Диссертация (1136280), страница 37
Текст из файла (страница 37)
С другой стороны эти статьи в какой-то мере формировали общественное мнениевнутри эмиграции. Однако советскому читателю этот журнал былпрактически неизвестен. При этом должность главного редактора отнимала достаточно много сил и времени ученого.Интересен при этом тот факт, что никто из рассматриваемыхученых не оставил никаких воспоминаний об американской политической жизни. Как американские граждане они имели право участвоватьв выборах президента, принадлежать к какой-либо американской партии и т.д. На наш взгляд отсутствие такой информации в письмах,воспоминаниях или дневниках объясняется разными причинами. Ростовцев получил гражданство в 1929 году, когда ему было уже 59 лет,он был признанным ученым с мировым именем и с головой ушел внауку, не проявляя особого интереса к политике.
То же самое касаетсяи А.А. Васильева, который получил гражданство не раньше 1930 года,т.е. не раньше, чем ему исполнилось 63 года, и также интересовалсяглавным образом наукой. Вполне возможно, что американская политическая жизнь их не интересовала. Карпович и Вернадский сталигражданами США в более молодом возрасте и от них можно было быскорее ожидать интереса к политической составляющей американско570Он же.
Комментарии // Новый журнал. 1953. Кн. 33. С. 277.203го общества. Но М.М. Карпович долгое время верил в возможностьсвоего возвращения в Россию, а потом сконцентрировался на публицистической деятельности, пытаясь ускорить падение большевистского режима в СССР. О выборах он говорит только один раз, в статье«Заключительный период войны»571 и то в связи с восхвалением преимуществ демократии перед тоталитаризмом, даже в период войны.В заключение хочется привести слова самого Карповича оП.Н. Милюкове, которые, на наш взгляд, применимы и к самому автору: «Если бы не та огромная роль, которую он сыграл в общественнополитической жизни русской эмиграции, можно было бы выразитьсожаление о том, что политика отняла его у исторической науки»572.Роль Карповича в жизни русской эмиграции также очень велика,правда, не столько в общественно-политической, сколько в культурной сфере.
При этом, возможно, если бы не его деятельность в «Новом журнале» он смог бы сделать значительно больше на поприще русистики в США. М.И. Ростовцев в отличие от М.М. Карповича, послепереезда в Америку от политики отошел и сумел написать еще достаточно много исторических работ. В целом, политические воззрения убольшинства эмигрантов были во многом сходными, хотя были и значительные различия в деталях. Исключение составляет А.А.
Васильев,который был довольно аполитичен. Ростовцев был активным членомкадетской партии, Карпович деятельно участвовал в работе российского посольства в Вашингтоне и в «белой дипломатии», Вернадскийи вовсе был начальником отдела печати в правительстве генералаП.Н. Врангеля. Однако переезд в США привел к тому, что и Ростовцев, и Вернадский от политической деятельности практически ото571Он же.
Комментарии: Заключительный период войны // Новый журнал. 1944.Кн. 8. С. 388-389.572Цит. по Вишняк М. М.М. Карпович - политик // Новый Журнал. 1959. Кн. 60.С.17.204шли. Причем Вернадский, занимавший формально в период Гражданской войны наиболее высокий пост в антибольшевистской иерархии,отошел от участия в политике еще будучи в Европе. Исключениемстал М.М. Карпович, в течение полутора десятилетий стоявший воглаве ведущего журнала российской эмиграции и регулярно печатавшего в нем комментарии на политические темы.
Эта деятельностьстала одной из причин того, что Карпович - историк оставил гораздоменьше трудов, нежели его коллеги. Однако его журнальные статьимогли бы в совокупности составить увесистый том «Комментариев»,незаурядный памятник политической мысли российского зарубежья.205ЗаключениеПодведем некоторые итоги. Всех историков, американский период жизни которых рассмотрен в нашей работе, объединяет то, что они,во-первых, получили профессиональное образование, а некоторыеуспели стать всемирно известными учеными еще живя в России.
Вовторых, они стали эмигрантами по политическим мотивам. Это какбудто не распространяется на А.А. Васильева, никогда против советской власти не выступавшего и жившего в СССР до 1925 года. Однакопри ближайшем рассмотрении оказывается, что и здесь без политикине обошлось: мотивом его отъезда были опасения относительно возможности свободно продолжать исследования, в особенности в связис навязыванием марксистской методологии или, по крайней мере,фразеологии. В-третьих, никто из них не планировал эмигрироватьспециально в США.
Все они оказались в стране в силу сложившихсяобстоятельств.В силу тех же обстоятельств их бытовая и профессиональнаяадаптация в новой стране проходила практически одновременно и одна вряд ли могла быть успешной без другой. Это были очень разныелюди, касалось ли это возраста или научной специализации и научного авторитета. Соответственно, процесс адаптации и интеграции вамериканскую университетскую среду проходил у каждого из них сосвоими особенностями.
Однако можно выделить и некоторые общиечерты.Важнейшим фактором успешности адаптации была степень владения английским языком. Это было проблемой в большей или меньшей степени для большинства героев нашего исследования, за исключением М.М.
Карповича. Объяснялось это тем, что английский в дореволюционной России не был самым востребованным языком, суще-206ственно уступая немецкому и французскому. Однако у русских историков-эмигрантов было и существенное конкурентное преимущество:они были специалистами в тех областях, которые были в дефиците наамериканском академическом рынке: антиковедении, византиноведении, русистике.
К тому же их приезд в США совпал, а точнее, былобусловлен стремительным ростом уровня американских университетов. А еще точнее – целенаправленной работой, даже борьбой университетов за повышение своего уровня. Это было характерно и для1920-х и для 1930-х годов. Решение подобного рода проблем за счетприглашения иностранных специалистов было все больше входившейв обычай практикой американских университетов.
Да и вообще, вАмерике – стране эмигрантов, иностранцам адаптироваться было легче, чем во многих других странах.Интеграция в академическое сообщество состояла из следующихэтапов:1.Получение работы в университете. Для этого русским ис-торикам требовались рекомендации американских ученых, а такжеодобрение кандидатуры руководством университета и советом попечителей.2.Умение наладить хорошие отношения с коллегами. Этомупомогали такие факторы как чтение публичных лекций, участие вконференциях и других научных мероприятиях, написание работ.Также они создавали связи в других университетах США, куда ездилис докладами, выступали в качестве приглашенных лекторов и т.д.3.Умение наладить хорошие отношения со студентами.
Дляэтого требовалось понимать, какие лекции они привыкли слушать, чтоименно ценят в преподавателях.207Как ни парадоксально это звучит, но скорейшей интеграции способствовало отчасти то, что русские ученые работали в разных университетах, находившихся на значительном расстоянии друг от друга,университетские кампусы, как правило, находились далеко от крупных городов, в которых можно было найти близких по духу и уровнюкультуры соотечественников. Да и в целом российская эмиграция вСША в межвоенный период было сравнительно небольшой, а прослойка интеллектуалов среди эмигрантов было очень тонкой. Существовать в США «среди своих», что было характерно для «русскогоПарижа» или «русского Берлина», было невозможно.
Этот как бы отрицательный фактор сыграл положительную роль, если говорить оскорости адаптации эмигрантов, оказавшихся в иноязычной и инокультурной среде.Конечно, адаптированность не означает в нашем случае ассимилированности. Историки-эмигранты во многом сохраняли свою русскость.
Это выражалось в разных областях. Наиболее ярко это проявлялось в проведении культурного досуга. Как и у себя на родине онилюбили посещать театры, музыкальные концерты, но при этом так ине смогли полюбить американский футбол. Как и в России на летоони стремились уезжать из города. Вполне возможно, что это сохранение российской привычки, но американцы делали точно также. Вслучае с Г.В. Вернадским русскость проявлялась в том, что на лето онуезжал на «дачу», где занимался огородом. Также они читали газеты ижурналы на русском языке. Были и заимствования из области американского образа жизни.
Например, уезжая на лето, они сдавали свойдом в аренду, что не было распространено в России того времени, довольно быстро они привыкли рассчитываться чеками, а не наличными.208Близкий, «интимный» круг общения наших героев, и здесь речьидет не только и не столько о личном общении, сколько о переписке,состоял в основном из ученых-эмигрантов или общественных деятелей, уехавших из России. После революции они смогли сохранитьсвязь со многими другими изгнанниками, а некоторые, как А.А. Васильев и с теми, кто остался в СССР. Наиболее «интернациональным» вэтом плане был М.И. Ростовцев, который активно поддерживал связии с русскими, и с американцами, и с англичанами, у него были хорошие друзья в Финляндии, Италии, Швеции и т.д.В целом все изучаемые нами историки-эмигранты сумели нетолько приспособиться, но преуспеть в чуждой поначалу среде.
Вовсех них было что-то от набоковского Пнина: от сильного русскогоакцента (это не распространялось только на Карповича, который, повоспоминаниям его ученика Ричарда Пайпса, лишь слово interestingпочему-то произносил с ударением на последнем слоге) до непонимания, в случае Г.В. Вернадского, «технологии» продвижения по карьерной лестнице в американском университете. Нередко, для продвижения по карьерной лестнице требовалось доказать руководству университета свое значение. Для этого можно было использовать разныеприемы, например, сообщить руководству о том, что тебя пытаетсяпригласить на работу другой университет с гораздо лучшими условиями: более высокий уровень заработной платы, постоянный контракт,меньшее количество лекционных часов для возможности заниматьсянаучной работой и т.д.В наибольшей степени на Пнина походил Г.В.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
