А.Н. Чанышев - Философия Древнего мира (1999) (1116266), страница 82
Текст из файла (страница 82)
Но эта критика Платона не мешала Диогену заниматься у него попрошайничеством. Отвергая саму возможность подведения единичного под общее и вообше отрицая видовые и родовые понятия, киники, были крайними сенсуалистами (единственный источник знания — внешний опыт) и номиналистами: существует только единичное, общее лишь имя, название, слово, «Общие понятия и идеи — голые выдумки», — говорил Антисфен, добавляя при этом, что лошадь-то он видит, а вот "лошадности" он не видит» (Анткин, 153).
Понятно, что киники не могли принять учения Платона об идеях— объективациях понятий. Диоген Синопский зло иронизировал над этим учением, «Когда Платон рассуждал об идеях и изобретал названия для «стольности» и «чашности», Диоген сказал: «А я вот, Платон, стол и чашу вижу, а стольности и чашности не вижу».
А тот: «И понятно: чтобы видеть стол и чашу, у тебя есть глаза, а чтобы видеть стольность и чашность, у тебя нет разума» (Ч1, 53). Так ответил рационалист крайнему сенсуалисту, который не желал подняться над обыденным восприятием жизни. Симпликий в своем «Комментарии к "Категориям" Аристотеля» писал, что никто не может устранить категорию качества, «хотя, как утверждает Антисфен, лошадь он видит, а лошадности не видит».
Симпликий по этому поводу замечает, говоря об Антисфене, что «первое он воспринимает глазами, а второе постигает лишь разумом, причем первое является причиной второго, оно как бы предшествует ему, второе же является следствием первого; первое — это тело, и притом сложное, второе — бестелесное и простое» (Анткин, 126). Антисфен опровергал Парменида, а Диоген — Зенона, которые считали движение немыслимым и в сущностном мире несуществующим„тем, что вставали и ходили.
Но ведь элеаты не отвергали существования движения в чувственном мире, это было бы безумием, там движение очевидно. Они отвергали движение в сущности. Так что «критика» киниками элеатов была поверхностной. Таким образом, киники не поняли ни Парменида, ни Сократа, ни Платона. Киники не поняли сократовскую диалектику с ее иронически-майевтическим методом. Для них майевтика — не рождение истины в споре, не эвристическое, направленное на открытие истины, «повивальное искусство», а диогеновский парадоксальный поиск человека в людном месте с фонарем, поиск Диогеном Синопским того, кто живет в соответствии со своим, по его мнению, подлинным, а на самом деле асоциальным животным бытием.
зоз Свобода. За «тремя слонами» кинизма скрывалась самая высшая их ценность — свобода. Киники больше всего в жизни ценили свободу. Ради нее они и терпели голод и холод. Свобода и независимость любой ценой! Такова богиня киников. Свобода, как известно, имеет две ипостаси: «свобода от...» и «свобода для.„», У киников преобладала первая ипостась. Они не созидали. Они разрушали. Они не преобразовывали мир и общество. Они по-своему приспосабливались к нему. Когда, умирая, Диоген Синопский на вопрос своего хозяина Ксениада, как его похоронить, ответил: «Лицом вниз» вЂ” и объяснил это свое странное желание тем, что «скоро нижнее станет верхним» (У1, 32), он вряд ли имел в виду грядущую социальную революцию.
Диоген Лаэртский объясняет, что Диоген имел в виду: «Македония уже набирала силы и из слабой становилась мощной» (У(, 32). Но ведь известно, что Диоген умер в один год с Александром, когда Македония уже набрала силы и поработила Грецию и еще полмира. Так что, возможно, Диоген, который всю жизнь переоценивал ценности, сначала материальные, а затем духовные, уже не мог остановиться и хотел даже в могилу уйти перевернугым. Если можно говорить о позитивной свободе у киников, то это исключительно свобода речи (ларрэсиа), которая принимала у них форму свободы говорить дерзости самим царям.
Но не только царям. Свободную речь Диогена Синопского, философа-обличители, речь„ «полную серьезного смысла и угроз», мало кто мог вынести (Анткин, 134). В этом Диоген Синопский был противоположностью Антисфена Афинского, который «сладостью своей речи мог приворожить кого угодно» (Л, 14). Негативная свобода киников хорошо видна из слов жившего много позднее римского стоика Эпиктета, который был знаком с сочинениями Антисфена и который рассказывал о том, чему он из них научился: «Он (Антисфен. — А. Ч.) научил меня тому, что является моим и что мне не принадлежит.
Богатства не мои, родственники, близкие, друзья, слова, привычные ценности, общение с людьми— все это чужое. — Что же принадлежит тебе? — Мои представления. Они, — учил он,— никому не подвластны, зависят только от меня, и никто не может им помешать, никто не заставит пользоваться ими иначе, чем я хочу» (Анткин, 112). Счасзъе. Счастье состоит в том, чтобы жить, никого не боясь и никого не стыдясь, а так могут жить только те, кто справедлив. Счастье состоит в душевном покое, в радости и в полноте жизни.
Несчастны те, у кого душа не знает покоя ни днем, ни ночью. Покой же душе приносит справедливость. Будь справедлив — будешь счастлив! Быль справедяивым — значит быть добродетельным: «Достаточно быть добродетельным, чтобы быль счастливым» (У, 11). Диоген Синопский «добродетельных людей... называл подобиями богов» (71, 51). Человека 304 делает счастливым не знатное происхождение, не слава и не богатство: напротив, чтобы быть счастливым, надо быть умеренным в своих потребностях и желаниях, стать и в этом богоподобным, ведь «богам дано не нуждаться ни в чем, а мужам, достигшим сходства с бошми,— довольствоваться немногим» (У1, 105), «бесполезным трудам...
предпочесть труды в согласии с природой» (Анткин, 168), «жить, никого не боясь, ничего не стыдясь» (Анткин, 134), чтобы душа была спокойной и веселой» (Анткин, 164). А если же душа не спокойна и не весела, то «все золото Мидаса и Креза не принесет никакой пользы» (Анткин, 164), «ведь богатство без добродетели не приносит радости» (Анткин, 117), однако подавляющее большинство людей не понимают этой простой истины, оттого люди и несчастны: «люди несчастны только из-за собственного неразумия» (Анткин, 168).
Диоген Синопский — этот идеальный киник — говорил о себе, что «судьбе он противопоставляет отвагу, закону — природу, страстям— разум» (Анткин, 146). И это были не пустые слова. Диоген жил на рубеже двух эпох. Более «эллинистичны» ученики Диогена — Кратет, Онесикрит и др. Кратет Фвваиский. Одним из последователей Диогена Синопского был Кратет. Этот очень богатый фиванец стал бездомным и нищим человеком. Соблазнительно связать это превращение Кратета с разрушением его родного города Фивы в 335 г. до н.э.
македонянами. Однако известно, что не это трагическое событие лишило Кратета его богатств. Он сам себя лишил их. Наипозднейший греческий ученый Симпликий (умер в 549 г,, через семьдесят три года после незаметного упразднения Западной Римской империи и через двадцать лет после изгнания философов из Восточной Римской империи) в «Комментарии к "Энхейридиону" Эпиктета» писал: «Бедность — не порок, сказал бы Эпиктет, но и Кратету Фиванскому она не казалась злом, когда он пожертвовал родному городу все свое состояние, сказав при этом: "Кратет Кратета сам имущества лишил"» (Анткин, 173).
Более ранний автор — император Юлиан (1У в. н. э.) сообщает, что «Кратет отдал свое имущество народу» (Анткин, 178). Еше более ранний ученый — грамматик Деметрий Магнесийский (1 в. до н.э.) писал, что Кратет оставил свои деньги меняле, чтобы он возвратил их возможным детям Кратета, если те не станут философами, в противном случае раздал бы их народу, ибо философам деньги не надобны. А еще более ранний автор — Диокл Магнесийский (П вЂ” 1 вв.) говорит, что приняв совет Диогена Синопского, Кратет свои деньги бросил в море, а земли отдал под общественные пастбища. Наконец, самый ранний, наиболее близкий по времени к Кратету доксограф, автор сочинения «Преемства философов», Антисфен Родосский (Ш— П вв.
до н.э.) рассказывает, что Кратет обратил все свое состояние в 305 деньги (отчего получилась громадная сумма почти в двести талантов, т. е. в пять тонн серебра) и поделил их между своими согражданами. Кратет отказывался от своей собственности с радостью. В какой-то момент своей жизни, возможно под влиянием Диогена Синопского, он проникся убеждением, что всякое материальное богатство — богатство не настоящее, что оно, более того, вредно, так как делает людей не лучше, а хуже, лишая их праведности.
И он, Кратет, тоже ее лишен. Будучи поэтом-философом, Кратет говорит в одном из своих стихотворений: Хочется правелным стать и такое добыть мне богатство, Чтобы к добру привело, делая лучше людей (Анткин, 17Л. Это богатство духовное, о котором в другом своем литературном опусе Кратет говорит так: То, что узная и продумал, что мудрые Музы внушили, — Это богатство мое; все прочее — дым и ничтожность (Анткин, 171). 'Такая смена одного богатства на другое принесла Кратету многое.
Это, во-первых, свобода — высшая ценность для киника Кратета, ради которой, если нет другого пути, можно пожертвовать всеми обыденными житейскими радостями. Жизнь такова, что только «те, кто не сломлен вконец жалкнм рабством у радостей жизни», кто, более того, способен жить по-кинически (т. е. почти «по-собачьи»), ничего не имея и ни о чем не жалея, ничего не желая и ничего не домогаясь, свободны. Именно они и только они «чтут лишь царство одно — бессмертное царство свободы» (Анткин, 172).
И никаких других царств Кратет не признавал. Он говорил: Отечество мое — не только лом родной. Но всей земли селенья, хижина любая. Готовые приюпь меня в свои обьятья (Анткин, 1731. Когда только что разрушивший Фивы Александр Македонский спросил у Кратета, хочет ли он, чтобы его родной город был восстановлен, Кратет ответил: «Зачем? Придет, пожалуй, новый Александр и снова разрушит его» (Анткин, 171 — 172). Одно лишь «бессмертное царство свободы» не зависит от внешних обстоятельств. Ему не страшен никакой завоеватель, ведь свобода этого царства покоится на том, чего нельзя потерять даже по воле судьбы, даже утратив вдруг гражданскую свободу, став рабом, как только что стали тридцать тысяч соотечественников Кратета, проданные македонянами в рабство (помимо шести 306 тысяч убитых).
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
