Государственная деятельность цесаревича Александра Александровича и его восприятие правительственной политики в 1865 - 1881 гг (1098514), страница 33
Текст из файла (страница 33)
Оказавшись осенью 1867г. проездом в Берлине, наследник принимал Бисмарка, с которым «говорил долго и многоспрашивал его о теперешних делах Пруссии, о последней войне. Бисмарк объяснял по-своему, изаметно было, что он многое скрывает и лишнего не скажет ни за что. Говорили тоже о вопросеСеверного Шлезвига, но результат очень неудовлетворительный, и, кажется, кроме некоторыхгородов Пруссия ничего не отдаст Дании» 446 . Однако несомненно, что вместе с вполне чётковыявившимся во второй половине 60-х гг. отношением наследника к остзейскому вопросу иостзейским немцам (и немцам вообще) соседствовало и его нерасположение к Пруссии.
КнязьВ.П. Мещерский в письме от 28 августа 1867 г. с большой настойчивостью втолковывал наследнику о «важном государственном значении для России Ваших отношений к Пруссии»: «Наднях в «Московских ведомостях» я прочёл выписку из одной популярной прусской газеты, гдепо поводу династических отношений Прусского и Российского домов было сказано, междупрочим, что «отношения эти в будущем грозят разрушиться». «Кто знает, – продолжал Мещерский, – не есть ли такой взгляд отголосок тех чувств раздражения и обиды, с которымипрусское посольство (приезжавшее осенью 1866 г.
специально к свадьбе наследника. – В.А.)выехало из Петербурга и причина коих заключалась в приёме, Вами им сделанном. [...] Еслиинтересы России и её будущности Вам дороги, то во что бы то ни стало Вам надо всё предпринять, чтобы загладить впечатления минувшей осени. Измерьте доблестным Вашим сердцем,можно ли сравнить те минутные тягости, которые Вы на себя возложили, приневоливая к любезностям с пруссаками, с теми опасностями, которые угрожают России от перемены в отношениях к нам этого соседа» 447 .
Какие-то основания для подобного внушения, вероятно, были, инадо полагать, что именно об этом эпизоде цесаревич писал в дневнике 3 декабря 1866 г.: «Папамне сказал, что он слышал, как будто я дурно принял прусского посланника графа Рёдерна. Ябыл этим очень удивлён и желал бы знать, кто это сочинил. Потом папа мне сказал ещё, что вообще недовольны моим приёмом, что я очень сухо принимаю лиц, которые мне представляются. Это опять неправда, потому что напротив того я стараюсь как можно лучше принимать. Всеэти вещи мне очень неприятны и я желал бы очень знать, кто занимается тем, чтобы пересказывать папа всё это» 448 .
Быть может, в данном случае речь действительна шла лишь о простой, безвсякой задней мысли, неучтивости Александра Александровича, ещё и превратно изложенной445ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 299. С. 135.Там же. Д. 301. С. 68. «Скажите мне, в каком положении дело уступки Северного Шлезвига Дании? – спрашивал у наследника князь Н.А.
Орлов 1 сентября 1866 г. – О нём говорится в договоре Пруссии с Австриею, а в законе, представленном прусским палатам нет о том и помина. Я не отстану от этой мысли». (Там же. Д. 944. Л. 64 об.)447Мещерский В.П. Письма. С. 363.448ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 300. С. 10.446100императору, но основания для подобных толков были. В апреле 1867 г. А.А. Половцов дал вдневнике яркую характеристику взглядов великого князя.
По окончании одного из заседанийРусского исторического общества, «наследник, глядя на портреты двух прусских королей, нынецарствующего и покойного, спросил: «Почему эти портреты здесь?» Ему отвечали, что то подарки этих королей князю Горчакову. «Вот приятно получать такие подарки», – сурово и скороговоркою произнёс наследник» 449 .Франко-прусская война, нашедшая большой отклик во всём русском обществе, тем более немогла не вызвать реакции цесаревича. Его негативное отношение к Пруссии, а также к явнопрогерманской позиции императора, никогда не скрывавшего симпатии к родственному прусскому королевскому (а затем и императорскому) дому, выявилось совершенно отчётливо.2 июля 1870 г., за два дня до мобилизации прусской армии, вел. кн.
Александр Александровичписал жене в Данию, что «из Парижа последние известия нехороши, и французы, кажется, решительно хотят войны». При этом он открыто выражал надежду на поражение Пруссии. «Я былбы очень рад, и ещё больше буду радоваться, если они поколотят пруссаков. Вообще эта войнабудет весьма интересная, как на суше, так и на море. Французы уже начали приготовлять свойфлот и вооружают свои броненосные суда.
Я жду с большим нетерпением, когда французыобъявят войну, и дай им Бог наказать этих проклятых пруссаков и хорошенько их побить. Мыот этого только выиграем, таково моё мнение. Отлично будет, если французы пошлют свойфлот в Киль или другой прусский порт, потому что французский флот лучше и больше, чемпрусский. Словом, эта война будет самым интересным, что можно наблюдать в настоящее время. Хоть бы нам не пришлось участвовать, а я боюсь, потому что, ты знаешь, у нас симпатизируют пруссакам, которые в один прекрасный день на свой лад изъявят нам свою признательность! Момент чрезвычайно интересный». «Надеюсь, – прибавлял великий князь два дня спустя, – что Дания не упустит случая вернуть свои провинции, но, разумеется, не вмешиваясь ввойну.
Я уверен, что если французы победят, то это и так можно будет устроить» 450 .По-видимому, зная о настроениях своего сына, Александр II категорически запретил адъютанту цесаревича П.А. Козлову отправиться в качестве наблюдателя во французскую армию,что наследник попытался было устроить через французского посла генерала Флёри 451 . Находясь во время войны на отдыхе в Дании, отцу цесаревич свои впечатления и надежды 30 июля1870 г. излагал весьма осторожно: «Приехавши сюда, я узнал о победе пруссаков и о сильномпотрясении французской армии.
Дай Бог, чтобы эта победа пруссаков ускорила и упрочила бымирное состояние Европы. Здесь эта победа сделала сильный поворот; все те, которые желали449Там же. Ф. 583. Оп. 1. Д. 7. Л. 6 об.Там же. Ф. 642. Оп. 1. Д. 700. Л. 69 – 69 об., 71 – 71 об. (подлинник на русском и французском языках).451Там же. Ф. 677. Оп. 1. Д.
641. Л. 21.450101войны, приутихли совершенно, хотя их было очень мало. До сих пор с кем я ни говорил здесь ополитических событиях, все радуются и счастливы, что Дания осталась нейтральною, и что последнее поражение французов образумило всех тех, которые желали войны, и тем избегла Дания неизбежную свою погибель» 452 .
Однако в куда более откровенном письме великого князя кМещерскому от 9 августа звучат совсем иные настроения: «Грустно, очень грустно и тяжеловсё, что Вы пишите и много правды в Ваших словах. [...] Часто я думаю о положении России вскором будущем. [...] Поневоле приходится серьёзно подумать о нашей родине, и до неё скородоберутся поганые пруссаки, и до сих пор есть люди, которые уверены, что она (Пруссия. –В.А.) наша союзница.
Не понимаю решительно образа действий нашего правительства, и что заослепление. Да, покажут нам пруссаки, что значит союз и дружба, и увидим мы тогда, что задураки мы были всё время. Всё им делали угодное, во всём им помогали, тогда когда они намровно никогда и никакой услуги не оказали. Здесь решительно никто не может понять нашейдружбы к пруссакам и не верят этому как делу невозможному.
Да, грустно, очень грустно видеть, как мы сами приготовляем для себя неизбежную опасность и заботимся только о том, чтобы по возможности облегчить пруссакам занять наши балтийские провинции, а может быть, идальше… Но мне не верится, чтобы это был бы конец, а я уверен, что французы ещё дадут себязнать свиньям пруссакам. О! как я был бы счастлив!» 453 .Между прочим, сделав отступление, нужно заметить, что мнимое намерение Пруссии, а впоследствии Германии, захватить Прибалтику, оставалось для цесаревича своего рода жупелом,усугублявшим негативное отношение к новому могущественному соседу на западе.
В июне1880 г. германский кронпринц Фридрих Вильгельм, приезжавший в Петербург на похороныимператрицы Марии Александровны, имел с Александром Александровичем беседу об отношениях России и Германии, чтобы, как свидетельствует германский посол генерал Швейниц,заложить «основу для точек соприкосновения, если бы страсти грозили натравить два соседнихнарода друг на друга». В результате наследники «сошлись на том, что обоим государствам война друг против друга совершенно не нужна и нанесла бы лишь большой ущерб обеим сторонам,да и причины к подобной войне нигде нельзя усмотреть. В качестве единственного возможногоповода к такому конфликту цесаревич мог назвать не что иное, как желание князя Бисмаркааннексировать прибалтийские провинции».