0599.1 (1006153), страница 14

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 14)

Я являюсь перед нашими читателями с обвинительным актом в руке.

На этот раз обвиняемый не Панин, не Закревский, — обвиняемый я сам.

Обвинение это, высказанное от имени "значительного числа мыслящих людей в России", для меня имеет большую важность. Его последнее слово состоит в том, что вся деятельность моя, то есть дело моей жизни, — приносит вред России.

Если бы я поверил эгому, я нашел бы самоотверже­ние передать свое дело другим рукам и скрыться где-нибудь в глуши, скорбя о том, что ошибся целой жизнию. Но я не судья в своем деле, мало ли есть манья­ков, уверенных, что они делают дело, — тут ни горячей любовью, ни чистотой желанья, ни всем существованием ничего не докажешь. И потому я без комментарий пе­редаю обвинение на суд общественного мнения.

Издатель вольной русской прессы, великий писа­тель А. И. Герцен в статье "Обвинительный акт" об­ращается в журнале "Колокол" к своим читателям. Это было в 1859 г.

Такова принципиальная особенность публицисти­ки — совпадение говорящего и автора, что придает публицистической речи своеобразие и силу.

Итак, речь от 1-го лица— I тип речи— использу­ется в разговорно-обиходном стиле, в письмах, днев­никах, в публицистике. И во всех этих случаях про­изводитель речи совпадает с субъектом речи — с тем, кто говорит (пишет). Такое употребление можно на­звать прямым: местоимение я прямо и непосредственно обозначает говорящего, который и есть производитель речи. Однако возможно и относительное употреб­ление I типа речи, когда производитель речи и ее субъ­ект (говорящий) не совпадают.

Откроем томик пушкинской прозы и прочитаем, например, начальный фрагмент из "Выстрела":

Мы стояли в местечке ***. Жизнь армейского офице­ра известна. Утром ученье, манеж; обед у полкового ко­мандира или в жидовском трактире, вечером пунш и кар­ты. В *** не было ни одного открытого дома, ни одной невесты; мы собирались друг у друга, где, кроме своих мундиров, не видали ничего.

Один только человек принадлежал нашему обществу, не будучи военным. Ему было около тридцати пяти лет, и мы за то почитали его стариком. Опытность давала ему перед нами многие преимущества, к тому же его обык­новенная угрюмость, крутой нрав и злой язык имели силь­ное влияние на молодые наши умы. Какая-то таинст­венность окружала его судьбу; он казался русским, а носил иностранное имя. Некогда он служил в гусарах, и да­же счастливо, никто не знал причины, побудившей его выйти в отставку и поселиться в бедном местечке, где жил он вместе и бедно и расточительно: ходил вечно пешком, в изношенном черном сертуке, а держал открытый стол для всех офицеров нашего полка. Правда, обед его состоял из двух или трех блюд, изготовленных отставным солдатом, но шампанское лилось притом рекою. Никто не знал ни его состояния, ни его доходов, и никто не осмеливался о том его спрашивать.

Кому принадлежат эти строки? Странный, на пер­вый взгляд, вопрос. Конечно, Пушкину.

Но кто это мы, которым открывается повесть "Вы­стрел", кто я, от лица которого ведется далее рас­сказ? И было бы глубоким заблуждением сказать — Пушкин.

В художественной литературе я — субъект речи, го­ворящий, рассказывающий — и автор не совпадают. Речь от 1-го лица, как правило, имеет характер сти­лизации. Автор может отождествлять себя с каким-либо персонажем и вести повествование от его имени, что делает рассказ более правдоподобным, красочным, глу­боким.

Рассказчик, по словам акад. В.В. Виноградова, — ре­чевое порождение автора, и образ рассказчика, ко­торый выдает себя за автора, — это форма литератур­ного артистизма писателя. Как актер творит сцени­ческий образ, так писатель создает образ рассказчика. В результате в произведении перекрещиваются несколь­ко речевых слоев: образ автора, образ рассказчика, речевые образы персонажей. Они сложно и разнооб­разно взаимодействуют, создавая богатую в стилисти­ческом отношении, полифоническую канву.

Выбор формы речи от 1-го лица, когда автор "пе­редоверяет" повествование рассказчику, позволяет дополнительно, изнутри охарактеризовать героя-рас­сказчика, передать его непосредственный взгляд на окружающее, его эмоции, оценки, интонации. Та­кая форма изложения может придавать рассказу ис­кренность, исповедальность — прием, которым часто пользовался Ф.М. Достоевский. Вот пример из ро­мана "Подросток" (свидание героя романа Аркадия с Ахмаковой):

Я здесь до вашего приезда глядел целый месяц на ваш портрет у вашего отца в кабинете и ничего не уга­дал. Выражение вашего лица есть детская шаловливость и бесконечное простодушие — вот! Я ужасно дивился на это все время, как к вам ходил. О, и вы умеете смот­реть гордо и раздавливать взглядом: я помню, как вы посмотрели на меня у вашего отца, когда приехали тог­да из Москвы... Я вас тогда видел, а, между тем, спроси меня тогда, как я вышел: какая вы? — и я бы не ска­зал. Даже росту вашего бы не сказал. Я как увидел вас, так и ослеп. Ваш портрет совсем на вас не похож: у вас глаза не темные, а светлые, и только от длинных ре­сниц кажутся темными. Вы полны, вы среднего роста, но у вас плотная полнота, легкая, полнота здоровой дере­венской молодки. Да и лицо у вас совсем деревенское, лицо деревенской красавицы, — не обижайтесь, ведь это хорошо, это лучше — круглое, румяное, ясное, смелое, сме­ющееся и... застенчивое лицо! Право, застенчивое! За­стенчивое у Катерины Николаевны Ахмаковой! Застен­чивое и целомудренное, клянусь! Больше, чем целомуд­ренное — детское! — вот ваше лицо! Я все время был поражен и все время спрашивал себя: та ли это жен­щина?

Форма исповеди очень характерна для метода До­стоевского. Она позволяет раскрыть внутренний мир героя через него самого непосредственно, а не че­рез авторские характеристики. Герой сам объясняет, раскрывает свои душевные переживания, и при этом читатель ощущает индивидуальную душевную инто­нацию героя.

Для Толстого, Тургенева, Гончарова, как и для боль­шинства писателей-реалистов середины и второй по­ловины XIX века, как полагает исследователь стиля Ф.М. Достоевского Н.М. Чирков, характерна форма рас­сказа, а следовательно, и психологического изобра­жения от имени автора. Герой берется в 3-м лице. До­стоевский же прибегает в приему введения рассказ­чика. И каждый новый рассказчик — новая точка зрения, новое освещение фактов и событий, новое истолкование душевного мира других персонажей, сто­ящих вне рассказа.

Итак, в художественной литературе I тип речи упот­ребляется относительно: я субъекта речи, повество­вания не совпадает с производителем речи. При этом в зависимости от рода художественной литературы, от жанра меняется функция I типа речи. Так, очень своеобразно использование его в лирике. Здесь также нет совпадения я субъекта речи и автора. Но это я лирической поэзии весьма специфично.

"В центре лирического стихотворения стоит лири­ческий герой ("лирическое я"), — пишет Т.И. Сильман, автор интересной книги "Заметки о лирике",— который чаще всего именует себя с помощью место­имения первого лица, обращаясь либо к другому я (ли­рическое ты или вы), либо рисуя свое отношение к миру, ко вселенной, к общественной жизни и т. п.". Роль местоимения в лирическом стихотворении очень существенна, оно выступает как необходимый и уни­версальный его элемент, оно является средством со­хранения безымянности лирического субъекта и обоб­щенного изображения героя лирического стихотворения. Так достигается отрыв лирического героя от лично­сти поэта, вообще от конкретных имен и персона­жей. Как замечает Т.И. Сильман, в стихах редко встре­чается точное имя возлюбленной поэта, хотя в по­священиях — сколько угодно. Что касается таких имен, как Беатриче, Лаура, Лейла и т. д., то это имена от­части условные и, во всяком случае, вымышленные.

Содержание лирического стихотворения намно­го более абстрактно и обобщенно, чем содержание любого романа, новеллы, драмы. Там нам сообща­ют, как звали героев, пусть и вымышленных, кем они были, где жили и т. п. От всего этого лириче­ский жанр свободен, он устремлен к одной цели — к краткой обрисовке сути лирического сюжета и того, какой душевный сдвиг переживает в связи с этим сюжетом лирический герой.

Таким образом, I тип речи (от 1-го лица) выпол­няет многообразные функции и отличается богатей­шими стилистическими ресурсами.

Как используется I тип речи в художественной литературе?

"Ты рассказываешь..." (II тип речи)

II тип речи — высказывания, строящиеся от 2-го лица: Ты ошибаешься; Вы играете с огнем; Ваш само­лет отправляется в 19.00.

Главная особенность этих высказываний — несов­падение фактического производителя и субъекта ре­чи. Высказывания принадлежат я (первому лицу), а строятся от 2-го лица. Ты ошибаешься означает: "Я ду­маю (считаю, полагаю), что ты ошибаешься". Ты по самой своей природе не может быть производителем речи, так как ты — слушающий, адресат. Однако вслед­ствие тесной координации ты и я первое сразу от­сылает ко второму (ты к я). Мы читаем или слышим ты и воспринимаем в то же время как бы находяще­еся за кадром, за сценой я. Ты в смысловом отно­шении двойственно: высказывание строится от вто­рого лица, но одновременно подразумевается и пер­вое лицо. Благодаря относительной самостоятельности субъекта речи (во 2-м лице) появляется возможность строить во 2-м лице не только отдельные высказы­вания, но и отрывки различной протяженности, на­пример:

Вы идете по пустыне. Перед вами знойное небо и пески без конца и без края. Вы смотрите вокруг и т. д.

Подобные отрывки характерны для очерковой про­зы, для публицистики и обладают ярким стилисти­ческим эффектом. Суть приема в использовании вместо авторского я второго лица — ты или вы. Автор при­глашает читателя представить себя на его (автора) ме­сте и испытать те же чувства, переживания. Такой при­ем приближает изображаемое к читателю, делает опи­сываемое более ярким, наглядным, достоверным. Читатель как бы сам оказывается в гуще, в центре событий и собственными глазами смотрит на проис­ходящее.

Иной стилистический характер имеет этот прием в художественной литературе. Представителями "но­вого романа" во Франции создан необычный, довольно редкий тип повествования во 2-м лице, который по­лучает все же некоторое распространение. Вот, на­пример, отрывок из романа польского писателя Юли­ана Кавалеца "Танцующий ястреб":

После первого визита, нанесенного тебе в городе сель­ским учителем, минуло порядочно времени, и многое произошло, и ты, Михаил Топорный, снова значитель­но продвинулся вперед и многого достиг, и уже си­дишь среди бела дня в одной из комнат квартиры Веславы; а рядом с тобой сидит ее отец, мужчина дородный и видный, и вы оба нетерпеливо поглядываете на двери другой комнаты, за которыми твоя вторая жена, Веслава Топорная, урожденная Яжецкая, разреша­ется от бремени.

Как видим, весь отрывок построен от 2-го лица. "Авторское я" устранено, но "голос" автора все равно слышен, ведь ты теснейшим образом связано с я, и ты может сказать только говорящий, автор. И это как бы прямое обращение автора к герою (Ты уже сидишь...) создает особую доверительную интонацию, особые отношения между автором и героем. Полу­чается, что автор рассказывает герою о нем самом, а читатель оказывается невольным свидетелем, слу­шателем. Такая манера дает своеобразный стилисти­ческий эффект: герой как бы находится на сцене под яркими лучами прожекторов, но он не дейст­вует, его поступки, переживания, впечатления опи­сывает и комментирует голос всеведущего автора (как хор в древнегреческой трагедии).

Это повествование резко отлично как от I типа речи с его исповедальностью, так и от объективного рас­сказа, характерного для III типа речи (от 3-го лица — см. ниже). Чтобы убедиться в различных стилистиче­ских эффектах, переделаем этот отрывок от 1-го и от 3-го лица и сравним полученные варианты.

I тип речи (от 1-го лица):

После первого визита, нанесенного мне в городе сель­ским учителем, минуло порядочно времени, и многое про­изошло, и я, Михаил Топорный, снова значительно про­двинулся вперед и многого достиг, и уже сижу среди бела дня в одной из комнат квартиры Веславы; а рядом со мной сидит ее отец, мужчина дородный и видный, и мы оба нетерпеливо поглядываем на двери другой комна­ты, за которыми моя вторая жена, Веслава Топорная, урож­денная Яжецкая, разрешается от бремени.

III тип речи (от 3-го лица):

После первого визита, нанесенного ему в городе сель­ским учителем, минуло порядочно времени, и многое про­изошло, и он, Михаил Топорный, снова значительно про­двинулся вперед и многого достиг, и уже сидит среди бела дня в одной из комнат квартиры Веславы; а ря­дом с ним сидит ее отец, мужчина дородный и видный, и они оба нетерпеливо поглядывают на двери другой ком­наты, за которыми его вторая жена, Веслава Топорная, урожденная Яжецкая, разрешается от бремени.

Переделка отрывка, как видим, очень проста: до­статочно было заменить местоимения 2-го лица ме­стоимениями 1-го или 3-го лица и изменить соот­ветственно глагольные формы. Однако стилистиче­ские различия, связанные с разными типами речи, очень велики. Меняются интонация, тон рассказа, меняется авторский угол зрения. В первом случае (от 1-го лица) герой рассказывает о самом себе, все мысли и переживания принадлежат герою. Авторские оценки отсутствуют, они передоверены герою-рас­сказчику, персонаж характеризует себя сам. Общая интонация — интонация искренности, доверитель­ности.

Во втором отрывке (от 3-го лица) перед нами по­вествование автора о человеке по имени Михаил То­порный. Из субъекта повествования (сам рассказывает о себе) он превращается в объект изображения (о нем рассказывает автор). И тон рассказа резко меняется. Это объективное изложение обстоятельств жизни, по­ступков, мыслей героя (значительно продвинулся впе­ред, многого достиг). Герой изображается и оценива­ется со стороны, отстраненно.

И, наконец, в оригинале (II тип речи — от 2-го лица) герой и автор соединены особыми узами. Ге­рой — центр изображения, субъект и объект речи од­новременно.

Если упрощенно и кратко сформулировать разли­чия между тремя типами речи с точки зрения отно­шений "автор— герой— действительность", то I тип речи представляет изображаемое глазами героя, II — глазами автора и героя одновременно, а III —глаза­ми автора. В цитированном отрывке из романа Юли­ана Кавалеца есть характерная деталь: рядом с геро­ем сидит отец его жены — мужчина дородный и вид­ный. Возникает вопрос: чьими глазами увиден отец? Если перед нами I тип речи, то таким увидел отца Веславы сам герой-рассказчик. И, возможно, эта де­таль— предмет гордости персонажа, что характери­зует отчасти его мировоззрение. Во II типе речи (как в оригинале) дородный и видный — это взгляд и героя и автора, а в III типе речи (от 3-го лица)— ав­торская оценка.

Характеристики

Список файлов учебной работы