Диссертация (1101519), страница 26
Текст из файла (страница 26)
Thesurface of the face was in some sort of motion. The Emperor was trying to smile»(104).Уже портрет Константина заряжен гротеском: грубые руки усеяныперстнями, а на похожем на бычье ярмо воротнике изображены евангельскиесцены вперемешку с иллюстрациями из жизни олимпийских богов. Подобноеукрашениесразудаетвозможностьусомнитьсявискренностиегохристианства. Довершает образ абсурдная деталь, на которую Елена обращаетвнимание прежде всего остального и с искренним недоумением восклицает:«My dear boy, what on earth have you got on your head?» (104).
Константинпугается и приказывает слугам немедленно снять инородное тело, однаковскоре успокаивается: его мать имела в виду всего лишь зеленый парик,экземпляр из его богатой коллекции париков. Вспоминается подобноеукрашение на голове другого монарха – пунцовый парик королевы Елизаветыиз «Эдмунда Кэмпиона», который, казалось, жил своей жизнью и кивал внезависимости от своей хозяйки. Общим у обоих правителей является также ихраскрашенное лицо, словно маска, скрывающая естественную мимику.Константин пытается изобразить улыбку, и в сознании читателя возникаетмотив раскрашенного чучела.Константин явно не настроен на разговор по душам и ведет Елену впарадный зал, где она становится свидетельницей ежедневного придворногоритуала: «For Constantine the liturgy of the court were the very substance ofroyalty» (105).
Употребление слова «литургия» применительно к жизни дворасвидетельствует об истинной религии Константина, – это религия власти.116 Елена присутствует при обсуждении строительства Триумфальной арки,что автор использует как возможность высмеять искусство модернизма202.Затем она имеет честь увидеть и услышать придворную христианскую службу,во время которой поются псалмы, а Константин читает молитву и отрывок изБиблии. Молитва императора столь же гротескна, как его одеяние. Все еще всвоемизумрудномпарике,чтонамеренноподчеркнутоавтором,онподнимается с трона и особым голосом, специально выработанным дляподобных мероприятий, произносит молитву, которая подробно перечисляетего заслуги.
Он благодарит Бога за свое благородное происхождение,описывает свое триумфальное восхождение к власти, перечисляет собственныеталанты и приводит примеры своей мудрости, а завершает всю этуторжественную тираду богоугодной фразой «per Christum Dominum nostrum» –именем Христа, Господа нашего. Последние слова о господстве Христа послестоль длинного списка деяний самого Константина завершают церемонию стаким же эффектом, с каким украшает его изумрудно-зеленый парик.
Послечего император с женой удаляются, и матери так и не удается перемолвиться ссыном ни словом наедине.Между тем, следуя за императорской четой во внутренние покои дворца,мы наблюдаем, как Константин участвует в спиритическом сеансе двух ведьм,привезенных из Эфиопии. Как и королева Елизавета, совмещавшая молитву сязыческим оберегом, который якобы хранил ее от смерти, он не пренебрегаетникакими средствами для сохранения власти. Ведьмы, при первом посещениине предоставившие Константину никакого более увлекательного развлечения,кроме возможности потыкать в них булавкой, при повторном сеансе повелисебя неожиданно даже для Фавсты, всеми силами пытающейся связать именапредполагаемых заговорщиков с их предсказаниями.
В трансе одна из ведьмначинает говорить пророчество, явно протягивающее нить от временКонстантина через всю европейскую историю к современности самого Во: она 202О пародии на модернизм в этой сцене см.: Decoste Marcel. Op.cit. P.
165. 117 пророчествует о нескольких диктаторах будущего и ожидающем их конце, чтопозволяет автору вновь указать на цикличность движения механизмов власти.Фавста тем временем, требуя от мужа наказать участников измышленногоею заговора, число которых постоянно увеличивается и включает даже недавнокрещенного Константином младенца, все же добивается своего.
Измученныйпостоянной необходимостью принимать решения, Константин в итоге капризнозаявляет: «I’ve had nothing but trouble since I came to Rome. You drive me toohard. Besides I have to prepare my sermon on Regeneration. Everyone is lookingforward to it so much. I’ve done quite enough for one day.
Crispus and Licinianuscan go. The rest must wait» (111). В перерыве между подготовками проповедей одуховном возрождении отправив на смерть сына и племянника, Константинвпадает в глубокую депрессию и не подпускает к себе никого, кроме жены. Ондаже решает было вернуть Криспа, однако Фавста сообщает, что и Крисп, ималенький Лициниан уже мертвы, официально их жизни унесла чума.Расспрашивая о том, как именно их убили, Константин с горечью заявляет:«This is not at all how I intended them to die. I gave quite different, quite explicitorders for their murder» (113).Убийца надевает к тому же маску жертвы, отдающей свою душу за народ,за империю.
Именно это благородное бремя привело его к тому плачевномусостоянию, в котором он все же замечает, что Фавста заигралась. Когда онанамекает на то, что и Елена может быть причастна к заговору, Константинрешает, что жена была причиной всех его бед и приказывает избавиться от нее.На этот раз его приказание исполняется неукоснительно, и Фавста, по жестокойиронии автора, умирает, как рыба, выброшенная на берег под палящее солнце,задохнувшись, практически поджарившись, в своей роскошной бане, о которойво время своего первого визита к Елене она говорила: «Я была бы счастливатам умереть» («I could die there quite happily», 97).Только теперь Константин наконец решает встретиться с матерью,которая каждый день являлась во дворец и в гневе металась по коридорам,распугивая слуг и придворных.
Во время этого разговора он откровенен.118 Поглощенный желанием начать все заново, Константин открывает Еленесвой план перенести столицу империи на Восток. Для Константина, полностьюсконцентрированного на своей власти, это способ укрепить ее: «Give me theEast where I can feel unique. Here you are just one figure in an endless historicalpageant. The City is waiting for you to move on» (120).Рим, город, повидавший много таких, как он, заставляет его чувствоватьсебя неуютно, ведь здесь он – лишь маленькая песчинка в песочных часахистории, всего лишь маленькая шестеренка, не способная ни выйти иззаведенного механизма, ни изменить его ход. Восток представляет дляКонстантина иллюзию новизны и чистоты. Елена уверяет его, что есть лишьодин способ начать все заново – креститься.
Но у Константина есть теория, покоторой ему необходимо принять крещение перед самой смертью, чтобыочищением покаяния гарантировать себе жизнь вечную. Чтобы смерть неподкралась к нему внезапно, он обязан обезопасить себя, убрав всехпотенциальных соперников. Что такое жизнь Криспа или Лициниана посравнению с судьбой его бессмертной души, которой грозит ад, если смертьнастигнет ее неожиданно? Высшая ценность человеческой души по сравнениюсо всеми земными благами, абсолютная ценность человеческой души какбессмертного образа Божьего – это то, что отличало христианство от всехпрочихрелигий,знакомыхКонстантину,иименноэтуособенностьхристианства он искажает настолько, что оправдывает христианством свойдеспотизм. Ложно истолкованное христианство, таким образом, предоставляетКонстантину подпорки, на которых держится его власть.Выслушав сына, Елена мрачно выносит свой вердикт истиннойхристианки: «Власть без благодати» («Power without Grace», 122). Власть,являясь величайшим искушением и бременем, раздирает Константина изнутри,и не имея духовной силы противостоять ее влиянию, он разрушается ипостепенно перестает быть в полной мере человеком; остается лишь наборинстинктов самосохранения и вычурный наряд с зеленым париком, а внутри –пугающая пустота.119 Католичество и литературное творчествоТакими же полыми представляются Елене храмы, которые Константинмечтает построить в новой столице империи на востоке, церкви, посвященныеМиру и Мудрости.
Стерильна и сама идея нового Рима, города без памяти омучениках, без истории. В разговоре с папой Сильвестром, повторяющим словаЛактанция о том, что кровь мучеников и тяготы истории – это семя церкви,Елена говорит: «I don’t like new things. No one does in the land I come from. Idon’t like Constantine’s idea of a new Rome. It sounds so empty and clean, like thenewly swept house in the gospel that was filled with devils» (126). Души людей,здания и города не терпят пустоты, которую неизбежно несет с собой внешнееобновление, не касающееся сердца; иначе внутри них поселится нечто, намногохудшее, чем неприятные воспоминания.Именно в разговоре со стариком Сильвестром, таким же консерватором,как и она сама, Елена вдруг спрашивает: «Where is the cross, anyway?» (128).Прошедшее с ней через всю жизнь, спрятанное глубоко в сердце стремлениевернуться к первоосновам загорается с новой силой.
Объект ее интереса уже неТроя, а крест, на котором был распят Спаситель, о чьей жертве стали забывать впотокебогословскихдискуссий.Снеожиданнымзапаломпожилаяимператрица заявляет: «Just at this moment when everyone is chattering about thehypostatic union, there’s a solid chunk of wood waiting for them to have their sillyheads knocked against. I’m going off to find it» (128).Пройдя длинный путь разочарований и потерь, Елена вновь возвращаетсяк тому, с чего начала, но теперь на истинном, христианском основании. В этойзавершающей роман фазе повествование возвращается в область легенды,замыкая таким образом виток истории. То, что теперь является целью героини –это уже не град, не мифологическая Троя, не идеализированный Рим, но крест,обещающий гражданство на Небесах.
Годы, отделившие Елену от ее мечты онастоящейТрое,какоказалось,лишьприблизилиеексвершениюпредназначения: «The Empress Dowager was an old woman, almost of an age with120 pope Sylvester, but he regarded her fondly as though she were a child, an impetuousyoung princess who went well to hounds, and he said with the gentlest irony: ‘You’lltell me, won’t you? – if you are successful.’ ‘I’ll tell the world,’ said Helena» (128).Решение Елены посетить Иерусалим, немедленно претворенное в жизнь,вызывает переполох среди местных властей и церковнослужителей, которыеуже натерпелись от ее сына. Деяния Константина в святом городе были стольже масштабны, как и его планы нового Рима.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
