Диссертация (1101585), страница 37
Текст из файла (страница 37)
е. вымысла с правдой), обзор этих внутренних различий, то есть ее поэтики и всех ее возможных трактовок. Биография, автобиография, вымышленная жизнь: жанровый обзор Форма жизнеописания в повествовании, неизменная в своих фундаментальных основах, которыми являются временной отрезок жизни человека, его биография, интуитивно воспринимается как категория а рпоп' опосредованного знания (в противоположность интуитивному). Такая функционалистская точка зрения объясняет теорию, согласно которой определяется ее (формы жизнеописания) место среди художественной продукции: жизнеописание не — или больше не,или еще не — непосредственно литературный жанр, но функционирующий как рассказ о себе в эпистемологической системе, автономный и независимый, которым он является, по крайней мере, в Х1Х и ХХ веках, прежде всего относящийся к человеческому познанию, а не к сфере эстетики.
Таким образом, жизнеописание входит в микросистему оппозиций: «реальная» биография и биография вымышленная, сочетая в себе признаки обеих и иногда противоречия (Д. Маделенат указывает на противоречие между фикшн (вымышленной историей) и обычным повествованием): в своем заглавии он экспериментирует над историей наших концепций «фикшн». Если здесь продолжать, то такое же употребление слова «биографии», в старой традиции использования жанра биографии или использование названия «ме» (жизнь) писателями, в <<Бесценной жизни старшего Гаргантюа, отца Пантагрюэля» Рабле, в «Принцессе Клеве», в жизнях средневековых святых— поздние формы которых дадут в других странах образец жанра новеллы в эпоху Ренессанса — описания святых (агиографические описания) эпохи Романтизма (такие жизнеописания, как «Луи Ламбер» Бальзака и «Жизнь Ранее» Шатобриана): смешение мемуаров, легенд, метафизических описаний — это то, что в дальнейшем будет названо жанровым художественным многообразием.
Если до Х1Х века выдуманные биографии воспринимаются как промежуточное звено между историографией и беллетристикой и не трактуются в терминах референции, то затем они постепенно образуют отдельные группы в рамках позитивистского течения, в противоположность манере повествования, присущей исторической биографии и стремящейся к точному изложению фактов. (То есть повествование в выдуманных биографиях порой нестройное, противоречащее реальному ходу событий). Хорошо закрепившиеся в Х1Х веке благодаря господствующей форме (парадигме) научной биографии, в ХХ веке границы начинают стираться с обновлением биографий с помощью «йсйоп» вЂ” слога (Жерар Женетт «йсйоп е1 <11сйоп», «Вымысел и слог», 1991) или «второй степени» (Д. Комбе), то есть тексты читались как вымышленные биографии независимо от их подлинной 175 (оригинальной) формы написания, критической рефлексией разрушаются характерные литературные признаки реальной историографии.
Эти сложные гносеологические вопросы находят отголоски в романном вымысле, демонстрируя неустойчивую картину в пакте биографии (то есть подразумевается домысливание фактов) (Таков шедевр Набокова «Бледный огонь» или французские авторские удивительные истории Ж. — Б.
Пуэша, или такие вымыслы, как «Марбо» В. Хидельшейма, который хочет сымитировать подлинную биографию с помощью «внешнего подражания>> (согласно термину, предложенному Михаилом Гловински), упрощая сложный текст, к которому невозможно применить внешние критерии для точного определения подлинности изображаемого персонажа. Эстетические последствия такого подхода наблюдаются и по сей день в современной литературе, но вымысел, стремяшийся к значительному обновлению, как устоявшийся способ рассуждения о мире, как форма продуктивного познания, как противопоставление реальным (историческим) дискурсам, или менее достоверным дискурсам, чем сама история, ослабляется.
Грань между биофикшн (вымышленной биографией) / биографией стирается там, (доел. в точке) где происходит ощутимое размытие жанров и где есть тотальный внешний эклектизм, причины которого (как последствия) часто находятся в центре исследований: отличительной особенностью нашей эпохи является кажущаяся боязнь дать жанровую классификацию, постепенно стираются границы между реальными и вымышленными историями, биографией и автобиографией, нарративом и дискурсами. Эта новая жанровая «подвижность», размытость влечет за собой эффект повторного чтения и перегруппировки событий прошлого из вымышленных жизней (то есть нарушение реального хода событий).
(Таково, например, переиздание романа Ракана «Жизнь Малерба», шедевр, который как будто открывает собой бездонную пропасть) и переоценку значимости одних и тех же авторов 176 (Каждый знает недавнее «воскрешение» Марселя Швоба как великого писателя). Д. Виарт хорошо подметил крайне обыденное (надоевшее) название «жизнь» в заголовках историй, которые не имеют ничего общего с биографией или то, что уже само название «жизнь» определяет (моделирует) повествование: заголовки, в которых уже видна жанровая принадлежность, являются явно внешними манипуляциями и используются в качестве способов (механизмов) создания фикшн.
Но процесс восстановления биографических сведений (пустот, пробелов) в биографии у авторов намного интереснее (Паскаль Киньяр, Пьер Мертенс, Ж. Маке, П. Мишон особенно), придумывание заголовков гораздо сложнее, чем простая игра с классами (группами) имен: повествование ведется от третьего лица и с соблюдением хронологического порядка в описании событий из жизни каждого отдельного персонажа, и именно эта форма накладывает ограничения — таким образом, такая специфика чрезвычайно привлекательна — необыкновенная находка для современного повествования.
Тексты биофикшн не знали бы, таким образом, смешения со свободным письмом (то есть включения вымысла) и вымышленного героя (Такова предложенная Роланом Бартом «Эхо-комната»), ни с традиционным романом- биографией, который свободную форму повествования облекает в хронологические рамки, и в котором каждый отдельный персонаж занимает свое определенное место в системе персонажей, и тема которого соответствует жанру биографии.
Сам факт упоминания в литературе тезиса «жизнь ради жизни», кроме того, предполагает принятие в расчет всего интертекстуального наследия: отказ от смешения формальных черт (жанрового смешения) или повествовательных и описательных, она (жизнь) включается в произведение, прямо или косвенно, средствами интертекстуальности, жанровыми эффектами, то есть приемами, присущими риторическому нарративу в биографии, неразрывно, без ссылок, с 177 помощью эффекта «притяжения-отталкивания» с контрмоделью и контржанром, которые организуют историографический жанр внутри системы реальной, невымышленной биографии.
Это касается не только биографии, я думаю, это главное общее основание, но предлагаю то же название, что и у очерка (эссе), конец романа (дослов. тупик романа): Нортроп Фрай предложил обновить литературные жанры, как «сетку воображения» (жанровый синтез), то есть ограничить список, перечень жанров, (доел.) в точке, где каждый мог бы описать жанровую структуру по гидростатической модели (то есть уравновешивающей): содержание остается неизменным, но меняется расположение, последовательность событий.
В специфических терминах эстетики «закат» реалистического романа в некотором роде компенсируется популярностью вымышленной биографии (биофикшн). Для доказательства этого снова приведем примеры, предлагаемые А. Фоулером, теоретиком жанров, который, по крайней мере, частично позаимствовал эти разборы: невозможность привлекать трагедийное начало, доведенное до апогея Монтенем в исследовании индивидуальности человеческой личности, в отходе от малых и вне-канонических форм (так что он имел успех у Т. Карлин как смесь (микс) разных жанровых черт: трактата, биографии и эпопеи). В настоящее время отсутствие романического — в этом причина отказа от традиционной риторики в повествовании, понимаемой, начиная с Барта как фашизм, — привело к введению в обиход биографии как замены традиционному роману.
Таким образом, это не «биографическое без биографии» из вновь взятого названия статьи Ф. Гайяра, не безграничный материал для чтения, а скорее «биография без биографического», играющая с культурным уровнем читателя, способного отныне к восполнению пробелов в фрагментарной форме (то есть способного восстановить исторический ход событий) и способного следовать по дискурсивному пути, который нам предлагает современная литература биофикшн; аномически нарушенные, события из жизней (биофикции) неточно переписываются в соответствии с читательскими ожиданиями.
Разделенное по названию или по содержанию, прошлое воспроизводится при помощи фигуры рассказчика,при помощи восстановления мест, «топосов» реальной биографии (младенчество, «стержень» жизни (этапы): детство, отрочество, юность и т. д.) или просто уделением пристального внимания к деталям (мелочам) и особенно к изображаемому объекту, вымышленная биография призывает нас отказаться от некоторых «биографем».
Я беру в качестве примера очень короткую жизнь Киньяра, описанную в «Маленьких трактатах». Как видно, биографический материал выстроен строго линейно, в хронологическом порядке, обновление классического (традиционного) места смерти как значимого момента, и относительно моралистической традиции последние слова умирающего: М. Хамон семенил рядом со своим ослом, держа его под уздцы. Это было в то время, когда он собирался навестить своих больных в селе.
Он лечил Расина. Он сочинил двенадцать маленьких трактатов, в том числе один об одиночестве: там сравнивается уходящий век с тем, как падают на землю каштаны, и одиночество с лучами августовского солнца. Он ел хлеб, годный только для собак, еле держась на ногах, терпя лишения, смачивая губы остатком воды. Он умер 22 февраля 1б87 года, в возрасте 69-и лет, прошептав в предсмертной агонии: Молчание, Иисус, Мария, молчание! Жених и невеста! Молчание! Молчание! Так он больше ничего и не произнес, кроме слова молчание.
Так и замолчал. Различаясь разнообразием биографем, которые образуют устойчивые формы, биографическое повествование привносит в произведение гиперболизацию, которую В. Жув назвал «эффектом персонажа» и которую мы могли бы назвать «эффектом» биографии, характерной чертой биографии (которую не верно Мирей Саль-Грубер называет биографическим эффектом, в 179 соответствии с различием, которое я ставлю между биографией как таковой и биографичностью); закон (модель) построения (создания) вымышленного мира, развивающегося мира персонажа, автономного и независимого, соблюдение дистанции между героем и автором, сообщение с помощью простых возможностей собственного имени и путем организации, так, с этой точки зрения, это нарратологическое — семиотическое повествование.
Этот пример может служить точкой отсчета для ряда замечаний, направленных на определение главных особенностей, общих для биофикшн: Общая черта современных «вымышленных биографий» вЂ” отход от модели паратаксиса, отказ от причинности, от связи с теологией. В статье «Жизни» из работы «Жизнь родного языка, путешествие в страны распространенных имен» Жан-Кристоф Байи воскрешает в памяти, упоминает жизни «волевых людей, являющиеся поучительными примерами (...) Каждой жизни соответствует своя территория или свое течение, свой ритм и свой шаг (...) Игра случая, непредсказуемая и непредвиденная в разделении без конфликтов».
Такая техника письма не допускает слишком свободную форму организации повествования, потому что оно хронологично и стройно, по крайней мере, в конце: биография выполняет роль рамки (Ж. Байи говорит: контур, рамки создаются впоследствии мгновенно, они позволяют благодаря своей устойчивой форме преувеличивать детали). Эгалитарный жанр, допускающий инвариантность в сюжетах и содержательных описаниях, жизнь все же продолжает опираться на огромное тематическое наследие. Киньяр сознательно выбирает для изображения второстепенного персонажа и играет, сопоставляя незначительные реалии с важными историческими фактами.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
