелосцев были основаниярассчитывать на помощь со стороны лакедемонян — давние культурные связи,участие в прошлых союзах и т.д.
В принципе, эти обстоятельства могут бытьоснованием для уточнения мнения Шмитта о роли общения в политике. Вотношениях с врагом общение роли не играет, т.к. до тех пор, когда с ним можнообщаться, враг еще не актуализуется в качестве такового. Однако в отношениях сдругом ключевую роль, видимо, играет как раз общение — оно являетсяоснованием для заключения всевозможных договоренностей и союзов, тогда каксоюзы могут выступить сдерживающим фактором в канализации конфликтов сврагом. Резюмируя: если враг опознается как «чужой», то друг, видимо, это«свой», «похожий», «понятный». Главное же возражение афинян на обвинения в178179Фукидид. История.
V, 100Фукидид. История. V, 109117несправедливости звучит следующим образом: «Благость богов, надеемся, неоставит и нас, ибо мы не оправдываем и не делаем ничего противоречащегочеловеческой вере в божество или в то, что люди между собой признаютсправедливым. Ведь о богах мы предполагаем, о людях же из опыта знаем, чтоони по природной необходимости властвуют там, где имеют для этого силу. Этотзакон не нами установлен, и не мы первыми его применили.
Мы лишь егоунаследовали и сохраним на все времена. Мы уверены также, что и вы (как и весьрод людской), будь вы столь же сильны, как и мы, несомненно, стали бы так жедействовать»180. Это высказывание легко считать софистическим оправданием«политики с позиции силы», однако трудно не отметить его созвучиегоббсовскому принципу bellum omnium contra omnes: афиняние, разумеется,предпочитают, чтобы их силу и власть признавали без войны, однако выражаетсяэта сила именно в готовности ее применить. И именно необходимостьраспространения собственной власти на все доступное пространство может бытьотличием политического субъекта именно как групповой сущности.
Еслипродолжить примеры из античной культуры, то весьма показательным будет одиниз главных конфликтов «Илиады»: Ахилл, будучи более сильным воином, какчастное лицо не признает власть Агамемнона и отказывается от участия ввоенных действиях под его началом, однако он волен воздержаться от того,чтобы, скажем, вызвать Агамемнона на поединок и претендовать на его место.Тут, конечно, следовало бы добавить, что Агамемнон как политический суверенкак раз не имел права смириться с таким явным нарушением субординации,однако не стоит забывать, что Шмитт настаивал на строгой привязке своейтеории политического к определенному историческому периоду и по этойпричине избегал обширных примеров из древности; приведенный пример намнужен для иллюстрации возможного ходя его мысли, а не подтвержденияконкретных теоретических положений.180Фукидид. История.
V, 105118Сам Шмитт относительно роли взглядов на природу человека дляполитическоймысливысказывалсяследующимобразом:«Всетеориигосударства и политические идеи можно испытать в отношении их антропологиии затем подразделить в зависимости от того, предполагается ли в них,сознательно или бессознательно, “по природе злой” или “по природе добрый”человек. Различение имеет совершенно обобщенный характер, его не надо брать вспециальном моральном или этическом смысле. Решающим здесь являетсяпроблематическое или непроблематическое понимание человека как предпосылкивсех дальнейших политических расчетов, ответ на вопрос, является ли человексуществом"опасным"илибезопасным,рискованнымилибезвредным,нерискованным»181. Здесь явно имеется в виду не «новая порода людей, любящихопасность» (по выражению Эрнста Юнгера182), а человек как таковой.Собственный взгляд Шмитта вполне ясен: коль скоро политическое основываетсяна возможности появления врага, безопасность и безвредность человека —фикция или намеренное искажение действительности.
Даже если оставить встороне аргументы Мелосского диалога, «Диктатура» изобилует примерами того,как эта опасность проявлялась и какими способами обезвреживалась. Однакопротив этой концепции у Арендт находились вполне определенные возражения.181Шмитт К. Понятие политического.— С. 63Юнгер Э. Националистическая революция // Концепт «Революция» в современном политическомдискурсе. СПб.: Алетейя, 2008182119Глава 3.
«Банальность зла» как полемика с КарломШмиттомОписание репрессивной практики Французской революции неизбежносближает наблюдения Шмитта с тем, что Арендт говорит о терроре тоталитарныхрежимов. В обоих случаях государство выступает с «упреждающим ударом»,направленным против групп, которые могут потенциально представлять угрозудля политической стабильности и общественного порядка. При этом Шмитт, какуже было сказано, не дает оценок этой практике, тогда как для Арендт именноона является основанием для обвинительного приговора Эйхману и тем, кто заним стоял. Одной из этих фигур в ее понимании, видимо, можно считать иШмитта: именно его она косвенно указывает как автора теории, согласно которойв действиях Эйхмана нет состава преступления, тогда как Шмитт, в свою очередь,принял ее нападки на свой счет (см.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
