Фукуяма конец истории (1063652), страница 48

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 48)

сублимировать такие иррациональные проявления тимоса, как честолюбие принца

и религиозный фанатизм в неограниченное накопление собственности. Там, где

когда-то был конфликт по династическим или религиозным вопросам, теперь

появились новые зоны мира, построенные современным либеральным европейским

народом-государством. Политический либерализм в Англии положил конец

религиозным войнам между протестантами и католиками, которые чуть не

уничтожили страну в семнадцатом веке: с его появлением религия потеряла свое

жало, потому что стада терпимой.

Гражданский мир, порожденный либерализмом, логически должен был иметь

аналог в отношениях между государствами. Империализм и воина исторически

были порождены аристократическим общественным устройством. Если либеральная

демократия устранила классовые различия между рабами и господами, сделав

рабов хозяевами самим себе, то она должна была в конечном счете устранить и

империализм. Этот тезис был сформулирован в несколько иной форме экономистом

Йозефом Шумпетером, который утверждал, что демократическое капиталистическое

общество отличается не-воинственностью и антиимпериалистичностью, поскольку

дает иной выход энергии, ранее приводившей в движение войну:

"Система конкуренции полностью поглощает энергию большинства людей на

всех уровнях экономики. Постоянное прилежание, внимание и концентрация

энергии -- вот условия выживания в этой системе, в первую очередь в

конкретно экономических профессиях, но также и в других видах деятельности,

организованных по аналогичной модели. И остается гораздо меньше излишней

энергии, которая может быть направлена на войну и завоевания, чем было в

докапиталистическом обществе. Та излишняя энергия, что еще остается,

направляется главным образом на предпринимательство, на достижение сияющей

цифры -- известный тип капитана индустрии, -- а остаток ее прилагается в

искусстве, науке и общественных движениях... Чисто капиталистический мир

поэтому не мог бы предложить плодородной почвы империалистическим

импульсам... Дело в том, что люди такого мира были бы, вероятнее всего, по

сути своей настроены не воинственно".³⁹³

Шумпетер определил империализм как "бесцельную склонность государства к

неограниченной силовой экспансии".³⁹⁴ Это неограниченное

стремление к завоеваниям не является универсальной характеристикой любого

человеческого общества и не может быть вызвано абстрактным поиском

безопасности со стороны обществ рабов. Наоборот, оно возникает в конкретных

местах и временах, как в Египте после изгнания гиксосов (семитическая

династия, управлявшая Египтом с восемнадцатого по шестнадцатый век до н.э.)

или после обращения арабов в ислам в результате установления

аристократического строя, моральные основы которого ориентированы на

войну.³⁹⁵

Генеалогия современных либеральных обществ, восходящая к самосознанию

рабов, а не господ, и влияние на них последней великой рабской идеологии --

христианства, проявляется сегодня в распространении сочувствия и устойчиво

Снижающейся толерантности к насилию, смерти и страданиям. Это заметно,

например, в постепенном исчезновении смертной казни в развитых странах или

снижении терпимости развитых обществ к потерям на войне.³⁹⁶ Во

время Гражданской войны в Америке расстрел солдата за дезертирство был

рутинным делом; во время Второй мировой войны за это преступление был казнен

только один солдат, и потом его вдова подала в суд на правительство США от

его имени. Британский Королевский Военный Флот силой набирал моряков из

низших классов на службу, которую можно было считать рабством; сейчас он

должен заманивать их зарплатами, сравнимыми с зарплатами в гражданском

секторе, и обеспечивать домашний уют на борту корабля. Принцы семнадцатого и

восемнадцатого столетий, не задумываясь, посылали на смерть десятки тысяч

солдат из крестьян ради собственной личной славы. Сегодняшние руководители

демократических государств не поведут свои страны на войну без серьезной

причины национального масштаба и еще сто раз подумают перед таким серьезным

решением, потому что форма правления страны не позволит им вести себя

опрометчиво. И если они на это идут, как в случае Америки во Вьетнаме, их

ждет суровое наказание.³⁹⁷ Токвиль, отмечая подъем сострадания,

уже когда писал "Демократию в Америке" в тридцатых годах девятнадцатого

века, цитирует письмо, которое мадам де Севинье написала своей дочери в 1675

году. Там она спокойно описывает колесование мошенника, похитившего какие-то

бумаги, и его четвертование после смерти (то есть разрубание тела на четыре

части); "части его тела были выставлены в четырех углах

города".³⁹⁸ Токвиль, пораженный, как легко она об этом говорит,

точно о погоде, приписывает произошедшее с тех пор смягчение нравов росту

равенства. Демократия сносит стены, разделявшие ранее классы общества, те

стены, что мешали образованным и чувствительным людям вроде мадам де Севинье

хотя бы признать этого мошенника равным себе человеком. Сегодня наше

сострадание охватывает не только низшие классы людей, но и высших

животных.³⁹⁹ .

Вместе с распространением социального равенства произошли важные

изменения и в экономике войны. До промышленной революции национальное

богатство извлекалось из небольшой прибавочной стоимости, тяжким трудом

созданной массой крестьян, живущих едва на уровне поддержки собственного

существования, как было почти во всех сельскохозяйственных странах:

Честолюбивый принц мог увеличить свое богатство, лишь захватив чью-то чужую

землю с крестьянами или завоевав определенные ценные ресурсы, например,

золото и серебро Нового Света. Но после промышленной революции важность

земли, населения и природных ресурсов как источника богатства резко

снизилась по сравнению с технологией, образованием и рациональной

организацией труда. Колоссальный роет производительности труда, обеспеченный

последними факторами, был куда более существенным и давал куда большие

экономические выгоды, чем территориальные завоевания. Такие страны, как

Япония, Сингапур и Гонконг, с малой территорией, ограниченным населением и

без природных ресурсов оказались в экономически выигрышном положении без

необходимости прибегать к империализму ради увеличения своего богатства.

Конечно, как показала попытка Ирака захватить Кувейт, контроль над

определенными природными ресурсами, например над нефтью, потенциально

обещает огромные экономические выгоды. Но последствия этого вторжения вряд

ли сделают подобный метод освоения ресурсов привлекательным в будущем.

Учитывая факт, что доступ к тем же ресурсам может быть получен мирным путем

через глобальную систему свободной торговли, война имеет куда меньше

экономического смысла, чем это было двести или триста лет тому

назад.⁴⁰⁰

И в то же время экономические издержки войны, о которых так сокрушался

Кант, выросли с прогрессом технологии экспоненциально. Уже во время Первой

мировой войны технология обычных вооружений сделала войну такой дорогой, что

целые общества оказались подорванными участием в войне, даже на стороне

победителя. Нет необходимости говорить, что ядерное оружие увеличило

потенциальные социальные издержки еще во много раз. Роль ядерного оружия в

сохранении мира в период "холодной" войны достаточно широко

признана.⁴⁰¹ Рассуждая об отсутствии войн в Европе с 1945 года,

очень трудно отделить эффект наличия ядерного оружия от таких факторов, как

биполярность. В ретроспективе, однако, кажется разумным предположить, что

тот или иной кризис "холодной" войны -- берлинский, кубинский или

ближневосточный -- мог бы вырасти в настоящую войну, если бы сверхдержавы не

осознавали ужасную потенциальную цену конфликта.⁴⁰²

Фундаментально невоинственный характер либерального общественного строя

очевиден в необычайно мирных отношениях, которые страны с таким строем

поддерживают друг с другом. Существует большая масса литературы, отмечающей

тот факт, что очень мало есть примеров, если они вообще есть, когда одна

либеральная демократия шла бы войной на другую.⁴⁰³ Политолог

Майкл Доил, например, утверждает, что за двести примерно лет существования

современных либеральных демократий не было ни одного такого

примера.⁴⁰⁴ Конечно, либеральные демократии могут воевать с

государствами с иным общественным строем, как воевали, например, Соединенные

Штаты в двух мировых войнах, в Корее, во Вьетнаме и недавно -- в Персидском

заливе. Энтузиазм, с которым велись, эти воины, может быть, даже превосходил

энтузиазм традиционных монархий или деспотий. Но в отношениях между собой

либеральные демократии демонстрируют мало недоверия или интереса к

господству друг над другом. Они придерживаются одинаковых принципов

всеобщего равенства и прав, и поэтому у них нет оснований оспаривать

легитимность друг друга. В таких государствах мегалотимия находит себе иные

выходы, кроме войны, или атрофируется до такой степени, что вряд ли может

спровоцировать современную версию кровавой битвы. Смысл утверждения не

столько в том, что либеральная демократия сковывает естественные инстинкты

агрессии и насилия у человека, сколько в том, что она фундаментально

преобразует эти инстинкты и устраняет мотивы для империализма.

Миротворческое влияние либеральных идей на международную политику можно

увидеть в изменениях, произошедших в Советском Союзе и Восточной Европе

начиная с середины восьмидесятых годов. Согласно теории реалистов,

демократизация в СССР не должна была изменить его стратегическую позицию; и

действительно, многие наблюдатели, воспитанные в реализме, предсказывали

совершенно явно, что Горбачев никогда не допустит падения Берлинской стены

или потери советских "предмостных укреплений" в Восточной Европе. И все же

именно эти поразительные изменения произошли во внешней политике Советского

Союза между 1985 и 1989 годами, и не в результате каких-либо изменений в

международном положении Советского Союза, а из-за того, что Горбачев назвал

"новым мышлением". Советские "национальные интересы" не оказались данностью

и били резко перетолкованы в радикально минимальных терминах Горбачевым и

бывшим министром иностранных дел Эдуардом Шеварднадзе;⁴⁰⁵ "Новое

мышление" началось с того, что по-иному стали оцениваться .внешние угрозы

для Советского Союза. Демократизация в СССР привела непосредственно к

уменьшению роли прежних столпов советской внешней политики, таких как страх

перед "капиталистическим окружением" или НАТО как "реваншистской

агрессивной" организацией. Напротив, теоретический журнал КПСС "Коммунист" в

начале 1988 года объяснял, что "не существует влиятельных политических сил в

Западной Европе или США", планирующих "военную агрессию против социализма",

и что "буржуазная демократия служит вполне определенным барьером па пути

развязывания подобной войны".⁴⁰⁶ Таким образом, видимо,

восприятие иностранной угрозы не определяется "объективно" положением

государства в системе государств, но очень сильно зависит от идеологии.

Изменения в восприятии угрозы вымостили путь к массивным односторонним

сокращениям обычных вооружений и Советском Союзе. Свержение коммунизма в

Восточной Европе привело к аналогичным объявлениям об одностороннем

сокращении сил в Чехословакии, Венгрии, Польше и других демократизирующихся

государствах. Все это могло случиться потому, что новые демократические силы

в Советском Союзе и Восточной Европе лучше западных реалистов понимали:

демократии не представляют друг для друга серьезной угрозы.⁴⁰⁷

Некоторые реалисты пытались объяснить примечательный эмпирический факт

отсутствия войн между либеральными демократиями утверждением, что такие

страны либо не являются соседними (и потому не могут друг с другом воевать),

либо вынуждены к сотрудничеству перед лицом сильной угрозы со стороны ее

либерально-демократических стран. То есть состояние мира между такими

традиционными антагонистами, как Великобритания, Франция и Германия, с 1945

года объясняется не их общей приверженностью к либеральной демократии, а

общим страхом перед Советским Союзом, который побудил их объединиться в союз

НАТО и Европейское Сообщество.⁴⁰⁸

Заключения такого рода возможны только, если настаивать на точке

зрения, будто страны -- это бильярдные шары, и последовательно

отворачиваться от всего, что происходит у них внутри. На самом деле есть

страны, чьи мирные отношения можно объяснить как в первую очередь результат

Характеристики

Список файлов реферата