Philosophy.lektii.5.2011 (1020163), страница 16
Текст из файла (страница 16)
Всякая дисгармония пройдет. А социализм — буря,67дождь, ветер... Взойдет солнышко и осушит все. И будут говорить, како высохшей росе: «Неужели он (соц.) был?» «И барабанил в окна град:братство, равенство, свобода»? — О, да! И еще скольких этот градпобил!! — Удивительно. Странное явление. Не верится. Где бы обистории его прочитать?»Он понимал, что угроза России, здоровым основам жизни не вотдельных людях, не только в их намерениях, а в том поворотецивилизации, на котором утрачиваются подлинно человеческие,ценностные, ориентиры.
Этот поворот цивилизации, неспособностьобщества справиться со своим собственным производственнымпрогрессом, определить приоритеты жизни и ее смысл виделисьРозанову опаснейшей чертой развития человечества в последнеестолетие. Зло не возникает на пустом месте — оно результатбездуховности, жизни, утратившей высшие ценности, жизни, которуюРозанов жестко определяет как кабак.
«Вся «цивилизация ХIХ-го века»есть медленное, неодолимое и, наконец, восторжествовавшеепросачивание всюду кабака. Кабак просочился в политику — это«европейские (не английский) парламенты». Кабак прошел вкнигопечатание. Ведь до ХIХ-го века газет почти не было (было коечто), а была только литература. К концу ХIХ-го века газеты занялигосподствующее положение в печати, а литература — почти исчезла.Кабак просочился в «милое хозяйство», в «свое угодье». Это — банк,министерство финансов и социализм. Кабак просочился в труд: этофабрика и техника...
Бога вообще в «кабаке» нет. И сущность ХIХ-говека заключается в оставлении Богом человека».В изломах бытия Розанову, как и Достоевскому, совершенноотчетливо виделась неразрывная связь между целостностью иустойчивостью личности и общества и подлинным патриотизмом.Любовь для Розанова, как и все философские идеи, не абстрактна, она вмногообразии конкретных проявлений защиты человеческогодостойного существования, неразрывно связанного с чувством Родиныкак естественного человеческого чувства.
Он писал: «Национальностьдля каждой нации есть рок ее, судьба ее; может быть, даже и черная.Судьба в ее силе. «От Судьбы не уйдешь»: и из «оков народа» тоже неуйдешь». В нелегкие для России времена, предчувствуя будущиетяжелые дни, он писал: «Счастливую и великую родину любить невелика вещь. Мы ее должны любить именно когда она слаба, мала,68унижена, наконец, глупа, наконец, даже порочна.
Именно, именно когданаша «мать» пьяна, лжет и вся запуталась в грехе, — мы и не должныотходить от нее».Прежде всего Достоевский стал тем великим и осознаннымориентиром философской мысли Розанова, как признавался он, «самымпроницательным» человеком, человеком необыкновенной «умственнойсилы, безупречной искренности, могучего таланта».
И как будто непочти сто лет назад написанные, звучат сегодня слова Розанова, сдостоинством мысли и сердца шедшего за Достоевским, — «...и вотсейчас как будто он еще не умирал: так живы его идеи, образы,занимавшие его споры и в наши дни. Достоевский — весь в движениисейчас бегущих идей. Ничто в нем не постарело; ничто не умерло». Такможно сказать лишь о подлинном классике, идеи которого переживаютего эпоху.Идеи С.Л. ФРАНКА (1877-1950) знаменуют собой новый этап вразвитии русской классической философии — этап соотнесениясодержанияотечественнойфилософииспроисходящимиреволюционными событиями России и их последствиями.
То, чегоопасались философы России, свершилось. Свершилось и сталоукрепляться в своем становлении. Как никогда в истории философии,русская философская мысль пришла в противоречие с событиямижизни. Философы были изгнаны, их идеи запрещены. Вопрос о смыслесуществования отечественной философии, ее назначении приобрелособую остроту: постигнутое прежде имеет ли смысл, истинно ли оно?Нужны ли философские искания, так решительно отбрасываемыепроисходящим? Для кого они? К чему все настойчивые утверждения оценности духовных основ жизни? Эти и подобные им вопросыбесцеремонно возникли перед русской классической философией. Онитребовали ответов.Для Франка духовность по-прежнему выступает определяющимначалом жизни, утрата ее воспринимается им как утрата сущностныххарактеристик бытия. Он писал: «Мы ищем истины, которая могла бынас духовно озарить, подлинного пути в жизни, который не уничтожалбы нашей жизни, а был бы выражением истинной, глубочайшей силыжизни, таящейся в нас и томительно не находящей себе исхода».
Впоисках этой истины Франк пришел к твердому убеждению в том, чточеловеческая жизнь без духовного идеала, ориентированная лишь на69политические утилитарные лозунги неизменно ведет к утрате своейустойчивости.Выброшенный революционной властью из пределов отечества,Франк посчитал своим долгом осмыслить существо произошедшего сРоссией. Понятое им, как и прежде, остается важным длясуществования России.
«Ужасное, бушующее пламя» русскойреволюции, привело к трагедии, писал Франк, к утверждению зла, ноглавное, считал он, — понять основы этой трагедии, понять ее суть какярчайшеевыражениеобщечеловеческогозаблуждения,общечеловеческого упования на те способы изменения жизни, которыеутвердились в России.Так же, как и Достоевский, Франк пришел к выводу о том, чтоодного стремления к добру вовсе недостаточно для того, чтобыследовать ему. Важно осознание средств достижения добра, осознаниятого, что утверждение добра не может осуществляться через зло исвязанное с ним насилие. Важно для него и то, что историческоенетерпение, стремление к быстрому осуществлению поставленных всоциальной жизни целей, представляет особую опасность, предполагаядостижение цели любой ценой.
Сказанное Достоевским в «Зимнихзаметках о летних впечатлениях» нашло свой непосредственный отклику Франка. Он, как и Достоевский, но теперь уже на трагическом опытесвершенного в России, осознал опасность социального нетерпения,опасность скорых решений и быстрых действий без прочных на тореальных предпосылок.Вместе с Франком отечественная философия продолжалапоследовательно продвигаться в своем исследовании духовных основбытия, укреплении собственных традиций философского осмысленияобщественного опыта. Развитие в рамках этих традиций позволялонашим философам, писал Франк, отвергнутым революционнымотечеством, все потерявшим в жизни, «материально и духовнообнищавшим», тем не менее, в своих экзистенциальных суждениях вомногом опережать западных мыслителей. Оказавшись в вынужденнойэмиграции, философ писал: «Мы чувствуем себя среди европейцев, какСократ среди своих соотечественников, у которых он хотел чемунибудь научиться, пока не признал, что он — мудрее всех, потому чтоон, ничего не зная, по крайней мере отдает себе отчет в своем70неведении, тогда как все остальные, ничего не зная, не знают дажесвоей собственной духовной нищеты!»Свет, различимый русскими философами в конце темного туннелятрудного человеческого шествия, был светом духовности и надеждойна ее утверждение в душах людей.
Носителем этого света, считалФранк, должна стать и философия. В этом суть его учения о«непостижимом».Наличное бытие, по Франку, не исчерпывает всего богатства мира,более того, — наличное бытие является лишь выражением тогодуховного безграничного многообразия мира, которое и являетсянепостижимым. Назначение философии он видел в том, чтобыобозначить существование «непостижимого», донести людям идеюсуществования«непостижимого».Непостижимое—этотрансцендентность, как внешняя, так и внутренняя по отношению кчеловеку. «Для непосредственного самобытия, — писал Франк, — неменее существенно и необходимо, чем трансцендирование во-вне — вотношение «я-ты» и в бытие «мы»,— трансцендирование в направлении«во-внутрь» или вглубь, в силу которого оно достигает области «духа»или «духовного бытия» и пускает в нем корни».Духовность мира и духовность человеческой души едины по своейприроде, духовности души не может быть, в конечном счете, внедуховности мира и ее постижения.
У Франка по-своему, но достаточночетко выражена идея высшего предназначения человека, егопричастности духовности. Как видим, в русской классическойфилософии по-прежнему не оказывалось места механистическимпредставлениям о человеке, в ней отсутствовал образ утилитарноозабоченного человека. Поиски духовных оснований бытиясоединялись с поисками духовности в человеке. В течение последнихстолетий господства сугубо рационалистических представлений очеловеке только наши соотечественники так упорно отстаивали вфилософии идею человеческой души.В русской классической философской традиции все большуюфилософскую напряженность приобретает проблема патриотизма в еетеоретическом и практическом аспектах. Эта напряженностьпроисходит и от поворотов судеб философов, и от существа ихфилософских учений, не приемлющих раскола человечества.