Диссертация (1100449), страница 16
Текст из файла (страница 16)
Так,покинув родину в 1908 г., будущий писатель оказался в Париже, где – в том жегоду — и состоялась его встреча с Владимиром Лениным.Политикподостоинствусмогоценитьюношескуюдерзостьначинающего восемнадцатилетнего революционера: «На собрании былочеловек тридцать; я глядел только на Ленина. Он был одет в темный костюм состоячим крахмальным воротничком; выглядел очень корректно. Я не помню, очем он говорил, но, будучи достаточно дерзким мальчишкой, я попросил словаи в чем-то возразил. Он ответил мне мягко, не обругал, а разъяснил – я того-тоне понял…»189. Примечательно, что запечатленный писателем в памятилитературный портрет Ленина лишен черт лица — их вытеснила оценка ихарактеристика манеры речи и поведения политика.
Представлен легкийконтур, набросанный с помощью пары деталей: темный костюм и стоячийкрахмальный воротничок — этих черт достаточно, чтобы подчеркнуть инепролетарское происхождение лидера революции, и некую деловитость,официальность его облика.Общение Эренбурга с Лениным было непродолжительным, однако повосхищенной тональности всего повествования становится ясно, насколькосильное впечатление произвел на молодого взбалмошного человека поотечески участливый к его жизни известный политический деятель. Потому ивоспоминания Ильи Эренбурга носят преувеличенно восторженный характер:«Да разве я, с благоговением глядевший тогда на Владимира Ильича, мог себепредставить, что передо мной человек, с которым будет связано рождениеновой189эрычеловечества?ВладимирИльичбылвжизнипростым,Эренбург И.Г.
Люди, годы, жизнь: Воспоминания. Т 1. М.: Советский писатель. 1990. С.9583демократичным, участливым к товарищам. Он не посмеялся даже наднахальным мальчишкой… Такая простота доступна только большим людям; ичасто, думая о Ленине, я спрашивал себя: может быть, воистину великойличности чужд, даже неприятен, культ личности? Ленин был человекомбольшим и сложным»190. Писатель создал довольно немногословный, новыразительный и эмоциональный портрет, прибегнув к использованиюэкспрессивной лексики (великая личность), намеренной гиперболированностииспользуемых метафор («человек, с которым будет связано рождение новойэры человечества») и сочетания разновеликих по семантике лексическихединиц (простота доступна большим людям; был в жизни простым – былчеловеком большим и сложным).Встреча молодого писателя с Лениным включена в цикл «Люди, годы,жизнь», как одно из важнейших событий первых лет пребывания Эренбурга заграницей.
Однако это лишь эпизод из выстроенной цепи событий, переживанийи вневременных рассуждений писателя о своей жизни. Его мемуарноепроизведение представляет собой хронологический поток, среди которогоЭренбург выделяет воспоминания об особо значимых для него встречах,судьбах и людях.Анненков не ставит перед собой цель последовательно восстановить своюавтобиографию.Как сам он отмечает в предисловии к «Дневнику моихвстреч», для него важно было поделиться теми воспоминаниями, которые«органически дополняют и обогащают нашу жизнь» 191.Одно из ярчайших различий между работами обоих авторов и состоит вспособе, который они избрали для организации своих воспоминаний.Юрий Анненков в своем «Дневнике» намеренно ведет подсчет своимвстречам с Лениным. И в отличие от восторженного литературного портрета,представленного И.
Эренбургом, художник более сдержан в оценках ипроявлению чувств. К тому же Анненкову как писателю свойственна такая190191Там же. С.97.Анненков Ю.П. Дневник моих встреч. Цикл трагедий: в 2-х т. Л.: Искусство, 1991. Т.1. С.16.84черта – с помощью дотошного и кропотливого изображения предметов быта,исторических реалий, документальных сводок он формирует у читателяэмоцию по отношению к описываемым событиям, действиям, героям.Анненков избегает лексики, отражающей чувственную и эмоциональнуюсферу. Лишь изредка он может намекнуть, а еще реже — эксплицитно выразитьсобственное душевное переживание или чувства своих героев.На эту черту анненковского «околичного» способа формирования эмоциив своей рецензии на изданное художником под псевдонимом Б. Темирязевпроизведение «Домик на 5-ой Рождественской» жаловался В. Набоков:«Рассказ Темирязева ярок и отчетлив, но автору хочется посоветоватьотбросить некий прием, которым он пользуется.
Вот образец этого приема:«спокойствие, спокойствие, спокойствие», твердит Петушков <…> и если рука,державшая шляпу, иногда вздрагивала, то это происходило исключительно отхолодаилиотмускульногонапряжения».Вотэтококетливое«исключительно», — прием сомнительный, часто встречающийся, кстатисказать, у Эренбурга. Зачем эта маска, зачем не просто сказать (или показать),что человек был оскорблен, рассержен?»192.Этот задействованный в рассказе прием намека, «подмигивания» всепонимающему читателю позволяет развернуть картину событий такимобразом, чтобы читатель сам смог «дорисовать», довести до полнотыизображения эмоциональное состояние персонажей, намеренно не называя ихнапрямую. Такого рода смысловая насыщенность текста при ее некоторойфабульной недосказанности свойственна стилю Ю.
Анненкова и нашла своеотражение не только в его художественных произведениях, но и в «Дневникемоих встреч».Сопоставляя литературные портреты Ленина, нельзя не учитывать и того,как складывалось восприятие советской власти каждым из писателей. В этойсвязи особенно примечателен эпизод, описанный Анненковым в главе об Анне192Сирин В. (Набоков В.) Современные записки ХХХVII // Руль.
1929. 30 января. № 2486. С. 2.85Ахматовой. Художник акцентирует особое внимание на переменчивостивзглядов Эренбурга в контексте внезапного «возрождения» поэзии Ахматовой вгоды Великой отечественной войны и последовавшей за этим очередной травлипоэтессы, официально начатой благодаря постановлению ЦК ВКП (б) «Ожурналах «Звезда» и «Ленинград» от 14 августа 1946 г.Согласно «Дневнику», в первых числах августа 1946 г. русские писатели,жившие в Париже, устроили дружеские прием для гостивших во Франции И.Эренбурга и К.
Симонова. И на этой встрече Эренбург рассказал о первом –после довольно продолжительного и вынужденного молчания – выступленииАнны Ахматовой в Колонном Зале Дома Союзов: «Когда Ахматова появиласьна эстраде, то все присутствовавшие в зале (их было около трех тысяч) встали истоя прослушали все ее стихотворения, после чего бурным аплодисментам небыло конца. Эренбург рассказывал об этом весьма торжественно, желаяпоказать «либеральность» советского режима» 193.Позже, когда стало официально известно о постановлении, запрещавшемпоэтессе публиковать свои произведения и исключавшем ее из Союзаписателей СССР, Анненков не преминул узнать мнение И.
Эренбурга о том,«что он теперь скажет об Ахматовой»: «Эренбург недружелюбно взглянул наменя и заявил, что он ничего не скажет, так как еще недостаточноосведомлен»194.Об этой встрече с советскими писателями в Париже упомянула и И.Одоевцева в своих мемуарах «На берегах Сены». Она более чем подробноприводит весь состоявшийся разговор об Ахматовой195, подтверждая всенаписанное Анненковым в «Дневнике». При этом она приводит важный дляпонимания поведения Эренбурга диалог, состоявшийся у нее с Ю.Анненковым:196– < …> Но Эренбурга как будто подменили. Другой человек, и только.193Анненков Ю.П. Дневник моих встреч.
Цикл трагедий: в 2-х т. Л.: Искусство, 1991. Т.1. С.118.Там же. С.122.195Одоевцева И. На берегах Сены. СПб.: Лениздат. 2012. С. 286.196Там же. С.287.19486Анненков согласен со мной.– Тот, прежний Эренбург, просто карикатура на теперешнего. Этот —сенатор, вельможа. Сам себе памятник! <…>.С неподдельной яростью Анненков обрушивается на Илью Эренбурга иего книгу воспоминаний в главе, посвященной Всеволоду Мейерхольду.Художник, приводя цитаты из произведения «Люди, годы, жизнь», осуждаетЭренбурга за «политическую угодливость». В связи с этим мы считаем, чтонеобходимо привести этот отрывок из «Дневника» целиком — не только из-зазначимости его содержания, но и из-за его сложного композиционногостроения (в нем одновременно звучат несколько голосов — Анненкова,Эренбурга и Мейерхольда):«В 1961 году Илья Эренбург в своих воспоминаниях «Люди, годы,жизнь» писал, говоря о Мейерхольде: «Мы расстались весной 1938 года — яуезжал в Испанию.
Обнялись. Тяжелым было это расставание. Больше я его невидел». В 1955 году прокурор рассказал мне о том, как был оклеветан ВсеволодЭмильевич, он мне прочел его заявление: «Мне шестьдесят шесть лет. Я хочу,чтобы дочь и мои друзья когда-нибудь узнали, что я до конца остался честнымкоммунистом». Читая эти слова, прокурор встал. Встал и я». Довольнопоздновато встали анонимный «прокурор» и Илья Эренбург.
Почему«прокурор», имени которого Эренбург осторожно не называет, не встал,услышав это заявление Мейерхольда в 1939 году? Почему прокурор прочиталэто заявление Эренбургу лишь в 1955 году, то есть шестнадцать лет спустяпосле ареста Мейерхольда, два года после смерти Сталина и в год, когдаХрущев подготовлял свою «десталиницазию», прогремевшую на весь мир в1956 году? Впрочем, Илья Эренбург вообще очень хорошо знает, о чем,когда и как следует писать. Даже в 1961 году, в своей книге Эренбург ниодним словом не обмолвился о трагической гибели Зинаиды Райх. Ещерановато197».197Анненков Ю.П. Дневник моих встреч.
Цикл трагедий: в 2-х т. Л.: Искусство, 1991. Т.2. С.79.87Можно было бы упрекнуть вольно жившего и работавшего за границейАнненкова в предвзятости к И. Эренбургу, вынужденного в меру своегонепростого положения в СССР буквально «ходить по лезвию ножа» итщательно подбирать слова и формулировки, чтобы не погибнуть.Анненков прекрасно понимал, насколько тяжелым было положениедеятелей искусств в СССР. Он нередко приводит довольно обширные цитатыиз политических постановлений, а некоторые идеологически заряженныетексты он публикует целиком, как, например, поставившую точку как накарьере, так и на жизни Вс.
Мейерхольда статью «Чужой театр», написаннуюП. Керженцевым. Анненков, «вклеивая» столь большой текстовый материал всвои воспоминания, предваряет его своим особым объяснением значимостиэтого«преступного»текстадляполнотыизображения«портрета»Мейерхольда: «<…> 17 декабря 1937 года, газета «Правда» опубликоваластатью П.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
