Лекционный курс по истории (1018906), страница 19
Текст из файла (страница 19)
Оппонентом Радищева выступил сам Пушкин: у него есть наброски незаконченного произведения, названного, в противоположность Радищевскому, «Путешествием из Москвы в Петербург» (1833–35), где он пишет: «Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны. Путешественник ездит из края в край по России, не зная ни одного слова по-русски, и везде его понимают, исполняют его требования, заключают с ним условия. <…> В России нет человека, который бы не имел своего собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. <…> не иметь коровы есть знак ужасной бедности. Наш крестьянин опрятен по привычке и по правилу: каждую субботу ходит он в баню; умывается по нескольку раз в день».
А.Т. Болотов. Иной пример отношения к жизни и общественной деятельности дает судьба А.Т. Болотова (1738 – 1833). По разносторонности знаний и сфер деятельности его можно сравнить с Ломоносовым, он был военным (участвовал в Семилетней войне), ученым-агрономом (выращивал и распространял картофель, выводил новые сорта культур), химиком, физиком, биологом, медиком, фармацевтом, создателем пейзажного парка, художником, поэтом, педагогом, журналистом. Он мог выйти в число знатнейших вельмож государства: Григорий Орлов, руководитель переворота, возведшего на престол Екатерину II, был его приятелем. Но Болотов ушел в отставку и покинул столицу в самый день мятежа, считая его недопустимым, безбожным делом.
Продолжая традицию завещаний своим детям, А.Т. Болотов написал «Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим для своих потомков». Девиз его жизни можно сформулировать так: «Если Бог за нас, то кто против нас?» Вот лишь два эпизода из его воспоминаний.
В ответственный момент жизни, перед свадьбой (он мало знал свою будущую жену, что в те времена случалось нередко) он пишет: «И ну, если, к несчастию моему, она ииметь будет вместо любви ненависть ко мне?.. Что тогда изволишь делать?.. Какою желчию станет наполнять она все веселие и блаженство дней моих!.. Какой необъятный труд и какое философическое терпение потребно будет мне тогда к великодушному переношению всего того, и какое искусство к прикраиванию себя к характеру таковому… Ах! сие устрашает меня всего более… Но, с другой стороны, ежели вспомнить и подумать о том, что все брачные <…> союзы <…> располагаются невидимою рукою пекущегося об нас Божеского Промысла и святым Его Провидением, то что можно учинить вопреки велению Его, и можно ли уклониться от того, чему должно быть по сему мудрому распоряжению Его?.. <…> Итак, Его святая воля и буди в том, а мне остается только охотно принять жену от десницы Его и быть уверенным, что избрана она мне Им, и, верно, не ко вреду, а к пользе моей, <…> так не сомневаться в том, что Сам Он и поможет мне перенести все это с терпением и с спокойным духом».
В конце жизни А.Т. Болотова постиг страшный удар: у него украли все накопления, более 20 тысяч рублей. Рассказывая о происшедшем, он пишет: «Мне, мой друг, не столько жалко потери денег, как грустно было подумать, что утащили драгоценные для меня манускрипты, записки и разные письма, которые я тщательно хранил в своем изголовке. Не прошло и двух часов, как несказанно утешили меня: притащили в двух полах разные искомканные бумаги, а вслед за тем приволокли на три части разбитый изголовок. <…> И тотчас принялся перебирать все тетрадки, письма, записки, отряхать от снега моих голубушек, а иные просушивать, разглаживать, подбирать, все ли уцелело, и слава Богу, кроме двух бумажонок, ничего с собой не утащили. А что пропали многолетним трудом накопленные денежки – все творится к нашему добру, видно, Провидению не угодно, чтобы в нашем роде скоплялись капиталы».
Из опыта своей жизни он вывел правило: «Я и прежде говорил и теперь говорю, что ни кто, как Бог! Ежели Ему угодно будет восхотеть что сделать, то все будет иттить своим чередом и все лучше клеиться, нежели думаешь и ожидаешь, а Его ничем к вспоможению себе толь убедить не можно, как твердым и несумненным упованием на Его вспоможение».
Ведь если Бог за нас, кто против нас?
4. Религиозные искания А.С.Пушкина.
По слову архим. Константина (Зайцева), Пушкин был некоей идеальной точкой равновесия русской духовной культуры: он явил собою меру следования за Петром по его пути следования за Западом <...> Можно брать, что дает Запад, - но для того лишь, чтобы по-настоящему осознать себя русским, в своей духовной природе, <...> не угашая своего духа, не посрамляя своих святынь… У Пушкина — особая миссия по отношению к России. Он связал то, что разрубил Петр. Вот почему он – центр нашей культуры, средоточие наших национальных ценностей. <…> Гоголь говорил, что Пушкин — это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет.
На выпускном экзамене 1817 года восемнадцатилетний лицеист написал стихотворение «Безверие». Оно свидетельствует, что потребность в истине, жажда избавиться от «раздвоения» существовала издавна. Рисуя душевные муки «отпадшего от веры», «собою страждущего» человека, Пушкин все эти переживания вмещает в формулу: «Ум ищет Божества, а сердце не находит» — и требует «снисхожденья», а не порицания. В 1826 г. он пишет стихотворение «Пророк».
Пророк
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый Серафим
На перепутьи мне явился.
Перстами легкими, как сон,
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней розы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный, и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замерзшие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп, в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей!» (1826)
С «Пророком», очевидно, связано было какое-то ослепительное озарение, потрясшее душу и интеллект: не «мысль», не «идея», но именно переживание, но черновик отсутствует <...> Преображение поэта-пророка. Бог не дает Пророку никаких конкретных «поручений»; Он не велит ему — как Вяземский — «согревать любовию к добродетели и воспалять ненавистию к пороку». Он велит ему видеть и слышать — и, исполнившись Его, Бога, волею, жечь словом сердца людей. Каким словом, о чем?
В центре стихотворения – вертикальная картина мироздания, «услышанная» вся разом, но не просто физически, от верха до низа, а метафизически — от горнего до дольнего. Дав поэту-пророку ее услышать, Бог и повелевает ему глаголом жечь сердца.
Все, о чем нам рассказано, совершилось единственно ради человеческих сердец. <...> Из этого может следовать только одно: у Пушкина вся громада мироздания звучит, существует, происходит и совершается ради человека.
Весь мир ради человека — этот главный смысл «Пророка» и есть, осмелюсь сказать, вся истина художественного мира Пушкина, о которой шла речь. Это есть его суть, «точка отсчета» ценностей и конечный смысл. Отсюда вытекают для Пушкина все «вечные истины, на которых основано счастие и величие человеческое». Это та Правда, которая знакома, ясно или смутно, каждому человеческому сердцу, овеществляясь в нем в форме совести.
…то, что показано Пророку, — и есть именно целостный — и ценностный — мир; ибо у мира этого есть цель и главная ценность — человек. Эту истину, полную и общую для всех, и должен Пророк напоминать людям, жечь ею сердца, в которых можно «пробудить» и «оживить» совесть. Эта «вся истина» художественного мира Пушкина и есть солнце этого мира; она есть — и мир светел.
Можно теперь понять, почему «Пророк» написан этими огненными письменами и строки будто источают кровь, почему он стоит особняком в мировой поэзии, на том пределе, где кончается человеческое творчество.
Воспоминание
Когда для смертного умолкнет шумный день,
И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень
И сон, дневных трудов награда, —
В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья:
В бездействии ночном живей горят во мне
Змеи сердечной угрызенья;
Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток:
И, с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю. (1828)
…В «Воспоминании» <…> явно содержится память покаянного Давидова псалма. Можно даже сказать, что все стихотворение содержится в одном стихе этого псалма: «Яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну» (т.е. всегда; Пс. 50, 5).
Связь здесь вовсе не литературная, стихотворение не перефразирует псалом, это не реминисценция — это совпадение духовных ситуаций: у «Воспоминания» тот же внутренний строй, как у покаянного псалма… <…> Сходство огромно — но разница не меньше. Чувствуя, как Давид, автор стихов совсем иначе разумеет свое чувство: его покаяние безысходно. Последний стих: Но строк печальных не смываю,— противоречит самому понятию о покаянии и его цели — как ветхозаветному, так и евангельскому. <...>
«Наипаче омый мя от беззакония моего и от греха моего очисти мя... омыеши мя, и паче снега убелюся...» (Пс. 50, 3-4, 9).
И в ветхозаветном, и в христианском понимании, цель и смысл покаяния — очищение, омовение души от греха, которое возможно не самому человеку, но только Богу. Покаяние без такой цели и, следовательно, без молитвы об очищении, просьбы о помощи — не имеет смысла.
«Дар напрасный, дар случайный…»
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
26 мая 1828 г., день рождения поэта.
Стихотворение «Дар напрасный, дар случайный», написанное в 1828 году, явилось пиком острейшего духовного кризиса, переживавшегося поэтом в течение двух лет после написания «Пророка»… Если «Воспоминание» — «анти-псалом», то спустя неделю написан анти-«Пророк». Все происшедшее в «Пророке» переосмыслено в духе отрицания и отвергнуто.
Говорится о случайности и бессмысленности жизни, отсутствии в ней «цели» — после того как в «Пророке» поэту дана новая природа и возвещена цель жизни.
Говорится о «казни» — после преображения плотского естества поэта в «Пророке». <...>
«Празден ум» — после того как вырван «празднословный» язык.
«Однозвучный жизни шум» (ср. «Колокольчик однозвучный») отменяет весь тот «шум и звон», в котором «неба содроганье» и «горний ангелов полет».
Наконец, финал «И томит меня тоскою» — прямая антитеза началу «Пророка»: «Духовной жаждою томим».
«Пророк» отрицается «по всем пунктам» подряд, дары, полученные в нем, отвергаются.
Спустя год после этого, в конце 1829 года, уже «пережитое» автором стихотворение «Дар напрасный, дар случайный» появляется в печати — и его читает митрополит Московский Филарет. Поэту явился посланник Того, Кого пророк в безумном смятении ума нарек "враждебной властью".
Пушкину ответил святитель Филарет, митрополит Московский (1783-1867). Наша Церковь недавно прославила его в лике святых. Мятущемуся поэту-пророку ответил святой подвижник.
«Не напрасно, не случайно…»
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана,
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне, Забвенный мною!
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
