А.Н. Чанышев - Философия Древнего мира (1999) (1116266), страница 83
Текст из файла (страница 83)
Киническая свобода абсолютна. Это свобода тех, кому нечего терять, кто даже жизнью своей не дорожит. Поэтому Кратет говорил о себе с гордостью, что его истинная родина — не его родной город, к судьбе которого он был столь равнодушен, исходя из позиции исторического пессимизма (все, что одни люди созидают, другие разрушают, следовательно в созидании нет никакого смысла), даже не «всей земли селенья», не «хижина любая», куда его почему-то так охотно пускают (а для этого есть причина, о ней далее), «его родина— безвестность и бедность, неподвластная даже судьбе» (Анткин, 172).
Кратет, однако, не был безвестен. Он же говорил о себе с гордостью, что «снискал себе известность и славу не богатством, а бедностью» (Анткин, 175). Именно ради такой свободы, свободы неимения, свободы от связанных со всяким имением забот, ради беззаботности как единственно возможного для нищего киника способа быть свободным (другого способа они и не видели, потому что всякая иная свобода полна забот, а потому она вовсе не свобода, что это за свобода, сказали бы они, за которую каждый день надо идти на бой, как наивно думал гетовский Фауст) и отказался вдруг прозревший богатый фиванец от собственности.
Рассказав о поступке Кратета, уступившего свое состояние городу, Симпликий продолжает: «Только тогда он почувствовал себя свободным» (Анткин, 173). Кратет стал свободным, сменив богатство на бедность. Это превращение дало Кратету, во-вторых, радость. Плутарх в одном из своих сочинений — «О свободе дух໠— писал во П в.: «Кратет, у которого только и было, что нищенская сума да плащ, всю жизнь прожил шутя и смеясь, как на празднике» (Анткин, 176).
Наконец, в-третьих, такая смена богатств (материального на духовное) хотя и лишила Кратета возможности быть спонсором-меценатом, однако дала ему удивительную способность умиротворителя и примирителя, за что (теперь это можно объяснить) была для него открыта любая хижина, а сам Кратет даже получил почетное прозвище «Всех- дверей-открыватель» (Анткин, 176). Когда Кратет заходил в какой-нибудь дом, его там принимали с почетом и радушием. И это несмотря на то, что он был хромым, горбатым (в старостг() и с безобразным лицом.
Приобрегя истинное богатство, Кратет яйлах людей лучше. Диоген Лаэртский сообщает: Кратет «входил в любой дом и учил добру» (У1, 86), примиряя ссорящихся (а семейные ссоры были, есть и будуг в любые времена, и это самый тяжкий вид ссор, потому что они постигают людей в обыденное время, а не в чрезвычайных обстоятельствах, они же и самые распространенные). Антоний в трактате «Рассуждение о согласии и мире» пишет: «Рассказывают, что Кратет приходил в дома, раздираемые ссорами„и словами о мире разрешал споры» (Анткин, 175).
Император Юлиан сообщает, что Кратет «при- 307 ходил в дома друзей, званый и незваный, примиряя близких друг с другом„когда замечал, что они в ссоре. Он упрекал„не причиняя боли, а тактично» (Анткин, 176). Кратет был снисходителен к людям. «Он говорил, что невозможно найти человека, который никогда не совершал бы ошибок, подобно тому как и в гранате среди зерен всегда найдется хоть одно, да гнилое» (Анткин, 173 — 174).
Увещевая несчастных людей, Кратет призывал к умеренности. Мера всегда прославлялась древними мудрецами-философами. Еще Гесиод сказал: «Меру во всем соблюдай и дела свои вовремя делай!», «Мера — наилучшее», — угверждал мудрец Клеобул. «Ничего сверх меры»,— сказал другой мудрец Солон. И согласно Кратету, «умеренность . спасает семьи, спасает и государства» (Анткин, 176). Миря людей, Кратет никогда не прибегал к лести. Как и Диоген Синопский, он ненавидел льстецов. «Те, кто живет среди льстецов, говорил он, так же беспомощны, как телята в стаде волков. Ни тем, ни этим нельзя помочь — кругом одни враги» (Анткин, 175). Делая людей лучше, Кратет прибегал к тактичному, но настойчивому нажиму на них.
Он знал, что «неразумные люди (а таковых большинство.— А. Ч.) похожи на коловорот, без нажима и принуждения они ничего не хотят делать из того, что положено» (Анткин, 175). Помимо умеренности, Кратет стремился в своей воспитательной деятельности к скромности. В одном из своих стихотворений он говорит: Здравствуй, богиня моя, мужей добродегельнык радость. Скромность имя тебе. Мудрости славной дитя. Благость твою почитает, кто справедливости предан (Аиткин, 17Л Итак, скромность — дочь мудрости. Справедливый человек скромен. Скромность украшает и женщину.
Плутарх в «Супружеских наставлениях» подчеркивает: «Украшением можно считать то, что украшает, говорил Кратет. А украшает то, что делает женщину более скромной. Ее не делает такой ни золото, ни смарагды, ни румяна, а то, что преисполняет серьезностью, сдержанностью и стыдливостью» (Анткин, 175). Снисходительное отношение к людям Кратета, его помощь им не исключают обычного для киников, да и вообще для философов Древней Греции, критического и обличительного к ним отношения. Плутарх в сочинении «О воспитании детей» писал: «Знаменитый философ древности Кратет любил повторять: «Если бы можно было подняться на самое высокое место в городе и закричать оттуда громким голосом: "Эй, вы, люди! Куда вы стремитесь? Зачем столько тратите.
сил, чтобы приобрести себе богатства„а о детях, которым вы все это оставите„почти не заботитесь?" » ЗОВ Духовное богатство Кратета связано у него с философией. Кратет был философом, правда, больше философом-практиком, чем теоретиком. Именно философия (то, что он не только узнал, но и сам продумал, хотя Кратег не исключает здесь и внушения со стороны мудрых муз)— причина его особой позиции в жизни. Но что такое философия по Кратету? Философия, говорил он, состоит в презрении ко всем привычным человеческим ценностям. Занимаясь ею, человек достигает такой высоты духа, что ни во что не ставит ни воинские, ни какие-либо другие почести, награды. Кратет любил говорить, что философией нужно заниматься до тех пор, пока военачальников не станут считать простыми погонщиками ослов (см.
Анткин, 174). Лишенный родины, бездомный Кратет-скиталец мечтал о стране киников, расположенной на острове, который он назвал Пера —. нишенская котомка киника. Подражая Гомеру, тому, кто в «Одиссее» восхваляет остров Крит, говоря: Остров есп Крит посреди виноцветного моря, прекрасный, Тучный, отовсюду обьятый залами, людьми изобильный; Там девяносто они городов населяют великих... (5а) — об этом острове рассказывает сам Одиссей не узнающей его после двадцатилетнего отсутствия Пенелопе в девятнадцатой песне «Одиссеи».— Кратет сказал так: Остров есть Пера среди ваноцветного моря порока.
Дивен и тучен сей остров. Владений окрест не имеет. Дурень набитый и трутень, как и развратник негодный. Жадный до толстого зала, в пределы его не допущен. Смоквы, чеснок и тимьян в изобилье тот остров рожлает. Граждане войн не ведут и не спорят по поводам жалким. Денег и славы не ищут, оружьем к ним пуп, пробивая (ларе«од И. ау, ггатеее). В переводе М. Л. Гаспарова это же звучит так: Некий есть город Сума посреди виноцветного моря. Город прекрасный, прегрязный, цветущий, гроша не имущий. Нет в тот город дороги тому, кто глуп, или жаден. Илн блудлив, похотлив и охоч до ляжек продажных.
В нем обретаются тмин да чеснок, ла фиги, да хлебы, Из-за которых парол на народ не станет войною; Здесь не за прибыль и алесь не за славу мечи абнежаот (М, 85). Таков утопический идеал киника Кратета. Его город беден, а потому там нет почвы для раздоров. Опять тот же кинический культ бедности уже в утопическом образе. 309 Кроме стихов, Кратет написал книгу «Письма» и трагедии. Гшшархия и Мечрокл. Непосредственными последователями Кра тета были брат и сестра — Метрокл и Гиппархия, оба родом из Маронеи. Гиппархия «влюбилась в Кратета, в его речи и образ жизни, оставаясь равнодушной к домогательствам своих женихов, несмотря на их богатства„знатность и красоту. Для нее Кратет был всем.
Она угрожала своим родителям наложить на себя руки, если они не вьщадуг ее за Кратета. Родители же умоляли его оставить в покое их дочь. Кратет делал все, что мог, и, не в состоянии убедить ее, в конце концов встал, снял перед ней все свои одежды и сказал: «Вот твой жених, вот все его богатство, решай!» Ведь брачный союз не состоится, если она не разделит и его образ жизни.
Девушка сделала свой выбор, надела такое же платье, как и он, бродила повсюду вместе с мужем, делила с ним ложе на виду у всех и вместе с ним отправлялась на пиры» (Анткин, 89). Из последнего видно, что суровый аскет Кратет, для которого и пустые бобы были сладкими, иногда давал себе послабление (хотя неизвестно, что он делал на таких пирах, участвовал ли в обшей трапезе). Диоген Лаэртский, упоминая в своей книге нескольких женщин, только одну Гиппархию называет именем «женщины- философа» (»'г, 98). Гиппархия стала легендой. Поэтому Диоген Лаэртский, который жил пять веков спустя после Кратета и Гиппархии, приведя рассказ, как Гиппархия одним софизмом сбила с толку Феодора Атеиста, добавляет: «Вот какой рассказ есть об этой женщине-философе, а есть и несчетное множество иных» («"г, 98).
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
