Диссертация (1105895), страница 25
Текст из файла (страница 25)
Объектом налогообложения, как уже указывалось выше, мог выступать получаемый плательщиком доход. Кроме того, облагалась налогом недвижимость, приносящая доход – винокуренные и солодовые заводы, амбары и винницы (т.е. винные лавки)769. В случае же с жилыми домами ситуация была неоднозначной. В нормальных ситуациях, когда стоимость дома не превышала радикально финансовые возможности плательщика, которые можно было бы предполагать исходя из оценки его доходов, дома не облагались налогом, поскольку считались имуществом, не приносящим дохода владельцу770. Однако принималась во внимание возможность того, что плательщик может демонстрировать уровень жизни, не соответствующий его официальным доходам – например, покупая дом за гораздо бóльшую сумму денег, чем та, исходя из которой был рассчитан причитающийся с него налог. В этом случае налог с такого плательщика повышался – налоговая база увеличивалась на половину стоимости дома771.
Также учитывалась возможность того, что в ходе финансовых операций доход могут приносить и денежные средства сами по себе. Вследствие этого, если в распоряжении плательщика обнаруживалось серебро (т.е. серебряные монеты), количество которого превышало сумму, считавшуюся нужной ему исходя из уплачиваемого им налога, то налог должен был взиматься также с этого излишка капитала772. Особое внимание обращает на себя оговорка относительно того, что обложению подлежит только капитал сверх нормы, определяемой исходя из величины налогов, а значит, уровня доходов лица – предполагалось, таким образом, что дополнительный налог уплачивается именно с денег, находящихся в обороте, а не расходуемых на личные нужды. При этом предусматривались меры, призванные исключить возможность двойного налогообложения: если капитал плательщика был вложен в промысел, облагаться налогом должен был либо капитал, либо промысел (по выбору лиц, осуществлявших раскладку налогов); и только в том случае, если у плательщика имелись капитал отдельно и промысел отдельно, предметом налогообложения выступали одновременно и капитал, и доход от промысла.
Такой комплексный способ внутреннего налогообложения в еврейских общинах, очевидно, сложился под воздействием религиозных иудаистских представлений о справедливости. Комментаторы отмечают, что Галаха (т.е. иудейское право) регулирует широкий круг ситуаций, в которых встает вопрос о распределении затрат на общие нужды. При этом из множества казуальных норм можно сделать общий вывод: евреям предписывается придерживаться подушного обложения, когда речь идет о жизненно необходимых тратах, а поимущественного - в тех случаях, когда траты являются лишь желательными, но необязательными. В частности, Йегуда Леви приводит такие примеры: расходы на жалование кантора (певчего в синагоге) должны распределяться поровну между всеми прихожанами, поскольку молитвенные собрания без певчего невозможны, однако если община пожелает нанять певчего с приятным голосом и платить ему жалование выше обычного, излишек жалованья должен взиматься пропорционально состоятельности прихожан, поскольку особенно красивое пение является не потребностью, а излишеством; аналогичным образом, расходы на выкапывание колодца должны распределяться подушно, если у общины нет других источников воды, но поимущественно, если речь идет о новом колодце в дополнение к уже имеющемуся773. Все эти галахические рассуждения не касаются впрямую вопросов налогообложения, однако они могли заложить теоретическую, методическую основу для той гибкости, с которой в еврейской среде подходили к распределению налогового бремени.
Определение конкретных сумм, причитающихся к уплате каждым из членов общины в соответствии с изложенными принципами, требовало сложных расчетов и потому возлагалось на особых должностных лиц, называемых цензорами (поскольку их основная обязанность состояла в определении имущественного ценза евреев-налогоплательщиков), или раскладчиками. Члены каждой общины избирали трех раскладчиков, причем одного из них - из числа людей богатых, другого – из числа людей со средним достатком, третьего – из числа небогатых людей774; очевидно, это правило существовало для того, чтобы в коллегии раскладчиков были представлены интересы всех социальных слоев общины, и ни одна из групп евреев не оказывалась ущемлена. М. Шорр указывал на то, что раскладчики не избирались членами общины, а назначались кагальными старшинами, причем не по одному, а по 5-7 представителей от каждой из трех имущественных групп775; учитывая, что далее он сообщал, что деятельность раскладчиков продолжалась несколько недель (в то время как в большинстве общин, как будет показано ниже, этот срок составлял не более недели), можно предположить, что такой порядок был характерен для отдельных особо крупных и многонаселенных общин, где организовать прямые выборы было бы затруднительно, а из-за обилия налогоплательщиков требовались дополнительные цензоры для исчисления налогов.
Раскладчики давали присягу в том, что будут исполнять свои обязанности честно, не сообразуя свои решения с личными симпатиями или враждой; все убытки, причиненные по вине раскладчиков, должны взыскиваться с них самих.
Основной задачей раскладчиков была оценка имущественного статуса членов общины. Решения ваада 1623 года предоставляют им право по своему усмотрению выбирать один из трех способов сделать это: они могли либо удовлетвориться заявлением плательщика, либо привести его к присяге (т.е. заставить подтвердить то же заявление религиозной клятвой), либо обыскать его дом и провести ревизию записных (т.е. бухгалтерских) книг776. Доверие к устным заявлением и необязательность проверок вполне объяснимы: в еврейских общинах вся социально-экономическая деятельность обычно происходила на виду у соседей, и скрыть свое состояние было практически невозможно. Так, из писем писателя Мордехая Аарона Гинзбурга известно, что сразу после того, как он продал полученный по наследству дом, кагальные служители, которым стало известно о появлении у него свободных денег, предъявили ему к уплате недоимки по подушной подати, рекрутскому налогу и местным земским повинностям за несколько прошлых лет777.
Раскладчики избирались заново каждый раз, когда возникала необходимость собирать налоги, - обычно один раз в год, на Пасху778. Их деятельность продолжалась обычно в течение не долее чем недели (от воскресенья до пятницы, то есть в промежутке между двумя шаббатами), и по окончании этого времени они сообщали все собранные сведения кагальному приставу, вносившему их в окладной реестр, после чего их полномочия прекращались, а плательщики налогов теряли право оспаривать данные об их имущественном положении вплоть до следующей раскладки779. После этого окладной реестр передавался другим выбираемым кагальным служителям – сборщикам, которым вменялось в обязанность собственно взимание сумм налога. Правильность сбора налогов проверялась затем счетчиками (также избираемыми общиной)780. Вследствие этого полномочия, связанные со сбором налогов, были максимально расщеплены, что, вероятно, должно было обеспечить взаимный контроль, точность и беспристрастность.
Таким образом, в еврейских общинах существовала сложная разветвленная система внутренних норм, регулирующих принципы и формы взимания средств, расходуемых на погашение податных обязательств перед казной. Это позволяло экономить государственные средства, перелагая большую часть усилий по сбору налогов на общинные организации, а также было единственной возможностью учитывать при определении размера подати налогоспособность облагаемых в той ситуации, когда примитивная организация учета еще не позволяла перейти к более справедливому подоходному налогу781.
-
Обязанность евреев по исполнению воинской повинности.
Государство обратило внимание на проблему отношения евреев к воинской службе после второго раздела Речи Посполитой, с резким увеличением числа евреев в русском подданстве. Ранее, хотя это и не было прямо закреплено российским законодательством, в силу сохранившихся польских привилегий евреи были полностью освобождены от службы в армии, однако теперь правительство, очевидно, не желало больше мириться с таким положением, при котором значительная группа населения имела основания уклониться от принесения пользы государству.
Порядок несения евреями рекрутской повинности был определен указом от 7 сентября 1794 года. «Для установления всевозможной соразмерности в обязанностях относительно обороны государства», в частности, в шестом пункте указа было установлено: «С купечества в сих губерниях во взыскании за каждого рекрута по 500 рублей деньгами, поступать по точной силе указа нашего от 3 мая 1783 года; а равномерно таковую же подать собирать и с евреев, пребывающих как в тех наместничествах, так и в других, где по указу нашему от 23 июня сего года им жительство, торги и промыслы дозволены» 782. Таким образом, в отношении к военной службе евреи были уравнены с купцами-христианами, для которых указом от 19 сентября 1776 года натуральная рекрутская повинность была заменена уплатой 360 рублей за каждого рекрута783, а упомянутым указом от 3 мая 1783 года эта сумма была увеличена до 500 рублей784. Однако если в отношении христианских купцов замену действительной военной службы денежным сбором можно считать сословной льготой, то в отношении евреев – только дополнительным обременением785. Как отмечал Н.А. Градовский, «приведенною мерой, в сущности, установлен с евреев купеческого звания лишь новый денежный сбор» 786.
22 января 1796 года Сенат в ответ на рапорт Киевской казенной палаты разъяснил, что евреи-мещане должны уплачивать рекрутские деньги именно на основании указа от 7 сентября 1794 года, а не от 9 марта 1786 года, «по таковому в оном указе постановлению о евреях вообще без различия купцов и мещан». Такая позиция Сената была значима не столько потому, что определяла для евреев бóльшую сумму рекрутских складочных денег (500 рублей против 360 рублей, которые должны были по упомянутому указу 1786 года уплачивать мещане-христиане, если не имели возможности отдать рекрута натурой)787, сколько из-за характерного для того периода взгляда на евреев как на особую группу, члены которой имеют специальный, не зависящий от сословного положения статус.
Впоследствии возник спор о необходимости взыскания рекрутского сбора с киевских мещан-евреев. Еще в 1797 году киевский губернатор В.И. Красно-Милашевич представил в Сенат прошение, поданное киевскими мещанами (как христианами, так и евреями, которых, впрочем, по ревизии 1795 года насчитывалось только 94 души), где они отрицали свою обязанность уплачивать этот сбор, ссылаясь на то, что исторически не должны были поставлять рекрутов на основании привилегии, полученной от польских королей, удостоверенной после присоединения Киева к России в 1654 году Алексеем Михайловичем и затем неоднократно подтверждаемой российскими императорами на протяжении XVIII века. Киевская казенная палата отказала в прошении на том основании, что по указу от 3 мая 1783 года мещане «положены в подушной оклад» и, следовательно, должны нести рекрутскую повинность; однако Сенат встал на сторону просителей, отметив, что упомянутым указом от 6 октября 1795 года «от набора исключены лица, освобожденные жалованными грамотами и указами».
Однако год спустя, в 1798 году, Киевская казенная палата столкнулась с некоторыми трудностями при выполнении такого решения Сената: в частности, неясно было, распространяется ли подтвержденная привилегия на мещан-евреев и должны ли киевские мещане, подобно купцам, уплачивать рекрутский сбор взамен поставки рекрутов натурой. Казенная палата передала возникшие вопросы на разрешение Сенату, и Сенат представил императору доклад, где, в частности, относительно киевских евреев выражалось мнение, что они «должны быть по рекрутским наборам в общей и равной с другими местами обязанности» 788. Резолюция Павла I от 22 января 1798 года на докладе гласила: «Вследствие указа нашего в 16 день сентября 1797 года, коим возобновили и утвердили мы прежние права и преимущества общества граждан киевских, сбора с купцов складочных денег, а с мещан рекрут не чинить с того числа, каковое оных было в 7162 году, когда жалованной государем и великим князем Алексеем Михайловичем грамотой от службы ратной они уволены» 789. Такая резолюция вряд ли способствовала на практике решению вопроса, т.к. император, во-первых, не говорил ничего специально о евреях, во-вторых, ссылался на не ведшуюся, разумеется, в XVII веке статистику киевского населения. Н.Н. Голицын небезосновательно полагает, что в интересах казны резолюция была истолкована администрацией в том смысле, что мещане-евреи должны уплачивать рекрутские деньги в полном размере790.
Нужно отметить, что евреи не должны были нести службу не только по рекрутской повинности, но и в качестве уголовного наказания. В именном указе от 13 февраля 1800 года, распространявшем на западные губернии действие указа от 31 июля 1799 года об отдаче в солдаты в наказание за кражу, особо отмечалось: «…а негодных отсылать на поселение в Сибирь. Евреев же, так же как и женского пола преступниц, отсылать без изъятия и всюду на поселение» 791.