Диссертация (1101585), страница 38
Текст из файла (страница 38)
Предстает, конечно, более широкая панорама, в которой вымышленные жизни (биографии) объединяются в установленные перегруппировки и переконструиро ванные классы: так, новаторские «Жизни подлых людей» Мишеля Фуко возвращают к старой традиции описания воровского мира; относительно жизней авторов всегда 180 много домысливания, у них «двойная» жизнь: «сотрудничество» Ж. — Б. Пуэша и его псевдонима Б.
Жордан; они (жизни авторов) находят отражение в жанре вымышленных мемуаров, расставляя акценты на количестве жизней Гомера и вымышленных биографий трубадуров. По такому образцу П. Мишон, говоря о (рисуя образ) Рулине, имеет в виду Ван Гога, жизнь М. Хамона находит отражение в вымышленной жизни Расина, которую мы могли бы назвать «контр-жизнь» или жизнь-эскорт (сопровождение жизни). - Вопрос о характере изображения субъекта в биографии и в нарративе вызывает следующее замечание: современность также воспринимается через свою рефлексию, место фигуры биографа на литературной сцене, она также архаична, как и сам жанр биографии.
Во многих случаях существует путаница между мемуарами, биографией и автобиографией, которая придает современному роману неограниченные возможности в интерпретации (столкновение мнений, спор персонажей, вымышленные мемуары и др.). Те, которые говорят много о другом, как о самом себе, как месть жертвы: «Тысяча погубленных жизней, которые угасли, либо реальных, либо вымышленных вскоре подменяют эту жизнь», — пишет Киньяр биографу. Изображая сложную, многогранную личность и миметический процесс, современная литература поднимает проблему представления — или отступления (отхода) — от «остраненного» взгляда в повествовании, такого, который формирует взаимоотношения: рассказчик — автор — и их объекты, и отражает с помощью метафор (доел.) палингенез (возрождение) и метапсихоз.
Более значительный пример этому — это, конечно, «Прошлые жизни» Маке, которые продолжают Кинсея, Нервала, Бодлера, как тот поэт, который может «проскользнуть» в тело другого, тип г-жи Бовари, направленный на познание самого себя (посмотреть на себя глазами другого, со стороны). Тем не менее я не думаю, что это так хорошо подходит под категорию автобиографии со всеми ее формами мемуарных писем и что правильно говорить об авто-гетеробиографии или еще об а11о-автобиографии для 181 изображения этого феномена, в итоге все довольно просто: фигура (жизнь) самого рассказчика (автора) отображается в его повествовании.
Часто возникает спор вокруг автобиографии (это особенно видно в случае с шедевром «Крошечные жизни» Пьера Мишона), литература биофикшн не меньше направлена на альтернативную установку. Мечта перенесения и одновременности (иначе называемая деятельность другого над самоопределением) и постмодернистское восприятие личности как незащищенной, противоречивой, интерсубъективной (даже интертекстуальной),не менее альтеральной (непохожей, отличной), чем то, что есть фундаментальный этос в биографии: установление границ собственного познания в сравнении с сознанием другого человека, скажем, без сравнения с тленной жизнью, обреченной на смерть, переходящей в другое состояние (доел.
в том, что она, жизнь, разная); в своем смысле биография — всегда повествование продолжительное и рамочное (от «внешний») («экс-время», если хотим, то есть экс — относящийся к прошлому), повторение этого швобского определения: «Искусство противостоит общим идеям, не стремится к индивидуальности, не желает того, что уникально. Оно не классово; оно деклассировано». Даже если биография в настоящее время носит игровой характер повествования (способна к играм с порядком повествования), то надо принять во внимание «меняющиеся пост-ньютоновские пространственно-временные категории» (я цитирую Д.
Остера), точка соприкосновения этих биографий находится в том, что мы могли бы назвать «переживанием» темпоральности, у которого есть и другое название «р111е» (тоже переживание) (определение Швоба) и более точное, темпоральности, которая имела бы два характеризующих ее аспекта в разве ятр1е: быть абсолютно «отрезанным» от настоящего (в противоположность разве сошрозе — прошедшему завершенному времени, где дан результат действия и показан завершившийся отрезок времени), так как «прошлое — как четкая грань, которая отделяет наследие от 182 биографического вымысла» (я еще раз привожу цитату Д.
Остера, предложенную в «Воображаемых жизнях» Швобом) и предлагает (этот случай отличен от 1шраг(ай имперфекта — прошедшее незавершенное время) глобальный аспект, то есть передавать точное видение действия. Эта тенденция трансформирует анализ «в жизнь», как превращение и «первые шаги» (вот чем является факт традиционной биографии до современных оспариваний) в созвездие метафор, или «сетку», систему ризом, включающую «двойную» метафору (или как у Барта, метафора подобна атому, которая в своем подобии образует «биографему») или еще мнение, согласно которому «навязчивая» метафора в произведении Ж. Маке подобна клеткам материи.
Поэтика и функции биофикшн Так, эта «воображаемая» жизнь, являющаяся признанной формой современной литературы, не может быть определена в рамках простой, общей парадигмы, «глобальный (мировой) эффект», который она вызывает, достигается общими закрепленными жанровыми чертами (отстранение, различие, целостность). Известно, начиная с Ж. — М. Шеффера или А. Фоулера, что формальная, тематическая характеризация жанров свободно сочетает в себе прагматическую детерминированность (определяемость): если он теперь отклоняется от соблюдения картографии внутри жанра, то мне кажется более интересным построение жанровой системы или системы «жанровых изменений» с помощью функционального вопроса — или вне эстетические игры не были бы столь масштабны среди других, потому что биографическая литература опять обретает свою переходность, — которую снова берут в качестве системных признаков (как те, предложенные М.
Калле-Грубером, который, ссылаясь на Д. Виарта, разделяет «вымышленный рассказ о жизни», «рассказ вымышленной жизни», «рассказ о жизни вымышленной»). 183 Биография как роман и как театр Первое искушение «вымышленных жизней» было усилено поэтическими особенностями биографии и его (романа) эмоциональной силой звучания, использования его, вслед за Бартом, как «контр-идеологической формы», как мозаичного и «открытого» текста, в котором изменяется классическое толкование жизни великих людей и предпочтение отдается в пользу субъективности и случайных параллелей, которые затем образуют условия для смысловых возможностей и их передачи. Подумаем о двух коротких жизнях Сада и Фурьера, произведенных Бартом в конце в эпоним, и разбитых на фрагменты, соответствующие 22 и 12 «биографемам», которые отчетливо показаны автором топо-биографии децентрированными и отмечены им постановкой нулевой степени: 9 Свои знания: математические и экспериментальные, географические, о астрономические науки 10 Своя старость: он окружил себя кошками и цветами о 11 Его консьержка нашла смерть, в пальто, на коленях среди горшков с о цветами 12о Фурье читал Сада Это уточнение положения общих мест повседневной биографии, это внесение эффекта присутствия автора, эта манера, соответствующая высказыванию М.
Шерингема: «деталь (мелочь) придает неподражаемое звучание общей структуре, намечает путь к созданию «мемуарного театра» (выражение принадлежит Ж. Рудо, взято из очень красивого текста М. Маке), в котором нет технического монтажа, но есть искусство подвижное и мечта постановки мемуарного произведения, «быстрой, своевременной, переносной», «мемуаров, которые отражаются в моменте» (М.
Керто) театра, направленного на показ зрителям «скоропортящегося» жизненного материала (то есть самих моментов жизни) с помощью сменяющихся эффектов (картин), которые воскрешают в памяти фрагменты прошлого, воспоминаний и полностью соответствуют установке Р. Барта: Если бы я был писателем и умер бы, как я хотел бы, чтобы моя жизнь попала в руки дружественному и беспристрастному биографу, который с тщательностью описал бы ее, описал некоторые подробности, что-то изменил бы, скажем, «биографемы», включил бы то, чего не было, возможность путешествия за пределы всей судьбы и возвращения обратно, по типу эпикурейских атомов, описал бы некоторые будущие воплощения <...>; жизнь «озарение», в итоге.
Откуда взялась поэтическая дисгармония беспорядка и свободы, основанная на незначительных «высоких» эффектах и на большом пафосе (патетике) (потому что биографический хронотоп имеет конечную грань: смерть), откуда взялся жанр, действующий как язык в рамках определенных эстетических форм, отвергающий все догадки, которые мы можем вынести из различия романного повествования и лиризма, начиная с послевоенного времени, потому что он не использует ничего другого, кроме «трагедийных подробностей в записи внизу страницы», откуда биофикшн приходит на театральную сцену, к гиперреализму (вспомним произведения Яна Гальярда) или от очарования, увлечения (Киньяр) за рамки представления, запись другого (человека), становится затем анти-миметической (анти — подражательной) формой записи.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
