А.Н. Чанышев - Философия Древнего мира (1999) (1116266), страница 114
Текст из файла (страница 114)
Зги, на первый взгляд, трудные формулировки не должны нас пугать. Аристотель желает сказать, что душа включается лишь при завершенности способного к жизни естественного тела. Душа — спутница жизни. Ее наличие — свидетельство завершенности тела, осуществленности возможности жизни. Но это значит, что Аристотель понимает жизнь очень широко. Виды душ. Аристотель различает три вида души. Два из них принадлежат к физической психологии, поскольку они не могут существовать без материи. Третья метафизична. В своем минимуме душа есть везде, где есть жизнь: «Отправляясь в своем рассмотрении от исходной точки, мы утверждаем, что одушевленное отличается от 414 неодушевленного наличием жизни» (11, 2).
А чтобы быть живым, достаточно обладать способностью к питанию, к росту и к закату (естественный цикл живого), т. е. быль растением. Способность к питанию — критерий растительной души. В своем же максимуме душа есть там, где есть ум, при этом даже только ум. Таков бог, о котором, как мы видели, Аристотель говорил, что «жизнь без сомнения присуща ему, ибо деятельность разума есть жизнь» (Метаф.
Х11, 7). Вообще говоря, чтобы быть живым, достаточно обладать хотя бы одним из таких признаков, как ум, ощущение, движение и покой в пространстве, а также движение в смысле питания, упадка и роста. Так, чтобы быть животным, достаточно к функциям растительной души добавить чувство осязания: «животное впервые появляется благодаря ощущению» (О душе, П, 2). Способность к осязанию — критерий наличия животной души, так же как способность к питанию растительной.
В свою очередь, способность к ощущению (а осязание — его минимум) влечет за собой удовольствие и неудовольствие, приятное и неприятное, а тем самым желание приятного. Кроме того, некоторым живым существам присуща способность к движению в пространстве. Так как способности к ощущению не может быть без растительной способности, то животные обладают не только животной, но и растительной душой. Таковы две низшие, «физические» души. Вторая выше первой и включает ее в себя. Где есть животная душа, там есть и растительная, но не наоборот.
Поэтому животных меньше, чем растений. «Наконец, совсем немного существ обладает способностью рассуждения и размышления». Эти существа распадаются на две группы: люди и бог. Люди, обладая способностью к рассуждению и размышлению, обладают как животной, так и растительной душой. Бог, как было уже сказано, обладает лишь разумной душой. Человек — и растение, и животное. Бог — только бог. Так образуется лестница живых существ в психологическом аспекте. В принципе эта лестница непрерывна, но все же она распадается на три пролета: 1) растительная душа — первая и самая общая способность души, чье дело — воспроизведение и питание, а воспроизведение — минимальная причастность к божественному.
Растения не ощущают, потому что они воспринимают воздействие среды вместе с материей. Растения не способны отделить от материи форму; 2) животные отличаются от растений тем, что обладают способностью воспринимать формы ощущаемого без его материи. Здесь слово «формы» употреблено не в метафизическом смысле.
Это не сущности, не даваемые в ощущениях и совсем не воспринимаемые животными, а внешние формы, образы отдельных предметов и явлений, данных в ощущениях и в их синтезе в представлениях. Такова животная душа; 3) человеческая душа кроме растительного и животного компонентов обладает также и разумом. В силу этого она наиболее сложная, иерархичная, разумная душа (о ней ниже.) 415 Душа и тело. Будучи формой„сутью бытия, энтелехией живого тела, душа есть «составная сущность», Такая душа от тела неотделима (П, 1). Хотя она сама не тело, но она принадлежит телу, которое не безразлично душе. Душе отнюдь не безразлично, в каком теле она пребывает.
Поэтому Аристотель отвергает орфико-пифагорейско-платоновское учение о переселениях душ. Со своей стороны, все живые естественные тела — орудия души и существуют ради души как «причины и начала живого тела» в трех смыслах: «Душа есть причина как то, откуда движение, как цель и как сущность одушевленных тел» (там же). Но все это относится лишь к растительной и животной душам. Человеческая, разумная душа.
Растительная и животная компоненты человеческой души неотделимы от тела так же, как души растений и животных. Ведь «в большинстве случаев, очевидно, душа ничего не испытывает без тела и не действует без него, например, при гневе, отваге, желании, вообще при ощущениях. По-видимому, все состояния души связаны с телом: негодование, кротость, страх, сострадание, отвага, а также радость, любовь и отвращение; вместе с этими состояниями души испытывает нечто и тело» (там же).
Аристотель приводит примеры, доказывающие, что эмоции— функции не только души, но и тела. Если тело не придет в возбуждение, то большое несчастье не вызовет должной эмоции, поэтому люди в большом горе часто «каменеют», дабы защититься от страдания. Итак, делает вывод Аристотель, «состояния души имеют свою основу в материи» (там же). Так же и вообще «способность ощущения невозможна без тела» (там же), без которого совершенно невозможна деятельность и растительной души. Однако разумная душа — не энтелехия тела. Ведь «ничто не мешает, чтобы некоторые части души были отделимы от тела, так как они не энтелехия какого-либо тела» (там же).
Таков ум: если способность ощущения невозможна без тела, то «ум существует отдельно от него» (там же). Хотя Аристотель и замечает, что относительно ума и способности к умозрению еще не очевидно, существуют ли они отдельно и независимо от тела или же нет, но ему все же «кажется, что они— иной род души и что только эти способности могут существовать отдельно, как вечное — отдельно от преходящего» (там же). Аристотель не находит убедительного основания для утверждения того, что ум соединен с телом. Он утверждает, что ум не имеет своего органа. Здесь он не на высоте даже своего времени: ведь пифагореец Алкмеон задолго до Аристотеля нашел орган мышления в мозге.
Гносеология У Аристотеля нет специальных работ по теории познания. Но о познании он, естественно, говорит везде — и в метафизических, и в физических, и в логических своих сочинениях, и даже в трудах, 416 посвященных этике и политике.
Вторая сторона основного вопроса философии — вопрос о познаваемости мира — не является для Аристотеля дискуссионным. «Метафизика» открывается словами: «Все люди от природы стремятся к знанию». Любовь к знанию — любознательность — прирожденное свойство как людей, так и животных, и эта любовь не бесплодна. Уверенность философа в познаваемости мира зиждется на убеждении, что мир человека и мир космоса в своей основе едины, что формы бытия и мышления аналогичны. Вера Аристотеля в объективность познания, в силу и мощь разума хорошо просматривается в той полемике, которую вел Аристотель против тех, в ком можно увидеть тогдашних примитивных субъективных идеалистов и скептиков.
Опровержение скептицизма. В «Метафизике» Аристотель выводит на сцену анонима, который «ничего не принимает за истинное» (1У, 4). Аристотель высмеивает этого человека с позиции жизни, подчеркивая, что «на самом деле подобных взглядов не держится никто», в том числе и этот человек. В самом деле, спрашиваетАристотель, почему такой человек идет в Мегары, а не остается в покое, когда думает туда идти? И почему он утром не направляется в колодезь или в пропасть, если случится, но очевидным образом проявляет осторожность? Так что он на деле не в одинаковой степени считает для себя падение в пропасть или в колодезь благоприятным и неблагоприятным. Значит, такой человек понимает, что одно для него лучше, а другое хуже.
Отсюда Аристотель делает вывод, что не все в одинаковой мере истинно. Есть более и менее истинное. Ведь не в одинаковой мере заблуждается тот, кто принимает четыре за пять, и тот, кто принимает четыре за тысячу. Не все одинаково неистинно. А отсюда следует, что тезис, что ничего нет истинного в том смысле, что все одинаково ложно, опровергнут, а вместе с тем опровергнут и тот, кто «ничего не принимает за истинное». Оборотной стороной этого тезиса является противоположный тезис, что все истинно. Этот тезис уже не анонимен. Аристотель связывает его с именем Протагора.
С падением первого тезиса падает и второй. Конечно, двум людям об одном и том же предмете может показаться прямо противоположное. Но это противоречит тому, что мы выше назвали основным законом бытия. Это противоречит и жизни. Нельзя жить, не зная, что это: человек или не-человек. Аристотель обращается, таким образом, к непосредственной практике людей, с одной стороны, а с другой, он использует свой закон бытия (и мышления), запрещающий приписывать предмету противоположные, а тем более противоречивые свойства, поскольку в объективной действительности актуально такого не может быть. Ощювержеиие еубъективиогв идеализма. У Аристотеля нет, разумеется, ни термина «скептицизм», ни тем более термина «субъективный идеализм», хотя, по существу, он о них знает.
14 Фв. в фвв врвввв в в р 417 Субъективный идеализм беря, как известно, за основу существующего ошушение, представление, сознание отдельного индивида, субьекта, отрицает, что за ощущениями находятся реальные, независимые от человека предметы, которые действуют на наши органы чувств н вызывают в нас определенные ощушения. Начало такой гносеологической позиции было положено в античности. Мы отмечали элементы субъективного идеализма у киренаиков.
Однако у Аристотеля эта концепция представлена анонимно, сугь ее в учении о том, что «сушествует только чувственно воспринимаемое бытие», поэтому при отсутствии одушевленных существ ничто не сушествует. Аристотель выражает свое отношение к этому учению так: «Вообше, если существует только чувственно воспринимаемое бытие, тогда при отсутствии одушевленных сушеств не сушествовало бы ничего (вообще), ибо тогда не было бы чувственного восприятия», с чем автор согласен, возражая далее по существу: если верно, что чувственные представления невозможны без одушевленных существ, то неверно, что отсугствие одушевленных существ и чувственно воспринимаемого бытия влечет за собой отсугствие вызывающих чувственное восприятие предметов.
Аристотель продолжает: «Но чтобы не существовали те лежащие в основе предметы, которые вызывают чувственное восприятие, хотя бы самого восприятия и не было,— это невозможно» (Метаф. Т«', 5). Тем самым, отстаивая обьективность познания, Аристотель угверждает, что предметы, вызывающие чувственное восприятие, сушествуют обьективно, независимо от субъекта. Трушюсти шиивиия. Истинное познание трудно, ибо сущность как предмет познания скрыта. Аристотель различает более явное и известное для нас и более явное и известное с точки зрения природы вещей (Физика 1, 2). Первое — тот мир, который дается нам в чувственном восприятии, а второе — сути бытия и причины (формы) отдельных вещей и тем более первоначала и первопричины. Они-то «наиболее трудны для человеческого познания (но не для бога.— А. Ч) как начала наиболее общие», потому что «они дальше от чувственного восприятия». Однако, будучи распознанными, они познаны максимально.