Диссертация (1137571), страница 15
Текст из файла (страница 15)
Потом началось долгое увлечение Гегелем, которое вышло на новый уровень благодаряпосещению семинара Кожева.213Достаточно привести следующее его заявление: «В том целостном движении, каким является для менятеория Гегеля, нет ничего такого, чему я отказался бы следовать» (Батай Ж. Суверенность // «Проклятаячасть»: Сакральная социология. М., 2006. С. 440).214Там же. С. 441.215Батай связывает опыт суверенного мышления с традицией негативной теологии и даже непосредственноссылается на Дионисия Ареопагита, заявляющего: «Бог есть ничто» (Там же. С.
317).56 «вырывающим» субъекта суверенной мысли из устойчивой иерархическойрешетки, освобождающим его от рабства рационального, утилитарного, вконечномсчете«суверенность–рабстваописанногосмысла.моментаЭтотмоментнеобеспечиваетсядискурсивен:“абсолютнойразорванностью”, т. е. разрывом – временным – дискурса. Но сам по себе этотразрыв не суверенен»216. Иначе говоря, разрыв, будучи сознательным и всееще «исполненным смысла», выступает в качестве инструмента, все ещерабского217, погружения в то, что уклоняется от сознания, – в «суверенноемолчание», или континуум218. В этом смысле суверенный момент, иливнутренний опыт, неотделим от того, что Фуко называет «обморокомговорящегосубъекта»219–преодолениемпределадискурсивнойразличенности, упорядоченности.
Трансгрессия, по Фуко, является жестом,который обращен на «предел беспредельного», воплощенного в боге. То, чтопонимается Батаем под суверенностью, имеет мало общего с суверенитетомгосударств: «в общем и целом речь идет о том, что в человеческой жизнипротивоположно рабству или подчинению»220. Суверенность не имеет ничегообщего с производством, скорее – с потреблением221, а точнее – сбессмысленной растратой: она отвергает любые возможности, оправданныепользой. В суверенности есть элемент чуда – именно это чудесное, илисакральное и заключает в себе зерно освобождения. Батай характеризуетсуверенность как «чудесное царство не-знания»222.
В размышлениях отрансгрессии/суверенности неогегельянство Кожева любопытным образом 216Батай Ж. Гегель, смерть и жертвоприношение // Танатография Эроса: Жорж Батай и французская мысльсередины ХХ века. СПб., 1994. С. 266.217Т. к. проект неотделим от сознательной интенции, от самосознания, а «самосознание всегда являетсярабским» (Деррида Ж. От экономии ограниченной к экономии всеобщей. Гегельянство без утайки // Письмои различие. М., 2007. С.
436).218На непосредственную связь трансгрессивного и континуального указывает Деррида: «Континуум – этопривилегированный опыт суверенной операции, пересекающей предел дискурсивной различенности» (Тамже. С. 418).219Фуко М. О трансгрессии // Танатография Эроса: Жорж Батай и французская мысль середины ХХ века.СПб., 1994. С. 130. 220Батай Ж.
Суверенность // «Проклятая часть»: Сакральная социология. М., 2006. С. 313.221Или «производством потребления», как обозначили позицию Батая Делёз/Гваттари (Делёз Ж., ГваттариФ. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения. Екатеринбург, 2008. С. 17).222Батай Ж. Суверенность // «Проклятая часть»: Сакральная социология. М., 2006. С.
317.57 встречается с негативной (а)теологией, ведь «суверенность есть НИЧТО»223.Задача суверенной мысли – изучение возможности суверенных моментов,которые не должны постигаться как вещи224. Т. е. это мысль, противостоящаявсякой объективации и в первую очередь – опредмечиванию человека,превращению его в раба, иначе говоря, в вещь среди других вещей. Но, помнению Батая, царство суверенности еще не настало – оно настанет лишьтогда, когда будет обеспечено все необходимое, что станет ключом кнеограниченным возможностям жизни225. Полагаю, что речь идет о концеистории.Проблема конца истории играет важную роль как в концепции Кожева,так и в батаевских медитациях на тему суверенности.
Поэтому я считаю, чтонеобходимо обратиться к этому мотиву – тем более что он позволит намперейтиот«негативнойантропологии»226Кожеваквопросуо«протоаффирмативизме» Батая и антигуманизме Альтюссера, Фуко и др.«Как бы то ни было – История закончена»227, – заявил Кожев, размышляя офигуре Наполеона как человека действия, находящегося по ту сторону добраи зла. Однако этот вердикт оказывается проблематичным как минимум подвум причинам. Первая носит внешний характер: это заявление сделано в1950-м году, когда «колесо истории» еще совсем недавно было «смазанокровью» Второй мировой войны. Вторая причина – внутренняя и относится кзатруднениям, связанным с концептуальной логикой Кожева, в соответствии скоторой конец знаменует падение в социальную и онтологическую 223Там же.
С. 487.Там же. С. 486.225Там же. С. 314.226Под «негативной антропологией» подразумевается философская позиция, в соответствии с которойчеловек не может сам стать для себя образцом и основой; в связи с этим речь также может идти о «реализмебез основы»: «этот так называемый новый реализм, появившийся в 1930-х годах, поставил во главу углаантисубъективные, антиэссенциалистские и протоэкзистенциальные тенденции.
Такой реализм не перестаетбыть реализмом, правда, уже заключенным в рамки эпистемологии и феноменологии, которые представляютнаблюдателя/субъекта как вовлеченного в реальный мир и определяющего его» (Геруланос С. АлександрКожев: происхождение «антигуманизма», или «конец истории» // НЛО. 2012. № 116. URL:http://magazines.russ.ru/nlo/2012/116/g7-pr.html).227Кожев А. Конец истории // Танатография Эроса: Жорж Батай и французская мысль середины ХХ века.СПб., 1994. С.
311.22458 однородность и, следовательно, равнозначен исчезновению человеческого кактакового в силу остановки работы негативности (а значит – невозможностиосвобождения и отказу от любой утопии). На размышление о Наполеонеповлияли идеи Гегеля, ницшеанская концепция сверхчеловека и, конечно же,ранний интерес к идеям Владимира Соловьева о богочеловечестве228,которое, по Кожеву, и становится целью истории как возвращения человека ксамосознанию, причем богочеловеческая природа уже проявилась в смертиИисуса. Задача Кожева состоит в том, чтобы помыслить человека какконечногобога,лишенноготрансцендентности:онотождествляетбогочеловека и свободную личность, причем эта свобода, как уже былосказано выше, неотделима от отрицания.
В рамках производимой Кожевым«самодеконструкции христианства», т. е. его демифологизации (философ непроводил различия между мифом и религией), христианский гуманизмоказывается невозможным в силу того, что он не предполагает отделениячеловеческого блага от бога. В этом смысле примечательно, что примерамибоголюдей для Кожева стали Наполеон и Сталин, отнюдь не отличающиесяхристианскими добродетелями, но воплощающие в себе образцы насилия итеррора и живущие «по ту сторону добра и зла»: именно они могут считатьсяпобедителями в борьбе за признание.
Однако эти примеры не решаютглавной проблемы кожевианского «антропотеизма»: конец истории означаетнаступление эры гомогенности, в рамках которой человек неизбежностановится «последним» (в значении Ницше). Лишенный отрицательнойсилы желания, подобный человек способен в лучшем случае подниматься повластной лестнице, однако это не меняет его статуса «живого мертвеца».Конец истории как становление человека богом предполагает достижениеабсолютного знания, которое напрямую связано с преодолением времени, но 228«Соловьев оказал на Кожева столь значительное влияние, что последний, казалось, воспринимал всю европейскую философию XIX века через призму его учения» (Геруланос С.
Александр Кожев: происхождение«антигуманизма», или «конец истории» // НЛО. 2012. № 116. URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2012/116/g7pr.html). 59 отсутствие времени равнозначно отсутствию отрицания, а значит – человека.Таким образом, конец истории – это не достижение совершенства, асоскальзывание в статичность, влекущую за собой «смерть человека»:«Исчезновение Человека в конце Истории не будет космической катастрофой:природный Мир останется таким, каким был от века. И это тем более небиологическая катастрофа: Человек продолжает жить, но как животное – всогласии с Природой, или наличным Бытием.
Кто исчезает, так этособственно Человек, т. е. отрицающее наличное Действование и Ошибка, иливообще Субъект, противостоящий Объекту. Действительно, окончаниечеловеческого Времени, или Истории, т. е. окончательное упразднениесобственно Человека, или свободного исторического Индивида, означаетпросто прекращение Действования в точном смысле слова.
Что практическиозначает: исчезновение войн и кровавых революций. А также исчезновениефилософии, ибо если Человек больше по существу не меняется, то и нетпричины менять основания (истинные), на которых строится его познаниеМира и себя самого. Но все остальное может сохраняться неопределеннодолго: искусство, любовь, игра и т. д., и т. д.; короче, все то, что делаетЧеловека счастливым»229. Попытку обойти это затруднениепредпринялБатай.
В письме к «руководителю семинара по Гегелю» 6 декабря 1937 годаон сделал предположение, которое, на мой взгляд, не просто высвечиваетпроблематичный характер идеи «конца истории», но и предлагает некийобходной маневр. Допуская, что история действительно завершена, онвыражаетиноеотношениекэтомуфиналу.Вопрос,откоторогоотталкивается Батай, таков: «Если действие (“делание”) есть – как говоритГегель – негативность, тогда встает вопрос, исчезает ли негативность того,кому “больше нечего делать”, или сохраняется в состоянии “безработнойнегативности”…»230 Иначе говоря, задача Батая состоит в том, чтобы 229Кожев А.
Введение в чтение Гегеля. Лекции по Феноменологии духа, читавшиеся с 1933 по 1939 г. вВысшей практической школе. СПб., 2003. С. 538-539.230Батай Ж. Письмо Х. Руководителю семинара по Гегелю // Танатография Эроса: Жорж Батай ифранцузская мысль середины ХХ века. СПб., 1994. С. 313.60 помыслить сохранение человеческого после истории в форме некоегоотрицательного остатка – безработной негативности. Позиционный конфликтразыгрывается на границе человеческого/нечеловеческого и касается именно«остального», которое, согласно Кожеву, уцелеет после конца истории иисчезновения человеческого. Для Батая редукция искусства и любви, игры иэротизма, роскоши и смеха к чисто животному праксису оказывается невполне приемлемой.
Отсюда – необходимость помыслить негативность,которая, пусть лишенная объекта отрицания, сохраняет свою отрицательную«природу» даже в постисторических условиях. Таким образом, конец истории«сопровождается“эпилогом”,вкоторомчеловеческаянегативностьсохраняется в качестве “остатка”, в форме эротизма, смеха, радости передлицом смерти»231.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
