А.Н. Чанышев - Философия Древнего мира (1999) (1116266), страница 118
Текст из файла (страница 118)
Однако, в таком грамматическом истолковании категорий Аристотеля есть большая натяжка. Сам Аристотель в своих сочинениях грамматически различает лишь существительное и глагол. О других частях речи он нигде ничего не говорит. Кроме того, в категориях разделено то, что соединено грамматикой. И наоборот.
К категории сущности должны относиться только настоящие существительные, а не субстантивированные прилагательные, числительные, наречия и глаголы. В категории сущности недопустимы «красота», ибо реально есть только «красивое», «единство», потому что есть только «единое», «отцовство», потому что реально есть только отец и сын (дочь), бегство, потому что реален только бег как действие... Силлопим. Силлогизм — открытие Аристотеля. Он дал определение силлогизму, различил его виды (фигуры) в зависимости от положения в посылках силлогизма среднего термина, установил работающие и не работающие сочетания посылок внугри каждой фигуры силлогизма (модусы).
В «Первой аналитике», где излагается аристотелевская теория умозаключения, сказано, что «силлогизм есть речь, в которой, если нечто положено, то с необходимостью вытекает нечто отличное от положенного в силу того, что положенное есть» (Первая аналитика 1, 1). Аристотелевский силлогизм состоит из трех суждений, два из которых — посылки, а третье суждение — заключение (напомним, что в индийском силлогизме пять суждений). Посылки были выражены у Аристотеля не так, как у нас, а в форме: «В присуще А» (у нас «А есть В), т. е. Аристотель ставит предикат суждения (сказуемое) на первое место. Посылки связаны общим для них «средним» термином.
В роли такового могут выступать предикат одной посылки и субъект другой, предикаты обеих посылок, субъекты обеих посылок. В зависимости от этого различаются, как мы уже сказали, фигуры силлогизма. Самая ценная из них в познавательном отношении 428 и самая совершенная — первы фигура силлогизма: «Если В присуще всякому С и если С присуще всякому А, то В присуще всякому А». Силлогизмы третьей и второй фигур несовершенны: необходимы дополнительные операции (обращение посылок), чтобы достичь логической необходимости следования.
Первая фигура силлогизма онтологична. В первой фигуре (при утвердительных посылках) средний термин выражает причину: Все млекопнтаощне — теплокровные. Лошади — млекопнтаклпне. Лошадн — теплокровные, потому что онн млекопитающие (ередина термин— причина). В других фигурах такой ясной онтологической картины нет, поэтому они несовершенны, неестественны. В понятии о совершенном и несовершенном силлогизме мы еше раз видим онтологический характер аристотелевской логики. Итак, фигура силлогизма определяется местом среднего термина.
Модусы определяются характером посылок, которые могут быть обшеугвердительными, обшеотрицательными, частноутвердительными и частноотрицательными. Перебрав все 256 вариантов, Аристотель установил, что вывод (заключение) получается только в четырех случаях: это происходит лишь тогда, когда сочетаются обшеугвердительная посылка с обшеугвердительной, обшеотрицательная посылка с общеугвердительной, обшеугвердительная с частноугвердительной и обще- отрицательная с частноутвердительной, т.е. одна из посылок должна быть обшей и одна утвердительной. Из двух частных посылок ничего не следует.
Также ничего не следует из двух отрицательных посылок. Доказательство. Доказательство рассматривается во «Второй аналитике». Доказать что-либо — значит связать необходимой связью то, что связано в самой действительности. Для этого надо, чтобы посылки были истинны н чтобы связь посылок через средний термин была логически правильной. Одной логической правильности мало. Требуется еше истинность пЬсьиок, в которых связь субъекта и предиката отражала бы связь, присущую самой действительности. При этом связь субъекта и предиката в посылках должна быть необходимой, т. е. выражать не случайные, а существенные обьективные связи.
В этом контексте необходимо остановиться на том, как Аристотель понимал истину и ложь. Он отнюдь не считал, что все истинно и тем более не думал, что все ложно. Одно истинно, а другое ложно. Истина и ложь не заключены в самой действительности, они не онтологичны, «истинное и ложное есть сочетание мыслей» (О душе П1, 8). Применительно к суждению это означает, что истина и ложь есть сочетание элементов мыслей, если под мыслью понимать суждение. В «Метафизике» Аристотель выдвинул объективное определение истинности и ложности суждений: «Прав тот, кто считает разделенное— 429 разделенным и соединенное — соединенным, а в заблуждении тот, мнение которого противоположно действительным обстоятельствам» (1Х, 10). Истина в суждении — соответствие того, что соединено или разделено в мысли, тому, что соединено и разделено в вещах.
При этом логически не имеет значения, заблуждаются или лгуг, хотя в нравственном отношении это важно. Одно дело, когда отношение мыслей не соответствует отношению вещей, а другое дело, когда слова не соответствуют мыслям. При этом возможна парадоксальная ситуация, когда лгущий может изрекать истину. Это когда лгущий заблуждается.
Заблуждение и ложь в сумме дают истину. В ложных суждениях проявляется относительное небытие. Это его третий смысл. Если посылки истинны, а связь между ними по форме правильная и по содержанию необходимая (аподиктическая), то мы имеем научное доказательство. Полностью доказателен лишь аподиктический силлогизм, исходящий из таких посылок.
Кроме того, силлогизм бывает диалектический и эристический. Термин «диалектика» Аристотель употребляет здесь не в нашем смысле слова. Диалектично доказательство, исходящее лишь из вероятных, лишь правдоподобных посылок. Название такого силлогизма связано с тем, что Платон называл свою философию диалектикой. Аристотель же отказывал ей в научности, считая ее содержание лишь правдоподобным. Отсюда его перенос термина «диалектика» лишь на вероятные умозаключения, дающие соответствующие выводы. В противоположность диалектике аподектика дает с грого научное, дедуктивное знание, .с необходимостью вытекающее из истинных посылок, следующих из высших принципов. Вопрос о происхождении последних очень труден.
Эристические умозаключения мнимы, это заведомо ложные софистические умозаключения, сплетаемые в интересах спора. Иидуяция. Аристотель называл «эпагогз» то, что на латинский язык было переведено впоследствии как «индукция», Аристотель определял индукцию как «восхождение от единичного к общему» (Тоника 1, 12). Не будем говорить здесь о логическом содержании индукции у Аристотеля. Как уже было выше подчеркнуто, без индукции у Аристотеля остается загадкой происхождение знания общего. Но существует и ее логическая разгадка. Как уже указано, разумно-созерцательная часть души (в отличие от рассудочно-практической, о чем ниже) имеет две стороны: активную, соответствующую форме, И пассивную, соответствующую материи (позднее эти части в латинском варианте стали обозначаться понятиями активного и пассивного интеллекта).
Бог, мысля самого себя, является активным разумом, интеллектом. В человеке же отношение к самому себе опосредовано объективным миром, материализацией форм. Чтобы мыслить эти формы, активный разум нуждается в пас- 430 сивном уме и в представлениях, которыми он обладает. Однако представления носят лишь частный характер, в них нет обшего. Роль же активного разума состоит в том, что он обобщает, опираясь на пассивный. В этом процессе неполная индукция поднимается до полной (но лишь в том случае, если несколько или хотя бы лишь один пример соответствует именно той форме бытия, которая имеется в пассивном разуме). Логическое содержание неполной индукции у Аристотеля невелико, ибо он, принципиально противопоставив индукцию дедукции, затем пытался подтянуть индукцию до дедукции, представив ее как частный случай третьей фигуры силлогизма.
Но в плане философском, метафизическом неполная индукция очень важна, ибо именно она и объясняет восхождение от обшего в природе к общему в душе. Наукеучение Слова, аналогичного нашему слову «наука» (от глагола «учить») в значении высшей теоретической дисциплины, у Аристотеля нет, в его трудах речь идет о знании («эпистеме») и о размышлении («дианойа»), а также о мудрости («софиа»), которая заключает в себе оба эти момента, но поскольку одним из главных признаков мудрости является способность научать — «более мудрый во всяком знании (эпистеме, что переводчик А.
В. Кубицкий переводит как «наука») — человек...более способный научать» (Метаф. 1, 2),— то аристотелевские «знание», «размышление» и «мудрость» можно считать эквивалентами нашего слова «наука». Зиаиие вообще и научное знание. Однако у Аристотеля не всякое знание является научным, не всякое знание — «эпистеме». Чувственное знание у него принципиально ненаучно, ибо он ошибочно полагал, что в чувственном восприятии невозможна никакая мудрость. Такая ошибка естественна, если учесть фактическое отсутствие в античности сложнейшего экспериментального естествознания. Подчеркивая, что наука — знание, выходящее за пределы обычных показаний чувств, Аристотель имел в виду, конечно, не эксперимент, а мышление, посколъку именно оно выходит за пределы чувств.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
