Государственная деятельность цесаревича Александра Александровича и его восприятие правительственной политики в 1865 - 1881 гг (1098514), страница 39
Текст из файла (страница 39)
677. Оп. 1. Д. 307. С. 119. Там же. Ф. 642. Оп. 1. Д. 705. Л. 12–12 об. (подлинник на французском языке).531Милютин Д.А. Дневник. 1876 – 1878. С. 129.532«Любящий тебя племянник Саша…» // Исторический архив. 2013. №1. С. 125.530117принципам, на протяжении всего Восточного кризиса отстаивал независимость политики России от «европейского концерта» (особенно от Австро-Венгрии), требовал «ясной и положительной» программы, напоминал, что «пока ведутся беспредметные дискуссии, льется кровь,теряется время» 533 . «Мы все ждем, ждем и ждем, а чего ждем – конечно войны!.. Вот что значитнерешительная дипломатия полуразмягченного канцлера!!!» – сетовал наследник в письме кбрату, вел. кн.
Владимиру Александровичу 534 . «Игнатьев не знает уже, что и делать, – делилсятогда же цесаревич с женой, – и как с достоинством выпутаться из этого, он утверждает, чтоГорчаков полностью потерял голову, и даже Боткин ему сказал, будто он замечает у канцлерасимптомы старческого маразма!». Игнатьев, полагал вел. кн. Александр Александрович, «оченьхорошо понимает настоящий момент, которым если мы не воспользуемся, то дело будет испорчено на долгое время, если не навсегда. Чем раньше мы объявим войну, тем лучше для России ивыгоднее» 535 . Позже наследник престола писал Победоносцеву: «К счастью, когда я приехалсюда, то застал Игнатьева, который раскрыл глаза всем и так их пичкал, что, наконец, пришли ккакому-нибудь плану действий» 536 .
Когда же в конце октября под давлением России Порта согласилась на двухмесячное перемирие с Сербией, цесаревич не скрывал от Победоносцева своей досады на то, что «опять предлог объявить войну не удался»: «Дипломатия так все запутала,что без положительного повода войну нельзя объявить Турции» 537 . Поддержку своим взглядамАлександр Александрович мог найти и в письме князя В.П.
Мещерского, написанном им в начале октября в Петербурге после возвращения из поездки в Сербию и Черногорию (и, очевидно,полученном ещё в Ливадии). Под впечатлением увиденного Владимир Петрович без колебанийуверял цесаревича в том, что трудно отыскать более благоприятного момента для вооружённоговмешательства России, поскольку «Германия и Франция не тронутся, а Англия одна вряд липосмеет идти на войну с Россиею, и что с турками могли бы справиться две дивизии, войнаРоссии и Турции именно теперь безусловно нужна» 538 .Наряду с этим, тот же Победоносцев в письмах к наследнику эмоционально описывал, «в каком возбуждении находится в эту минуту русское общество». «Многим уже представляется, –утверждал он, – что правительство погрузилось в какую-то апатию, в сознание внешней и внутренней своей слабости», и растет «недовольство и недоверие к власти, которая ни в чем явственно и определительно не высказывается».
Ему представлялось, что «если все это кончитсяничем или каким-нибудь смазанным миром к нашему стыду и к удовольствию так называемыхсоюзников наших, все нынешнее возбуждение общества, выступающее теперь наружу, войдет533Восточный вопрос во внешней политике России. С. 201, 212; Хевролина В.М. Указ. соч. С. 235 – 236. ГА РФ. Ф.
652. Оп. 1. Д. 378. Л. 43 об., 44 об.535Там же. Ф. 642. Оп. 1. Д. 705. Л. 16 об. (подлинник на французском языке). 536Победоносцев и его корреспонденты. С. 569.537Там же. С. 569.538ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 895. Л. 302.534118внутрь и между правительством и народом может возникнуть такая глубокая рознь, какой у насеще не бывало в истории» 539 .
Возможно, что именно об этом письме или копии с него шёлпозднее разговор Александра Александровича с графом С.Г. Строгановым (во всяком случае, взаписи А.А. Половцова об этом есть какая-то неточность: письмо Победоносцева собственно кАлександру II не известно) о том, что «он в Ливадии получил прекрасное письмо от Победоносцева для представления государю, но что он, цесаревич, никогда не решится передать этописьмо государю, а отдал его государыне, у которой оно, вероятно, и осталось» 540 .
Мещерскийтакже писал, что «вдруг неожиданно и негаданно является такая минута, когда от правительственной политики требуется то именно, чего она тщательно избегала: определённой цели. Этоотсутствие определённой цели продолжает существовать и теперь. В России, в Вене, в Берлинеи в Белграде меня поразило то, что никто не знает: чего именно мы хотим, и это-то составляетглавную причину нашей слабости, главную причину нынешней розни между Россиею, как общество, народ, и между его правительством» 541 .
Соответственно и в письмах цесаревича из Ливадии появляются суждения, что несмотря на ненужные попытки решить дело миром, «все-такикончится войною или страшной бурей внутренней!» 542 .Впрочем, следует подчеркнуть, что настроения вел. кн. Александра Александровича в Ливадии отнюдь не определялись только полученными письмами Победоносцева и Мещерского.Хотя, конечно, Константин Петрович и князь, хорошо зная взгляды и чувства наследника, установившееся ранее не без их собственного содействия, могли на него воздействовать. Но политику министров цесаревич бранил задолго до их писем, уже 30 сентября он писал цесаревне:«Просто тошно становится, когда подумаешь, до чего мы дошли, и что за мелкие и подленькиеличности стоят у нас во главе правительства, и ни одного человека нет в администрации, который был бы хоть чем-нибудь в роде государственного человека; ничего подобного, и это толькои заметно в подобных нынешних трудных обстоятельствах, вся эта сволочь чиновники, заботящиеся о своем брюхе и больше ничего, а не министры Российской империи! Нет у папa ни одного человека порядочного, который говорил бы ему правду и был бы правда его помощником,и знал бы, и любил Россию, и был бы истинно русским человеком, служащий своему государюи отечеству из убеждений, а не как наемник! Я один ничего не могу сделать и ничего говоритьне могу, потому что папa не поверит мне, а если был бы здесь теперь хоть фельдмаршал Барятинский, много можно было бы переговорить с ним и с папa и вывести все на чистую воду; атеперь что, каждый врет чепуху и ничего полезного предложить не умеет!» 543 .
И вовсе неуди539Письма Победоносцева. С. 48 – 50.ГА РФ. Ф. 583. Оп. 1. Д. 11. Л. 99.541Там же. Ф. 677. Оп. 1. Д. 895. Л. 289 об.542Там же. Ф. 642. Оп. 1. Д. 705. Л. 39 об. – 40.543Там же. Л. 20 – 20 об.540119вительно, что «мелким и подленьким личностям» противопоставлялся князь А.И. Барятинский.Ещё со времен «ружейного дела» и борьбы в «верхах» за перспективы военной реформыфельдмаршал оставался для цесаревича признанным авторитетом и своего рода «светлой личностью» по сравнению с сановниками, находящимися у власти.
Так и осенью 1876 г. он рекомендовал отцу, размышлявшему о том, кого бы поставить во главе Действующей армии на Балканах, обратиться за советом к Барятинскому, который «настолько знает мир и так опытен в военных делах» 544 .Вел. кн. Владимир Александрович, остававшийся в Петербурге, но осведомленный о событиях в Ливадии (не располагая лишним временем для переписки, вел. кн. Александр Александрович, приехав в Крым, просил жену прочитывать брату «все, что может его интересовать» 545 ),во многом сочувствовал цесаревичу и в то же время старался смягчить категоричность его суждений. «Из писем к Минни я мог ясно понять, какие тяжелые минуты ты должен был переживать с первого дня твоего пребывания в Ливадии, – писал он 18 октября.
– Нет сомнения, чтогоды долгого спокойствия, как внешнего, так и внутреннего, полезны для всякого государства;для России же в особенности, после нашего страшного крымского погрома. Но, с другой стороны, это же самое спокойствие имеет также и свои невыгоды: оно приучает людей, а нас, русских, в особенности, жить спустя рукава». В своих оценках вел. кн.
Владимир Александровичбыл более рассудителен: «Ты обвиняешь людей высокопоставленных, что они не любят Россиии не знают, и с первым я не могу быть вполне согласным: я убежден, что они ее по-своему, далюбят. Вернее, они ее не знают: с этим я вполне согласен». При этом каждый министр «тянет всвою сторону, общей солидарности никто из них не хочет признавать». «При таких условияхобщей цели существовать, конечно, не может, – заключал великий князь. – Помнишь же, какпапa неоднократно об этом горевал и даже высказывал откровенно свои мысли по этому поводусамим министрам? Нечему дивиться, что в трудные минуты советников дельных нет» 546 .Общая неприязнь цесаревича к министрам отца особенно резко проявилась в его отношениик министру финансов М.Х.
Рейтерну, который был вызван в Ливадию, чтобы указать, на какиесредства можно рассчитывать в случае войны. (Не следует при этом также забывать той неприязни к Михаилу Христофоровичу, которая сформировалась у наследника ещё во второй половине 60-х гг.) 3 октября 1876 г. Рейтерн подал императору записку, в которой с завидной академичностью, но не считаясь с реалиями международной ситуации, доказывал, что Россия не выдержит «европейскую войну». Война, полагал он, неминуемо приведет «не только к расстройству», но и «к погрому наших финансовых и экономических интересов», и Россия «будет под-544Там же. Л.
16 об. – 17 (подлинник на французском языке).Там же. Л. 27.546Там же. Ф. 677. Оп. 1. Д. 737. Л. 56 – 57.545120вергнута такому разорению, с которым никакие бедствия в ее прошедшем сравниться не могут». Александр II усмотрел в этом критику своего царствования и проведенных им реформ,заметив на следующий день Рейтерну во время совещания, что «средства есть, но надобноуметь и хотеть их достать» 547 .
До совещания записку читал только наследник престола, с возмущением писавший жене: «Привезли сюда на днях министра финансов, чтобы переговорить сним о средствах для ведения войны. Представил он сегодня записку. Папa дал и мне ее прочесть и что же – ничего в ней нет, как то, что всякому ребенку известно, что война – весьма разорительная вещь и повлияет на нашу промышленность. Да Боже, кто же этого не знает, да неэто у него спрашивали, а про средства, или как он полагает приступить к изысканиям средств,ни слова; и это называется русский министр финансов, понимающий интересы и достоинствоРоссии, да к черту этого поганого немца; слава Богу, найдется на матушке России из 80000000жителей хоть один министр финансов настоящий! Просто ужас берет видеть и слушать все это,а вдобавок в этой поганой Ливадии, далеко от всего, никого не видишь из людей мыслящих ине с кем переговорить, посоветоваться.