Диссертация (1098658), страница 65
Текст из файла (страница 65)
Пусть едет.Женя пошла по длинному коридору, спустилась на полпролета51 к автоматук. Вынулаиз кармана белого халата заготовленную монеткук, набрала номер.Они так жили уже два месяца: Сергей Иванович отпуск взял, приходил с утра. Женяприходила к вечеру, отпускала его и проводила в палате52 ночь.
Для неё здесь и вторуюкойку53 поставили, но она не ложилась уже несколько ночей, боялась упустить минуту…Почему-то это казалось самым важным.Позвонила. Он сразу поднял трубку.– Приезжайте!Он был все ещё женат, и жизнь его молчаливой жены была сильно омрачена54. Женя ипрежде об этом иногда думала: почему этоп все они соглашаются молчать и терпеть…Ничего, скоро она его получит в полном объёме – зло подумала Женя, и сразу жепустыдилась55.
Но теперь уже было совершенно неважно, что скажет сейчас его жена и чтоон ей ответит.Женя поднялась на полпролета, открыла с усилием, отозвавшимся56 в животе, тяжёлуюдверь – и вдруг, как пришпоренная, понеслась по коридору57, поддерживая прыгающийживот. Коридор был длинный, палата в самом конце, и Жене показалось, что бежит онацелую вечность. В ночной больничной тишине стук войлочных туфель 3 звучал какконский топот58.Дверь в палату была открыта. В палате было двое: врач и сестра.Сестра говорила врачу:– Я с самого начала знала, что Эммочка в моё дежурство… вот, ей-Богуп, знала.Весь институт так звал её – Эммочкап. За весёлую сердечность59, за природноемилосердиек…– Опоздала… – сказала Женя. – Господип, я опоздала.Через сорок минут приехал Сергей Иванович. Он тоже бежал по коридору, стягивая 60на ходу мокрый плащ.
И он сказал то жеп слово:– Опоздал…Но никто не заплакал: Женя с самого начала беременности ходила какая-то стеклянная,непроницаемая61, без чувств, как под наркозом62, жила, сосредоточенная на одной ноте63:мальчика сохранить. А Сергей Иванович был весь как закушенный64,– у него был ифронт65, и плен, и штрафбатк, и лагерьк. К жизни давно уже относился как к подарку, иособенно к этим последним годам, с Эммой. И ещё он сказал:– Почему не я…Коридорные сны начались ещё до рождения сына.
В жёстком белом халате Женябежала по бесконечному коридору, по обе стороны которого часто поставленные двери,но войти можно только в одну из дверей, и никак нельзя66 ошибиться, скорей, скорей…Но неизвестно, какая из дверей правильная… а ошибиться нельзя, ошибиться –смертельно… все – смертельно… И Женя бежит, и бежит, покуда67 не просыпается ссердечным грохотом в ушах68 и во всем теле…Мальчик родился в срок, здоровый и нормальный, без всяких там отклонений 69.Коридорный жеп сон остался на всю жизнь, но снился редко… Женя, чуть ли не70 сдетства приобщённая71 к трудам великого шаманак, ещё раз пролистала знаменитоесочинение, посвященное сновидениям. Прямого ответа докторк не давал.
В ту раннююпору доктор больше интересовался Эросомк, чем Танатосомк. А кушеточекпсихоаналитическихк, столь72 для Жени привлекательных, в то время не держали, да и п недо того было73.Потом происходили всякие разные вещи, – женились, разводились, разменивалиськ,переезжали, рождались дети, у Сергея Ивановича – внуки, и у отца МихаилаАлександровичап родилась ещё одна дочь, и он успел ещё развестись, ещё жениться, иопять развестись. Женины дети выросли почти до взрослого состояния и уехали к своемуотцу, перебравшемуся в Америку, и ничто не предвещало74, что они вернутся, и вся жизньсостояла из разрозненных штучек75, которые никак не соединялись в целое.Наконец, настал печальный год, когда отец Жени заболел медленной смертельнойболезнью, которая заметна была первые годы исключительно на рентгеновских снимках 76и ничем более себя не проявляла.
Врачи обещали пять лет жизни, вне зависимости отлечения. Оперировать лёгкое в столь преклонном возрасте77 не рекомендовали. Началоболезни совпало по времени с его выходом на пенсию и перестройкойк всей страны,середина – с личной перестройкойп жизни Михаила Александровича, превратившегося изпреуспевающего78, бодрого и слегка хвастливого профессора в угрюмого79 молчуна80,удрученного81 внезапно наступившей скудностью82 и оживляющегося лишь при видевкусной еды и при получении разного рода подтверждений успешности Женинойкарьеры, которая должны была компенсировать83 его собственные неудачи.Когда отец уже не мог сам себя обслуживать, Женя перевезла его к себе – вместе стелевизором и шахматами, в которые он давно уже не играл. Болезнь шла к концу, а емушел восьмидесятый год, и эти последние месяцы его жизни, горькие и пустые, былиомрачены ещё и голодом: пищевод84 не пропускал еды.
Он постоянно хотел есть, но послетрёх ложек начиналась рвота. Как только рвота утихала, он просил Женю принести емубутерброд с ветчиной. Организм, кое-как принимавший три ложки каши, отвергал85бутерброд с ветчиной.– Тебя вырвет, давай лучше бульон или яйцо всмятку86, – предлагала Женя.Тогда он сердился, кричал на Женю, а потом целовал ей руки и плакал.Женя умирала от жалости и отвращения. Она целовала его в голову, – запах волос былеё собственный, он ей всегда не нравился, и она всю жизнь мыла голову каждый день истирала вязаные шапки и головные платки, чтобы он никогда не заводился 87, этототцовский запах.
И она вспомнила, как год спустя после смерти матери открыла её шкаф,взяла в руки чёрное, в мелких лазоревых88 незабудках89 платье, поднесла к лицу ивдохнула не умерший запах Эммы – цветочный, медовый пот, сохранившийся вподмышках, сладчайший из всех запахов в мире… Женя износила то платье до паутины90,а потом разрезала на куски и набила91 ими подушку-думочку92…Женя гладила старческую93 голову отца, его седые блестящие кудри и думала о том,что если доживет, то и у нее будут такие красивые седины94, и такие жеп, как у отца, ясныекарие глаза, и руки, как у него – маленькие, с короткими ноготками… Всю жизнь не моглаему простить, что похожа на него, а не на мать… И сердце сжималось от тоски 95 поматери, которая умерла так давно…Потом стало совсем плохо. Пришла мамина подруга, известный онколог96 АннаСеменовна, которая все эти годы наблюдала Михаила Александровича. Он много кашлял,почти ничего не ел и все говорил о еде. Анна Семеновнап придерживалась той точкизрения, что больного не следует лишать надежды, и потому долго объясняла пациенту,что сейчас выпишет ему новое лекарство, которое снимет эту отвратительную тошноту, ион сможет есть всё, чего его душа пожелает97.– И вы скажите ей, Анна Семеновна, вы ей скажите, что я могу есть свиные отбивные 30,если их хорошенько отбить, – требовал он.
Но требовал так слабенько, так хлипко98.«Господип, лучше сшиби99 меня машиной, чем превращать вот в это, сделай что-нибудьмгновенное, пожалуйста», – скулила100 Женя измученной душой.Анна Семеновна сделала вечерний укол – снотворное101 и обезболивающее102.Последние две недели делали четыре инъекции103 в сутки. Игла вошла в исколотуюягодицу104 так плавно, что отец даже не заметил. Женя позавидовала: она считала, чтоколет105 хорошо, но такого мастерства достичь не смогла.– Ты засыпай теперь, папочкап, – сказала Женя и выключила верхний свет106.– Вы скажите, Анна Семеновнап, вы ей скажите, чтобы завтра она пожарила мнеотбивную30…– Да, да, может быть, не завтра, а через пару дней, когда вы примите курс новоголекарства… Спокойной ночи.Они ещё сидели на кухне, пили чай.– Вчера ему было так плохо, он был без сознания, не отвечал… Я думала, что конец.
Асегодня лучше…– Этого никто не знает. В любом случае – вопрос нескольких дней.Она была ровесница Эммы, совсем старая врачиха107, из того самого института, давноуже переехавшего из здания с кариатидами в далекий новый районк…Женя заперла за ней дверь. Погасила свет в коридоре. Слабый свет шел из дальнегоконца, с кухни.
Из отцовской комнаты раздалось довольно громко:– Ставьте вопрос на голосование! Ставьте вопрос на голосование!к«Опять бредит108. Наверное, во сне», – подумала Женя.Вымыла чашки. Вытерла чистым полотенцем. Села, опершись на стол, положивподбородок на сцепленные109пальцы. Это был его жест, его поза. Всю жизнь она избегалав себе самой того, что от него унаследовала110. Истребляла111 в себе его часть. Но всёравно была похожа на него, а вовсе не на Элизабет Тейлор, на которую была похожаЭмма.– Мама! – услышала Женя. «Опять бредит.
Бедный…» И снова, уже громче, ужеявственный112 зов:– Мама! Мама!Вышла в коридор. Постояла под дверью. Войти? Не входить?«Не пойду!» – сказала себе. И заметалась113 по коридору.– Мама! Мама! – доносилось из комнаты.Он был не такой длинный, как коридор в старой коммуналке. И совсем не такойдлинный, как в больнице. И совсем, совсем не такой длинный, как во сне. И здесь дверейбыло всего три, а не бессчетное множество114.
Но Женя металась113 от входной двери кдвери уборной115, и повторяла, как заклинание116:– Он бредит! Он бредит!Потом он затих, и Женя остановилась.«Ты сошла с ума, – сказала она себе, – дура припадочнаяп!»Но в комнату к отцу не вошла. Легла, не раздеваясь, в постель, и проснулась в два ночи,когда пора было делать следующий укол.Тихо, чтобы не разбудить, открыла дверь. В свете ночника117 он лежал мертвый, открыврот в последнем крике, на который никто не подошел.Женя опустилась на край кровати рядом с мертвым отцом. Коснулась руки –температура та самая, страшная – никакая.– Какой ужас… Я к нему не вошла… Этот коридор…Картинка завершилась, все её причудливые118 элементы сошлись.
Она знала теперь, чтодо конца своей жизни будет видеть этот сон, а когда умрет, то попадет туда окончательно,и будет бежать по этому коридору в ужасе, в отчаянии, в отвращении к отцу, к себе самой,а в минуту счастливого отдохновения119 от вечно длящегося кошмара будетпромелькивать навстречу милая Эмма с дымящейся сковородкой в вытянутой руке,серьезная и улыбающаяся, под деревянный стук каблуков, слегка запаздывающийотносительно её энергичного бега…I1паззл – от англ.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
