Диссертация (1100449), страница 15
Текст из файла (страница 15)
С. 313.Там же. С. 333.174Рысс П. Блудливый козел // Возрождение. Париж: 1926. 2 сентября.173771930-е гг. стали переломным моментом как для Анненкова, так и дляЭренбурга. К началу 1930-х гг., как указывает Р. Янгиров, художник«практически освободился от советских обязательств»175. При этом Анненковсохранял связь с друзьями, живущими в советской России: «Зная о том, чтозаграничные письма в СССР перлюстрируются, он микшировал в них частныеновости и комментарии с выражением гражданской лояльности»176. И.Эренбург, напротив, с начала 1930-х гг. окончательно утвердился в статусе«советского командированного, выполняющего специальные задания»177.Перемены, произошедшие с писателем, не остались незамеченными.
Так, поприводимым в статье материалам, Г. Адамович назвал И. Эренбурга«энтузиастом с бодрой социалистической зарядкой»178.В 1936 г. Ю. Анненков все же вернулся «в советский лагерь» нанесколько месяцев, приняв участие в коллективной выставке, организованнойрядом советских учреждений.179 Однако работы, отличные от «генеральнойлинии» развития советского искусства, были подвергнуты жесткой критике, чтозначительно «поубавило советский энтузиазм» Анненкова180.
Это побудилохудожника вернуться к принимаемой им прежде оппортунистической позиции,что подтверждают рассмотренные ранее свидетельства А. Бахраха и З.Шаховской. Разрыв художника с «советским лагерем» произошел в конце 1940х гг.: «Не питая иллюзий по отношению к СССР и, возможно, зная о судьбе«возвращенцев», репатриировавшихся на родину под влиянием московскойпропаганды, он наконец сделал окончательный выбор, перейдя в лагерьэмиграции.
Став жестким критиком советской системы <…>, одной из своихмишеней он избрал Эренбурга181». Так, каждый из писателей сделал свойвыбор, значительно отразившийся в тексте их мемуарных произведений.175Янгиров Р. Юрий Анненков и Илья Эренбург. Биографии и репутации // In memoriam: Сборник памятиВладимира Аллоя. СПб.: Феникс – Atheneum, 2005. С.343.176Там же.177Там же. С.340.178Там же. С.341.179Там же. С.352.180Там же. С.355.181Там же. С.360.78Юрий Анненков и Илья Эренбург, вращаясь в тесном кругу талантливыхтворческих людей, были хорошо знакомы. На страницах «Дневника моихвстреч» художник не раз упоминает различные обстоятельства, сталкивавшиеего и Илью Эренбурга, и упоминает его книгу «Люди, годы, жизнь».ВотличиеотвыбранногоАнненковымспособаорганизациивоспоминаний в «Дневнике», Эренбург выстраивает свою мемуарную работутаким образом, что истории других личностей «оплетают» и в определенныхузловых точках пересекаются и проникают в магистральную историю жизнисамого писателя.
Масштаб задачи Эренбурга иной. Неспроста сам писатель ещев предисловии к своему произведению указал, что «это будет, скорее, книга осебе, чем об эпохе»182. Эта работа действительно повествует о сложной инелегкой судьбе многих современников писателя, но центральной при этомявляется его собственная история.Б.Я.Фрезинскийуказывает,чтоприсозданиисвоегоциклавоспоминаний цель писателя состояла с том, чтобы «осуществить прорыв,пусть ценой не полной правды, умолчаний, намеков и аллюзий (последниеосознаны были отнюдь не сразу).
Характерно, что его книгу перевели намножество языков, но на Западе она не вызывала такого рьяного интереса, какна родине, — Эренбург это предчувствовал: таково было последствие егосверхзадачи. Для него был важен живой отклик, а не абстрактный читательбудущего. И надо признать — поколение интеллигенции 1960-х годовфактически формировалась на его книге» 183.Однако несмотря на масштабность работы Эренбурга, ее революционнуюпо тем временам «открытость», откровенность, воскрешение забытых героевпрошлого, писатель сознательно избежал упоминания многих своих знакомых.Одним их таких неупомянутых персонажей стал и Ю. Анненков.
И дело не вцензуре, которая порядком исказила изначальный замысел писателя. Сам182Эренбург И.Г. Люди, годы, жизнь: Воспоминания. Т 1. М.: Советский писатель. 1990. С.48.Фрезинский Б.Я. Об Илье Эренбурге (Книги, люди, страны): Избранные статьи и публикации. М.: Новоелитературное обозрение, 2013. С.546.18379Эренбург намеренно не включал в свое произведение встречи со многимилюдьми: «Известно, что Эренбург решил не вспоминать о людях ничегоплохого (в них самих, в их поступках, в отношении к нему). <…> Он сам нехотел вспоминать дурное и, когда не в силах был это утаить, предпочитал невспоминать вообще.
Поэтому в мемуарах нет Бунина, Замятина, Пильняка,Горького, Бретона, Фейхтвангера, поначалу не было Кольцова, нет строк о З.Гиппиус, С. Черном, Гумилеве, Кузмине, Адамовиче, Р. Гуле, Ю. Анненкове,поначалу не было ни слова о М. Булгакове» 184.Иначе, чем Эренбург, акценты расставляет Ю. Анненков. Можноутверждать,чтостратегиисознательного«умолчания»художникнеиспользовал – не только потому, что его книга встреч создавалась иначе и вдругих – более свободных от цензуры – условиях, но и в меру его иногомировосприятия. В «Дневнике» ощутим и видим произведенный художникомотбор и классификация самых ценных воспоминаний, отдельные концентрациикоторых образовали именные главы. Но – в отличие от Эренбурга – «кастинга»для героев своих мемуаров Анненков не проводит и не отделяет «хорошие»воспоминаний от «плохих» (пусть и малодостоверных), не кривя душой передчитателем.Портретные главы Анненков конструирует по-другому.
Помимо своихсобственных воспоминаний, художник насыщает повествование бытовымиисториями, фрагментами текстов и документов, написанных современниками, идругим материалом, который он считает достойным внимания и упоминания всвязи с изображаемым им героем или героиней. Он стремится достичь иноговоздействия на читателя, нежели Эренбург. Для Анненкова важно отразитьтесную связь человека и эпохи, взаимоотношении частной и общей истории. Ив «Дневнике» он оставляет для себя роль своеобразного «проводника» потакому творчески насыщенному и при этом воинственному и безжалостному«веку», подобно Вергилию из «Божественной комедии» Данте (М.
Р. — к184Там же. С. 549.80слову, поэзию Вергилия и других поэтов древности Ю. Анненков хорошо знали переводил в стихотворной форме: «Я увлекался латынью и даже перевел длясебя в стихах несколько отрывков из Горация, Овидия, Вергилия185».
СравнениеАнненкова с экскурсоводом, пожалуй, будет неточным, потому что в музее,среди «замерших» экспонатов которого прогуливаешься, тихо и спокойно, в товремя как первая половина XX века стала беспрецедентным опытом для всеймировой истории в степени ее изощренной жестокости и творческойплодовитости. Поэтому образ Вергилия, сопровождающего героя Данте покругам ада и показывающего ему грешников и жертв своих страстей, кажетсявполне уместным в сопоставлении с той миссией и ролью, которую возложилна себя Ю.
Анненков по отношению к читателям «Дневника моих встреч».Его стратегия заключается в прорисовке эпохи на основе мельчайшихподробностей. Стоит отметить, что любовь к деталям является характернойчертой художника, которую подметили М. Бабенчиков186 и М. Кузмин187 всвоих статьях, включенных художником в его альбом 1922 г. «Портреты».Портрет В. ЛенинаОсобой страницей в воспоминаниях как Эренбурга, так и Анненковастало знакомство с В. И. Лениным, о чем каждый из писателей посчиталнеобходимым рассказать. Знакомство со столь значимой историческойличностью вряд ли можно обойти стороной, поэтому этим воспоминаниям врассматриваемых мемуарных работах отведено особое место.
В связи с этимвыполненные Анненковым и Эренбургом литературные портреты В. И. Ленинакажутся достойными внимания и сопоставления для того, чтобы нагляднопродемонстрировать стратегии обоих писателей, особенности их языка и стиля,отношение к окружавшей их действительности.185Анненков Ю.П.
Дневник моих встреч. Цикл трагедий: в 2-х т. Л.: Искусство, 1991. Т.1. С.53.Бабенчиков М. Юрий Анненков // Юрий Анненков. Портреты. СПб.: Петрополис, 1922. С.59-114.187Кузмин М. Колебания жизненных токов // Юрий Анненков. Портреты. СПб.: Петрополис, 1922. С.43-58.18681Как известно, «Дневник моих встреч» Анненкова разбит на именные 25«портретных»глав,которыесопровождаютсявыполненнымиавторомграфическими изображениями героев книги. Соотнесение каждой главы«Дневника»сопределеннойличностьюнемалонапоминаетстроениесправочника или небольшой энциклопедии. Все главы индивидуальны, как построению, так и по авторскому «проявлению» себя в тексте, глубине и широтеобзора того или иного героя, объему задействованного «неанненковского»слова.
Однако глава о Ленине — особенная. Она единственная из всей галереипортретов, которая начинается с истории, предшествующей рождениюхудожника. И в начале ее представлен портрет не знаменитого революционераи «вождя пролетариата», а бывшего народовольца, отца художника П. С.Анненкова.Именно в ней художник рассказывает о трагедии своего родителя,которая, по-нашему мнению, была частично воспроизведена в качестве однойиз сюжетных линий анненковского рассказа «Домик на 5-ой Рождественской».И это также единственная часть воспоминаний из всей двухтомной работы, вкоторой Анненкова упоминает свою мать, при этом все равно не называя ее поимени: «В ноябре <…> к моему отцу приехал от имени Ленина Марк Елизаровспредложениемзанятьпостнародногокомиссарапосоциальномустрахованию.
<…> Отец ответил категорическим отказом <…>. Отправившисьчерез день в банк, чтобы взять некоторую сумму денег на недельные расходы,отец узнал, что его текущий счет был целиком конфискован большевистскойвластью и что страховое общество, которым он управлял, уничтожено. Отецвернулся домой нищим.
В 1920 году он умер. Когда весть о его смерти дошладо Ленина, моей матери была неожиданно назначена неплохая пожизненнаяпенсия, как «вдове революционера» 188.Пожалуй, из всей представленной в «Дневнике» галереи именно эту главуможно назвать «самой семейной». Весомый акцент во всем повествовании188Анненков Ю.П. Дневник моих встреч. Цикл трагедий: в 2-х т. Л.: Искусство, 1991. Т.2. С.241.82сделан на фигуре отца художника, на истории взаимоотношений обоихАнненковых как с властью в целом, так и лично с Лениным.Будучи участником подпольной революционной организации, Эренбургпопал под надзор полиции. Побег за границу от грозившего ему заключенияказался наиболее приемлемым выходом из сложившейся ситуации.