Диссертация (1137551), страница 21
Текст из файла (страница 21)
323.Bataille G. L'Expérience intérieure. P. 59. (Перевод приводится по Батай Ж. Внутренний опыт. С. 91).103свободноеоткаких-либопрактическихцелей:«Мораль,которойпридерживался Андре Бретон, достаточно плохо определена. Если такоевозможно, то это — мораль мгновения. Важнейшим ее моментом быланавязанная потребность, выражавшаяся в выборе между мгновением —значением настоящего мгновения свободной деятельности разума — и заботойо результатах, которая сразу же уничтожает значение и даже смыслсуществования момента» 158.Такимобразом,проектнойрассудочнойдеятельностиБатайпротивопоставляет реальность и полноценность переживания мгновения. Тот,кто переживает предельный опыт, не заботится о том, что было или что будет,так как в опыте исчезает цельный и однородный субъект, служащий гарантомконтинуальностипереживанийивосприятий,выстраиваемыхимвструктурированную и темпорализованную последовательность, которая вкаждый отдельный момент времени соотносится с личностным проектом.Выходзапределысубъектностиозначаетразрушениепроекта,подразумевающего наличие относительно ригидной системы ценностей иприоритетов.
Место этой системы в предельном опыте занимает радикальнаяоткрытость и восприимчивость ко всем возможностям и переживаниям,которые нам даны в текущем мгновении жизни.1.3. Внутренний опыт как травма.Идея открытого и разнородного субъекта расширяется и дополняетсяБатаем в контексте специфической интерпретации ницшеанской темы «смертиБога». В рамках этой интерпретации Батай демонстрирует драматическуюсторону потенциальной разомкнутостии свободы человека, имеющеймомент,иллюзорнойследствием страх перед безграничным горизонтом бытия, открывающимся в тоткогдамыотказываемсяотпредсказуемостииединообразия, которые придавала ему фигура христианского Бога. В158Батай Ж.
Сюрреализм и его отличие от экзистенциализма // Предельный Батай: Сб. статей. С. 295.104интерпретации Батая Бог предстает, с одной стороны, как христианский Бог,фигура патерналистской власти, высшего закона, порядка и предела бытия,который ограничивает свободу индивидов. Батай подразумевает, что это«фальшивый» бог. С другой стороны, Бог – это подлинный, но мертвый Бог,который является воплощенной инверсией всех атрибутов христианского Бога иуказывает на трансгрессию пределов бытия.В этом смысле внутренний опыт – это опыт «смерти Бога», в которомоспаривается не только предел субъекта (занимающего стабильное положение вуниверсумеиотносительнонеизменногововремени),ноилюбаябезграничногобытиятрансцендентная реальность, которая парадоксальным образом ограничиваетбытие,посколькуявляетсяподменойподлинноконкретной сущностью, такой как Бог, Брахман или Абсолютный Дух.Результатом движения, построенного на последовательном отрицаниикакого бы то ни было фундамента или предела бытия, становится все более иболее расширяющаяся тьма Невозможного159, в которой обнаружить Богаможно лишь как нечто отсутствующее.
Именно в таких терминах Батайописывает его «истинное лицо», демонстрируя ту лакуну, которая образоваласьна месте «умершего» Бога Ницше. По утверждению Батая, «Бог ни в чем ненаходит ни отдохновения, ни пресыщения. Всякое существование пребываетпод угрозой, а то и в ничто Его неутолимости. Мало того что Ему неведомоумиротворение, Богу неведомо знание (знание – это покой). Он не знает – равнокак жаждет.
И поскольку Он не знает, Он не знает Самого Себя. Если бы Оноткрылся Самому Себе, Ему следовало бы признать Себя Богом, но Он даже намиг не может допустить этого соглашения. Ему ведомо лишь Его ничто, вотпочему Он убежденный атеист: иначе сей же час Он перестал бы быть БогомНевозможное, как и другие термины Батая, имеет несколько значений. В данном контексте его можноописать как опыт подлинной безграничности бытия, невыносимый для человека, стремящегося к егоструктурированию и предсказуемости. О Невозможном в связи с темой субъекта мы говорим в разделе 1.4.«Невозможное как кульминация внутреннего опыта».105159(если бы Он признал себя Богом, на месте Его жуткого отсутствия оказалось быслабоумное, одуревшее присутствие)»160.Такимобразом, подлинныйБогнехарактеризуетсявсезнанием,благостью и самодостаточностью. Таким Бога хотели видеть христиане, впонимании которых эти качества соответствуют подлинной природе человека, асам Бог воплощает надежду на спасение в царстве божьем, где люди, наконец,займут место подле него, исполненные его благодати и его мудрости.
Бог вописании Батая, напротив, является выражением всего самого темного,фатального и безутешного, что есть в человеке, поскольку для него именнонеутолимое желание, слепота и отсутствие покоя определяют субъекта. Вглубине внутреннего опыта, в своей непрекращающейся тоске и тщетномпоиске утраченного трансцендентного человек находит не полноту бытия исвета, а лишь алчущего и слепого Бога, который соответствует алчущему,слепому и неистовому субъекту, лишенному опыта божественного. Здесьвнутренний опыт дается нам как опыт чистой негативности – жажды и незнания. Батай сводит абсолютную полноту бытия к отсутствию.
Если Бог – этоничто, то поиски окончательной полноты бытия заранее обречены на провал.Таким образом, самое сильное и целеустремленное движение за пределыдольнего мира приводит к обнаружению его беспредельности, котораясоответствует разомкнутому и свободному субъекту. Это и есть внутреннийопыт, своего рода опыт божественного, сильнее и интенсивнее которого бытьничего не может. Батай констатирует: «Итак, передо мной тупик. В немисчерпывает себя всякая возможность, возможное скрывается, в немсвирепствует невозможное. Посмотреть в глаза невозможному – в еговыпученные, вездесущие глаза, – оказаться с ним лицом к лицу и не видетьничего возможного – вот, на мой взгляд, опыт божественного, который подобенказни»161.160161Bataille G.
L'Expérience intérieure. P. 121. (Перевод приводится по Батай Ж. Внутренний опыт. С. 191).Ibid. P. 45. (Там же. С. 66).1061.4. Невозможное как кульминация внутреннего опыта.Прояснить идею Невозможного в связи с батаевской концепцией субъектанам позволит сравнение двух интерпретаций «Внутреннего опыта» Батая,которые были предложены Сартром и Фуко.В рецензии на «Внутренний опыт», озаглавленной «Один новый мистик»,Сартр жестко критикует Батая, обнаруживая в его размышлениях множествопротиворечийиподразумевая,чтоегомысльвцеломявляетсяинтеллектуальным шулерством.
Несмотря на то, что, на наш взгляд, аргументысамого Сартра не всегда убедительны, в его критике Батая особенный интересвызывает оспаривание Сартром притязаний Батая на открытие нового видамистического опыта, лишенного трансценденции: «Мистицизм есть эк-стаз, тоесть отрыв от себя к... это интуитивное наслаждение трансцендентным. Какможет мыслитель, настаивающий на отсутствии всякой трансценденции, самимэтим начинанием воплотить мистический опыт?»162.Фокус критики здесь смещается в сторону доказательства того, чтовнутренний опыт неизбежно включает в себя трансценденцию, даже если онапонимается негативно, как трансценденция в Ничто, Невозможное илиотсутствие: «Назвав “ничего” неизвестным, я сообщаю ему бытие, сущностькоторого в том, чтобы бежать познания; добавив, что я не знаю ничего, ясообщаюсь с этим бытием посредством чего-то иного, уже не знания.
И вновьнас может просветить фрагмент из Бланшо, который приводит Батай: “В этойпустоте мешались взгляд и объект взгляда. Этот ничего не видящий глаз нетолько воспринимал причину своего видения. Как объект, он ясно видел то,что не давало ему видеть”. Вот оно, это неизвестное, дикое и свободное,которому Батай то дает имя Бога, то отказывает в нем. Это чистоегипостазированное ничто. Последнее усилие, и мы сами растворимся в этойночи, которая до сих пор предохраняла нас: ибо именно знание создает объект162Сартр Ж.-П.
Один новый мистик. С. 39.107перед лицом субъекта»163. Сартр соотносит пустоту, в которой теряется взгляд уБланшо, с беспредельностью, в которой субъект теряет себя у Батая. Инымисловами, опыт Невозможного, знание о нем, создает его перед нами как объект,в котором, усилием трансценденции, мы можем затеряться, испытывая опытсамоутраты, растворения всех личных черт и особенностей в некомнеподдающемся осознанию интенсивном потоке мистических переживаний.Критика Сартром Батая в этом отношении не вполне корректна, посколькутрансценденция подразумевает переход в некое качественно иное состояние илиизмерение бытия.
В этом смысле внутренний опыт лишен трансценденции,поскольку предполагает открытие того, что имманентно субъекту, а никак ненаходится за его пределами. Мы не можем раствориться в том, что уже всегдапри нас. Причина несогласия Сартра с идеей Батая, на наш взгляд, коренится вих противоположных исходных представлениях о субъекте. Коль скоро дляСартра субъективность изначально увязана с упорядочивающей, «проектной»деятельностью, то разомкнутость, разлад и беспредельность – характеристикибатаевского субъекта – предстают для него как иное субъекта, качественноновое для него состояние, изначально ему не присущее.ГораздоточнееовнутреннемопытеНевозможного,какопытеимманентной субъекту множественности, говорит Мишель Фуко в работе «Отрансгрессии» (1963).
Предельный опыт для него суть опыт исчезновения,диффузии субъекта. В нем на место мудреца, который обретает свое единство иабсолютность в безраздельной власти над философским языком (и тем самымобретает равенство с Богом, поскольку становится носителем абсолютногознания, как будто пронзает своим разумом весь универсум), становитсябезумный философ.
Последний пребывает в языке, но при этом им неуправляет. Более того, язык зачастую говорит за него и даже против его воли.Очевидно, что здесь центральной для Фуко проблемой является проблемастатуса философского языка и его отношения к философствующему субъекту.163Там же. С. 42.108Именно на примере эволюции философской мысли Фуко демонстрируетважность и своевременность появления таких авторов как Батай, Клоссовски,Бланшо. Для него, как и для Батая, стремление обрести законченное знание,абсолютную истину, которому была подвержена вся западноевропейскаяфилософия вплоть до XX века, изначально обречено на провал.
Философ, всовершенстве овладевающий созданным им понятийным аппаратом, зачастуюобретает иллюзию завершенности познания. Ему кажется, что он выстроилстройную систему, в которую потенциально можно вписать весь универсум,нашел ключ к интерпретации любого факта. Он сам, как создатель и властительязыка, обретает цельность и завершенность. Однако в действительностифилософ остается словно распятым на пересечении неисчислимого количествадискурсов, и никакое усилие не в состоянии привести это многообразие кединому потоку речи, соответствующему завершенной системе знания.
Пословам Фуко, «он узнает также, что сам он, философ, не пребывает втотальности своего языка как скрытый и всеговорящий бог; он открывает, чтоесть рядом с ним язык, который говорит, но которым он не владеет; язык,который тщится, проваливается, смолкает и которым он не может большедвинуть; язык, на котором он когда-то говорил и который ныне оторвался отнего и вращается во все более молчаливом пространстве. Больше того, оноткрывает, что в тот момент, когда он говорит, он не всегда одинаковорасположен внутри своего языка; что на местонахождении говорящего субъектафилософии – в очевидной и болтливой идентичности которого никто несомневался со времен Платона вплоть до Ницше – оказывается пустота, вкоторой завязывается и развязывается, комбинируется и самоустраняетсямножественность говорящих субъектов»164.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
