Фукуяма конец истории (1063652), страница 52

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 52)

диктуется общественным строем. Но как менялись в ходе истории концепции

легитимности, так же менялись и международные отношения; хотя может

казаться, что война и империализм постоянно присутствуют в истории, в каждом

веке войны велись из-за совершенно разных целей. Нет и не было "объективных"

национальных интересов, дающих общую нить поведения государств в разных

местах и в разное время, но есть плюрализм национальных интересов,

определенных действующим принципом легитимности и теми лицами, которые этот

принцип истолковывают.

И вполне естественным кажется, что либеральная демократия, стремящаяся

упразднить различие между господами и рабами, должна иметь совершенно иные

цели внешней политики. Мир в постисторической реальности возникнет не

потому, что у главных государств принципы легитимности одни и те же. Такое

состояние дел бытию и раньше, например, когда все государства в Европе были

монархиями или империями. Мир возникнет из специфической природы

демократической легитимности, ее способности удовлетворять, жажду признания

человека.

Различие между демократическими и недемократическими государствами,

возможность более широкого исторического процесса, ведущего к

распространению к мире либеральной демократии, предполагает, что

традиционный морализм американской внешней политики с его заботой о правах

человека и "демократических ценностях" не так уж наивен.⁴³⁰ Генри

Киссинджер в семидесятых годах утверждал, что революционные вызовы

коммунистическим государствам вроде Советского Союза и Китая приносят

моральное удовлетворение, но весьма неразумны практически, поскольку

перекрывают путь к "реалистическим" соглашениям по таким вопросам, как

контроль над вооружениями или урегулирование региональных конфликтов.

Бывшего президента Рейгана в 1987 году резко критиковали за призыв к Советам

снести Берлинскую стену, и критиковали даже в Германии, которая давно уже

приспособилась к "реальности" советской державы. Но мир развивался в сторону

демократии, и оказалось, что революционные вызовы легитимности Советского

Союза не только приносили моральное удовлетворение, но были политически

разумны, поскольку совпадали с вскоре выраженными надеждами многих людей,

живших в то время под властью коммунизма.

Конечно, никто не будет отстаивать политику военного вызова

недемократическим государствам, имеющим мощное оружие, тем более ядерное.

Революции того сорта, что произошли в Восточной Европе в 1989 году, --

события редкие, даже беспрецедентные, а демократия не может строить свою

внешнюю политику в расчете на неизбежное падение каждой диктатуры, с которой

у нее возникает противостояние. Но, рассчитывая баланс сил, демократия

должна помнить, что легитимность -- это тоже разновидность силы, а у сильных

государств часто бывают внутренние слабости. Это значит, что демократия,

выбирающая себе друзей и врагов по идеологическим соображениям -- то есть по

тому, демократичны они или нет, -- скорее приобретет себе более сильных и

устойчивых союзников в долгосрочной перспективе. А имея дело с врагом, не

следует забывать устойчивые моральные различия своего и его режима или вслед

за сильным отметать в сторону вопросы о правах человека.⁴³¹

Мирное поведение демократий предполагает далее, что Соединенные Штаты и

другие демократические страны имеют долговременные интересы по сохранению

сферы демократии в мире и ее распространению туда, куда это возможно и

позволяется расчетом. То есть раз демократии не воюют друг с другом, то

постоянное расширение постисторического мира будет более мирным и успешным.

Тот факт, что коммунизм в Восточной Европе и Советском Союзе пал, а

непосредственная военная УГроза со стороны Варшавского договора практически

испарилась, не должен делать нас безразличными к тому, кто станет

наследником восточно-европейского коммунизма. Потому что в долгосрочной

перспективе главной гарантией Запада от возрождения угрозы из этой части

мира, или, например, из воссоединенной Германии, или от экономически

доминирующей Японии будет процветание в этих странах либеральной демократии.

Необходимость, чтобы демократические страны вместе распространяли

демократию и мир между народами, -- идея почти такая же старая, как сам

либерализм. Задачи дня международной лиги демократии, где правит закон, были

сформулированы Иммануилом Кантом в его знаменитой статье "Вечный мир", а

также "Идее всеобщей истории". Кант утверждал, что преимущества, полученные

человеком при переходе от естественного состояния к гражданскому обществу,

во многом сводятся на нет состоянием войны, преобладающим между

государствами: "Использование друг против друга всех сил общества для

вооружения, вызываемые войной опустошения, еще в большей степени --

необходимость быть всегда к ней готовым, [все это] препятствует полному

развитию природы человека".⁴³² Работы Канта по международным

отношениям впоследствии стали интеллектуальной основой современного

либерального интернационализма. Кантианская лига вдохновила американские

попытки основать Лигу Наций, а впоследствии -- ООН. Как отмечалось выше,

послевоенный реализм во многих отношениях явился антидотом этой струе

либерального интернационализма, утверждая, что истинное решение проблемы

международной напряженности лежит не столько в международном праве, сколько

в балансе сил.

Сокрушительная неудача попыток Лиги Наций и ООН обеспечить коллективную

безопасность сперва от угроз Муссолини, Японии и Гитлера, а потом от

советского экспансионизма привела к общей дискредитации кантианского

интернационализма и международного права вообще. Но чего многие не поняли --

это что фактическое воплощение идеи Канта имело серьезные дефекты из-за

того, что не следовало собственным предписаниям Канта.⁴³³

Кантовская "Первая дефинитивная статья" для вечного мира утверждает, что

государства, образующие международную систему, должны быть республиками, то

есть либеральными демократиями.⁴³⁴ "Вторая дефинитивная статья"

утверждает, что "международное право должно быть основано на федерализме

свободных государств",⁴³⁵ то есть государств с республиканскими

конституциями. Кантовские доводы прямолинейны: государства, основанные на

республиканских принципах, вряд ли будут воевать друг с другом, поскольку

самоуправляемые народы с большей неохотой пойдут на издержки войны, чем

деспотические режимы, а международная федерация, чтобы она была действенной,

должна иметь общие либеральные принципы права. Международное право -- это

всего лишь внутренний закон, переписанный в большем масштабе.

Организация Объединенных Наций не выполнила этих условий с самого

начала. Хартия Объединенных Наций вообще опустила все упоминания о

"свободных нациях" ради более слабого принципа "суверенного равенства всех

ее членов".⁴³⁶ Иначе говоря, членство в Объединенных Нациях было

открыто любому государству, подходящему под определенные минимальные

критерии суверенности, независимо от того, народная это суверенность или

нет. И сталинский Советский Союз был с самого начала членом-основателем

организации, с постоянным местом в Совете Безопасности и правом пето на

резолюции этого органа. После деколонизации Генеральная Ассамблея

наполнилась кучей стран третьего мира, имевших мало общего с кантовскими

либеральными принципами, и эти страны обрели в лице ООН удобный инструмент

для проталкивания нелиберальных политических решений. Предварительного

консенсуса о справедливых принципах политического устройства или природе

прав не было, и потому неудивительно, что ООН ничего не смогла добиться

реально важного в критическом вопросе коллективной безопасности за все время

своего существования. Неудивительно также, что американский народ всегда

глядел на ООН с большим подозрением. Ее предшественница, Лига Наций, была

несколько более однородной по политическому характеру своих членов, хотя

после 1933 года туда вошел Советский Союз. Но ее способность проводить в

жизнь принципы коллективной безопасности решительно ослаблялась тем, что два

важных игрока системы государств -- Япония и Германия -- не были

демократическими и не желали играть по правилам Лиги.

С ослаблением "холодной" войны и подъемом движений за реформы в

Советском Союзе и Китае ООН стряхнула с себя часть прежнего бессилия. В

Совете Безопасности прошли беспрецедентные экономические санкции против

Ирака, а санкционирование применения силы после вторжения в Кувейт указывало

на такой тип международных действий, которые могут стать возможными в

будущем. Совет безопасности все еще может, однако, сползти назад из-за

действий таких не до конца реформированных держав, как Россия и Китай, а в

Генеральной Ассамблее по-прежнему полно не свободных государств. И разумно

будет усомниться, что ООН станет основой "нового мирового порядка" в

следующем поколении.

Если попытаться создать лигу наций согласно предписаниям Канта,

избавленную от фатальных недостатков прежних международных организаций, то

ясно, что получится что-то больше похожее на НАТО, чем на ООН -- то есть

лига по-настоящему свободных государств, собранных воедино своей общей

приверженностью к либеральным принципам. Такая лига будет куда более

способна применить силу для защиты своей коллективной безопасности от угроз

со стороны недемократических стран. Составляющие ее государства сумеют в

своих взаимоотношениях придерживаться принципов международного права,

фактически такой кантианский либеральный международный порядок волей-неволей

возник в период "холодной" войны под защитным зонтиком таких организаций,

как НАТО, Европейское Сообщество, OECD, Большая Семерка, ГАТТ⁴³⁷

и другие, предварительным условием членства в которых является

либеральность. Сегодня промышленно развитые демократии эффективно объединены

сетью обязывающих юридических соглашений, регулирующих взаимные

экономические интересы. Эти страны могут вести политическую борьбу за квоты

на говядину, или структуру Европейского-Монетарного Союза, или по вопросу о

том, как вести себя с Ливией или в арабо-израильском конфликте, но

применение силы для решения таких споров между либеральными демократиями

попросту немыслимо.

Соединенным Штатам и другим либеральным демократиям придется посмотреть

в глаза тому факту, что после коллапса коммунистической системы мир, в

котором они живут, все меньше и меньше остается прежним миром геополитики и

что правила и методы исторического мира не подходят к жизни в

постисторическом. Для последнего главными вопросами станут вопросы

экономические -- например, поощрение конкурентоспособности и новаторства,

управление внутренними и внешними дефицитами, поддержка полной занятости,

совместная работа над серьезными экологическими проблемами и так далее.

Иными словами, либеральным демократиям придется примириться с фактом, что

они -- наследники буржуазных революций, начавшихся четыреста лет назад.

Постисторический мир -- это мир, в котором стремление к комфортному

самосохранению победило желание рисковать жизнью в битве за престиж и в

котором борьбу за господство сменило всеобщее и рациональное признание.

Современные люди могут ad infinitum спорить, достигли ли они

постисторического мира -- то есть не возникнут ли в международной жизни

новые империи, дикторы, неудовлетворенные националисты, добивающиеся

признания, или новые религии, сметающие все на своем пути, как вихрь

пустыни. Но в определенный момент им придется также задуматься над вопросом:

пост-исторический дом, построенный ими для себя, -- дом, который служил

верой и правдой как убежище от бешеных бурь двадцатого столетия, -- тот ли

это дом, где они хотят жить долго-долго? Потому что практически для каждого

жителя развитых стран сегодня достаточно очевидно, что либеральная

демократия куда предпочтительнее основных своих соперников -- фашизма и

коммунизма, -- но стоит ли она выбора сама по себе? Или в чем-то либеральная

демократия оставляет нас фундаментально неудовлетворенными? Останутся ли

противоречия в самом сердце нашего либерального порядка даже после того, как

Характеристики

Список файлов реферата