Диссертация (1098035), страница 42
Текст из файла (страница 42)
713 Там же. С.121.
714 Там же. С.129-130.
сложность замысла и структуры его произведений: «Во всей поэзии Пастернака, во всем его творчестве, вплоть до начала работы над этим романом («Доктор Живаго» – А.С.-К.), идет вообще борьба не только между словом и словами, между дисциплиной замысла, темы, высказываемой мысли и беспорядочным, бурным рождением все новых образов, все новых и по-новому звучащих слов, но еще и между врожденным лирическим порывом и столь же врожденной зоркостью ко всему внешнему и чужому» 715.
Зададимся вопросом, можно ли считать позднюю статью В.Вейдле декларацией его размежевания с точкой зрения покойного, но все равно значимого для него Ходасевича? Вероятнее всего, на этот вопрос нужно ответить отрицательно, прежде всего принимая в расчет изменившееся с начала 1930-х годов мнение самого Ходасевича о Пастернаке. Речь шла, правда, не о признании поэтической индивидуальности, но во всяком случае о признании за Пастернаком человеческого достоинства и понимании его поведенческой линии, отдельной от магистрального пути советской литературы716. Исчезли из статей Ходасевича и резкие выпады в адрес пастернаковской поэтики. Дж. Малмстад вполне убедительно высказывает предположение о неосуществившемся из-за ранней смерти Ходасевича сближении с Пастернаком: «Какая же горькая ирония судьбы в том, что Ходасевичу, старше Пастернака всего на четыре года, не довелось увидеть сдержанной простоты сборника “На ранних поездах” (1943) и поздней лирики “антагониста”, на склоне лет смотревшего на свою раннюю поэзию, по существу, глазами Ходасевича. Творчество зрелого Пастернака развивалось в направлении, которое, я уверен, Ходасевич безоговорочно бы одобрил» 717.
Вейдле, теперь уже в одиночестве пристально следивший за творчеством зрелого Пастернака, шел по тому же пути. Постепенно в его
715 Там же. С.124-125.
716 Ходасевич В. Съезд советских писателей. Возрождение, 13 сентября 1934; Ходасевич В. Орденоносцы. Возрождение, 17 февраля 1939.
717 Джон Е.Малмстад. Единство противоположностей// Литературное обозрение, 1990, №2. С.59.
восприятии исчез качественный разрыв между поэтическими системами Пастернака и Ходасевича, который он отмечал в конце 1920-х гг. В статье 1928 г. Вейдле писал, противопоставляя «большого поэта» Ходасевича
«фокуснику» Пастернаку: «Забудут многое. Но будут помнить, как неслыханное чудо, что Россия, в такую эпоху ее истории, имела не только чревовещателей, фокусников и пионеров, не одних стихотворцев и литераторов, но и поэта, в котором она жила и в котором мы жили с нею» 718. В 1961-м Вейдле повернет эту максиму в личный план: «Поэзия Ходасевича была последней по времени на русском языке, что дала мне эту близость к существу поэзии». Но рядом с этим признанием он поместит второе: «В недавнее время читал и перечитывал я с полным согласием, с полным участием стихи последних лет Пастернака…» 719. Alter ego Ходасевича в его литературной борьбе 1920-х годов, подтвердивший все догадки поэта специалист-филолог, В.Вейдле с течением времени признал несостоятельность главного противопоставления эпохи. До конца верный своему долгу перед Ходасевичем, Вейдле за него и вместо него сделал те выводы, которые, по его ощущению, и сам Ходасевич не мог бы не сделать, окажись он читателем поздних стихов и прозы Пастернака.
-
В.В.Набоков
Иначе эволюционировали взгляды на творчество Пастернака еще одного его критика – В.В.Набокова. В мае 1927 г. он коротко, но выразительно высказался о Пастернаке. Из этого отзыва, правда, неясно, читал ли критик эпические произведения Пастернака, впрочем, учитывая отправные пункты Набокова, это вряд ли существенно отозвалось бы на его оценках. Очевидно, пиетет, который Набоков испытывал к Ходасевичу в 1920-х годах, заставил его ученически точно воспроизвести уже неоднократно звучавшие штампы: «Есть в России довольно даровитый
718 Вейдле В.В. Поэзия Ходасевича// Современные записки, 1928. №34. С.469.
719 Вейдле В.В. Ходасевич издали и вблизи// Новый журнал, 1961, N 66. С. 127.
поэт Пастернак. Стих у него выпуклый, зобастый, таращащий глаза, словно его муза страдает базедовой болезнью. Он без ума от громоздких образов, звучных, но буквальных рифм, рокочущих размеров. Синтаксис у него какой-то развратный. Чем-то напоминает он Бенедиктова. Вот точно также темно и пышно Бенедиктов писал о женском телосложенье, о чаше неба, об амазонке. Восхищаться Пастернаком мудрено: плоховато он знает русский язык, неумело выражает свою мысль, и вовсе не глубиной и сложностью самой мысли объясняется непонятность многих его стихов. Не одно его стихотворенье вызывает у читателя восклицанье: “Экая, ей Богу, чепуха!”. Такому поэту страшно подражать. Страшно, например, за Марину Цветаеву. Страшно и за молодого поэта Дм.Кобякова, выпустившего только что два небольших сборника. Книжка “Горечь” открывается посвящением Пастернаку: “Каким просторам открывал? Где намечают поцелуем”. Причем тут дательный падеж, где подлежащее и прямое дополнение, – вряд ли знает сам автор. Почти в каждом стихотвореньи есть такого рода курьезы» 720. Как видим, нагромождение образов, темный синтаксис, дурное владение русским языком (с детальным перечислением ошибок), негативное влияние на поэтов-современников (прежде всего – на Цветаеву) – все правила давно продуманной Ходасевичем игры безукоризненно соблюдены Набоковым. Отметим еще изобретенный им прием – обидного сближения Пастернака с третьестепенными поэтами- эпигонами, Бенедиктовым и, чуть ниже, с Апухтиным.
Здесь можно было бы поставить точку. Однако это решение не кажется нам неправомерным, поскольку Набоков, как и Вейдле, был одним из тех немногих современников, кто дожил до выхода в свет романа Пастернака «Доктор Живаго» и его поздней поэзии. В отличие от Вейдле, Набоков прошел совершенно иную эволюцию, вернее, эволюции в отношении к Пастернаку в его случае просто не было. Свой резко
720 Вл.Сирин. Дмитрий Кобяков. «Горечь» (Птицелов. Париж 1927 г.) и «Керамика» (там же, 1925 г.). Евгений Шах. «Семя на камне» (Париж, 1927)// Руль. Берлин. 1927, 11 мая, №1959. С.4.
отрицательный отзыв на роман и все, связанное с ним, Набоков адресовал искреннему адепту Пастернака Г.П.Струве: «Мне нет дела до идейности плохого провинциального романа – но как некоторых русских не коробит от сведения на нет Февральской революции и раздувания Октября (чему, собственно Живаго обрадовался, читая под бутафорским снегом о победе советов в газетном листке?), и как Вас-то, верующего, православного, не тошнит от докторского нарочито церковно-лубочно-блинного духа? “Зима выдалась снежная, на св. Пафнутия ударил превеликий мороз” (цитирую по памяти). У другого Бориса (Зайцева) все это выходило лучше. А стихи доктора: “Быть женщиной – огромный шаг”» 721. Обсуждая с В.Ф.Марковым глубоко поразившую его точку зрения Набокова на роман Пастернака, Г.П.Струве получил следующее объяснение, которое представляется нам весьма достоверным: «…Во-первых, Набоков явно завидует Пастернаку, и зависть эта не одного художника к другому, не Сальерическая, ибо Набоков искренне, видимо, считает “Живаго” вещью неудачной, и тут он не одинок, да и нельзя было ожидать от него иного, зная его вкусы. Основа этой зависти – комплекс неполноценности. Набоков давно уверился, что этика в художественность не входит, и вдруг встречается с вещью, которая духовно-поэтическим содержанием и сильна, и он внутренне чувствует, что это большая сила, что благородство, чистота
– вещи решающие, и роман Пастернака именно из-за них производит действие на читателя, но сам Набоков не может это открыто признать, ибо давно “доказал”, что это все ерунда. На этой почве он может просто возненавидеть Пастернака – и есть за что. Пастернак ставит под сомнение всю его эстетику» 722. Это замечание В.Ф.Маркова удивительным образом совпадает с оценкой, которую дал Набокову в 1937 г. его тогдашний кумир В.Ф.Ходасевич: «При тщательном рассмотрении Сирин оказывается по преимуществу художником формы, писательского приема… Сирин не
721 Письмо В.В.Набокова Г.П.Струве от 11 июля 1959// Звезда, 1999, №4. С.35.
722 Цит. по: Лазарь Флейшман. Встреча русской эмиграции с «Доктором Живаго». Борис Пастернак и холодная война. С. 436-437.
только не маскирует, не прячет своих приемов, как чаще всего поступают все и в чем Достоевский, например, достиг поразительного совершенства, — но напротив: Сирин сам их выставляет наружу, как фокусник (курсив мой – А.С.-К.), который, поразив зрителя, тут же показывает лабораторию своих чудес. Тут, мне кажется, ключ ко всему Сирину. Его произведения населены не только действующими лицами, но и бесчисленным множеством приемов, которые, точно эльфы или гномы, снуя между персонажами, производят огромную работу: пилят, режут, приколачивают, малюют… Они строят мир произведения и сами оказываются его неустранимо важными персонажами. Сирин их потому не прячет, что одна из главных задач его — именно показать, как живут и работают приемы» 723. Слово «фокусник», которым Ходасевич в 1937 году наградил Набокова, как мы видели раньше, в словаре его единомышленников, относилось именно к Пастернаку. Игра приемом или игра словами – такая ли уж большая разница? Следует оговорить только, что к 1937 г. отношение Ходасевича к Пастернаку стало очевидным образом меняться. И, возможно, напиши он о Пастернаке конца 30-х годов развернутую критическую статью, прежних выпадов в ней нам уже не довелось бы прочитать.
Помимо проблемы поэтики, решаемой Пастернаком принципиально иначе, и уже самим этим ставящим под сомнение ценность его собственных открытий, у Набокова была еще одна причина ненавидеть автора «Живаго». Особенно болезненно должны были задеть Набокова пристальное внимание, которым окружила роман Пастернака не только литературная критика русского зарубежья, но и читательская аудитория, и те неминуемые – иногда весьма нелестные сравнения с «Лолитой», – которыми сопровождался путь романа «Доктор Живаго» за рубежом724.
723 Ходасевич В.Ф. О Сирине// «Возрождение», 13 февраля 1937 года. №4065. С.9.
724 Подробнее см. об этом: Лазарь Флейшман. Встреча русской эмиграции с «Доктором Живаго». Борис Пастернак и холодная война. С.248-249. А также: Стейси Шифф. Вера (Миссис Владимир Набоков): Биография / Пер. с англ. О.Кириченко. - М., 2002. С. 325-326
Переменивший свои приоритеты В.В.Вейдле был, безусловно, гораздо свободнее в вопросах писательских амбиций и личного первенства.
В оправдание Набокова нужно заметить, что его неприятие Пастернака было далеко не безоглядным. Неслучайно очевидно, в его рассказе «Тяжелый дым» (1935) следующим образом изображается книжная полка героя: «Тут был и случайный хлам (больше всего), и учебники по политической экономии (я хотел совсем другое, но отец настоял на своем); были и любимые, в разное время потрафившие душе книги, «Шатер» и «Сестра моя жизнь», «Вечер у Клер» и «Bal du comte d’Orgel», «Защита Лужина» и «Двенадцать стульев», Гофман и Гельдерлин, Боратынский и старый русский Бэдекер» 725. В этом списке удивляет не столько сближение Пастернака и Гумилева в читательском сознании Набокова (что, может быть, и вовсе не странно с определенного угла зрения), сколько совмещение в одном ряду собственного романа «Защита Лужина» и пастернаковской книги «Сестра моя жизнь». Такое сочетание говорит все же об очень высокой, хоть и косвенной, оценке Набоковым таланта Пастернака.
Аналитическая статья В.В.Вейдле 1928 г. о творчестве Пастернака – самый значительный и внимательный отзыв на поэзию Пастернака после публикации его книги поэм. И при этом – отзыв совершенно партийный и отчасти итоговый, поскольку некоторые критические высказывания о «905- м годе» обогнали выход самой книги.
-
З.Н.Гиппиус
Отрывок из поэмы “905-й год” под названием “Потемкин” (в окончательной редакции “Морской мятеж”) был напечатан (перепечатан из 2-го номера “Нового мира” за тот же год) в журнале “Версты” (1926, №1). Через год, в журнале “Воля России” (1927, №2), была сделана публикация с
725 Набоков В.В. Тяжелый дым// Набоков В.В. Весна в Фиальте. М., 1989. С. 35. Благодарим за это указание В.И.Новикова.
противоречивым заглавием: “Лейтенант Шмидт” (Из поэмы “1905-й год”). Она представляла собой разрозненные отрывки из “Лейтенанта Шмидта”, воспринятые однако редакцией как цельная поэма. Таким образом, еще до выхода книги Пастернака эмигрантская критика уже могла составить себе некоторое впечатление о новых поэмах. Да и из России до эмигрантского сообщества иногда доходили отдельные экземпляры литературных периодических изданий. Так, еще до книги небольшую, но восторженную рецензию на отрывки из поэмы «905-й год», опубликованные в харьковском альманахе «Пролетарий» (1926), написал А.Леонидов: «Стихи Пастернака, посвященные <…> русскому революционному движению, лучше из всех, какие ему приходилось печатать за последние два-три года» 726. Однако такой отзыв был редкостью.
В середине 1926 г. в газетах “Дни” и “Последние новости” появилось несколько обширных статей, направленных против журнала “Версты” с его очевидным намерением отгородиться от существующих эмигрантских течений и провозгласить свое собственное отношение к происходящим в России событиям – как политическим, так и литературным727. Естественно, в пылу журнальной полемики были задеты и авторы “Верст”, 14 августа 1926 г. в парижской газете «Последние новости» с программной антиверстовской статьей выступила Зинаида Гиппиус (Антон Крайний). В частности, она коснулась недавних публикаций, среди них – отрывка из новой поэмы Пастернака «905-й год». Заметим, что это был период литературного «флирта» Ходасевича и Гиппиус, поэтому и на ее крайне резкую оценку могло оказать влияние очевидное для всех неприятие Ходасевичем поэзии Пастернака. Пытаясь возможно более нелицеприятно обобщить происходящее в современной советской литературе, З.Гиппиус фиксируется на строфе, впоследствии исключенной Пастернаком из книжной редакции поэмы:
726 Леонидов А. Рецензия на «905-й год»// Воля России, 1927, №5/6. С.?.
727 Первая из ряда подобных статей – Макеев Н. Эмигрантский снобизм// Дни, 1926, 5 августа. С.2-3.