Диссертация (Аксиологическая динамика русской лексики (конец XVIII – начало XXI вв.)), страница 13
Описание файла
Файл "Диссертация" внутри архива находится в папке "Аксиологическая динамика русской лексики (конец XVIII – начало XXI вв.)". PDF-файл из архива "Аксиологическая динамика русской лексики (конец XVIII – начало XXI вв.)", который расположен в категории "". Всё это находится в предмете "филология" из Аспирантура и докторантура, которые можно найти в файловом архиве СПбГУ. Не смотря на прямую связь этого архива с СПбГУ, его также можно найти и в других разделах. , а ещё этот архив представляет собой кандидатскую диссертацию, поэтому ещё представлен в разделе всех диссертаций на соискание учёной степени кандидата филологических наук.
Просмотр PDF-файла онлайн
Текст 13 страницы из PDF
А. Купиной), строящегося на отрицании официальныхценностей, не имеющий письменной фиксации в разрешенной литературе, ноживущий в устной речи и самиздате. Лексический состав «языкасамообороны» насыщен экспрессивными и эмоционально окрашеннымисловами: большевизан, совдепия, совок.Г. Ч. Гусейнов считает, что феномен «языковой инвалидности» беретначало в реформе правописания 1918 г.: «Изъятие смысла из слов,выражающих основополагающие ценности, сопровождало глубочайшуюперестройку сознания, анализ которой мог бы сделать понятней обстановкудоносительства, отступничества, утраты значительной частью носителейязыка способности к словесной оценке или даже просто к описанию своегоповедения как в то время, так и спустя несколько десятилетий» [Гусейнов1989: 66].Зачатки этого дубового языка описывает Е. Д.
Поливанов в статье «Облатном языке учащихся и о “славянском языке” революции» (1931),приводя трафаретные выражения и клише (хищные акулы империализма,гидры контрреволюции, продукт разлагающейся буржуазии), вошедшие вязык во время революции через публицистику и риторику. Исследовательназывает их мертвыми, указывая на их автоматизированное употребление иисключенностьизживогообщения,чтоисближаетихсцерковнославянизмами в языке религии [Поливанов 2014: 318 – 319].Многиеисследованиярусскогоязыка«советскогоизвода»представляют собой опыт словарей и энциклопедий, упомянем лишьнекоторые: О.
П. Ермакова «Жизнь российского города в лексике 30 – 40-хгодов XX века. Краткий толковый словарь ушедших и уходящих слов изначений», Б. Сарнов «Наш советский новояз. Маленькая энциклопедияреального социализма», Г. Гусейнов «Д. С. П. Материалы к русскомусловарю общественно-политического языка XX века».Такая тяга к лексикографической фиксации, как нам кажется, отражаетизменение социокультурного и исторического статуса советского наследия.69Оно превращается в материал истории: реалии советской жизни имировоззрения переходят в категорию исторических фактов, сохраняющихлишь языковое воплощение.В советскую эпоху связь нормированного литературного языка иидеологии была как никогда тесной: идеология не просто отражалась в слове,но трансформировала языковые единицы под свои нужды и в соответствии сутверждаемыми ценностями. «Советская идеология <…> строилась попринципу бинарных аксиологических оппозиций, т.
е. противоположныхценностей типа «свои / чужие», «старое / новое», «общее / частное» и т.п.»[Вайс, Куммер 2013: 28]. Центральной ценностной оппозицией советскогодискурсаД.Вайссчитаетпротивопоставлениеквантораобщности,свойственного «своим», и квантора существования, свойственного «чужим»:«<…> все, что связано с собственным строем, стремится к тотальности (ктотальному согласию, к тотальному приложению всех сил, к тотальномуконтролю над событиями, к тотальной ненависти к фашистскому врагу, ктотальной скорби после смерти великого вождя и т.п.), т.
е. к тотальномуединству всего общества, а все “не-свое” обречено на ущербность,частичность, изолированность» [Вайс, Куммер 2013: 32]. Н. А. Купинапишет, что примат общественных интересов, господство директивногообщения, размытость и несущественность этических норм, официоз иритуальностьпубличнойсферыопределяютсистемуценностей,закрепленную в сознании носителя языка как единственно верная [Купина2015].Взаимодействие ценностной и понятийной системы советскогодискурса основывается на идеологемах.
Идеологема – это «знак илиустойчивая совокупность знаков, отсылающих участников коммуникации ксфере должного – правильного мышления и безупречного поведения –предостерегающих от недозволенного» [Гусейнов 2004: 14].Длярусскогоязыкаэтогопериодахарактеренсемантическийпримитивизм – вытеснение смыслов во имя идеологического содержания.70Отражением этого процесса являются идеологически обусловленныесемантические оппозиции: революционный / контрреволюционный. Еечастными случаями являются оппозиции красный – белый, вражеский,враждебный; левый – правый; советский – антисоветский, буржуазный,западный,английский,американский;коммунистический–антикоммунистический [Купина 2015: 13 – 15]. Всё, что оказывалось вовторой части оппозиции, претерпевало устранение исторически сложившейсясемантикииприобреталоотрицательныеконнотации(аристократ,аристократизм, важный, вельможа, враг).Н.
А. Купина показала, что слова-идеологемы достаточно быстроохватили сферы политического, религиозного, философского, этического,художественного и правового дискурсов. Именно сфера политического иобусловленного учением Ленина – Сталина коннотировалась положительно идолжна была заменить собой традиционную духовность. Стремительныйрост номинаций, формирующих эту часть языкового сознания, отражает этотпроцесс: политчас, политдень, политпросветчик, политотдел, политрук,партработа, парторг, партячейка, пролетарская партия, партийность,партсъезд,генеральнаялинияпартии,новаторство,ударничество,пропагнадист.
Всё, что не вписывалось в идеологию ленинизма, оценивалоськак чуждое, а следовательно, отрицательное: оппортунизм, троцкизм,реакционный, националистический, буржуазный, ревизионизм, центризм,либерализм, социал-пацифизм, левачество, шовинизм [Купина 2015: 20 – 29].Лексика религиозной сферы «переворачивается», получая оценку,несвойственную ей первоначально: безбожник, вера, крещение, религия,скверна. Слово религия выступает как антоним слова наука и включается всинонимический ряд со словами мистика, фантастика.Как протест против ценностей, провозглашенных официальнойидеологией, существовал язык самообороны.
Его энергия была направлена надеидеологизацию и демифологизацию. Они выражались в переосмыслении71аббревиатур, семантических преобразованиях ключевых слов тоталитарногоязыка и деформации прецедентных текстов.Таким образом, общие аксиологические тенденции в лексике русскогоязыка советского периода можно обозначить как формирование языка новойсоветскойидеологии.Языкэтогопериодаотразилискажениеиобесценивание прошлого опыта русской культуры, которое проходило приизменении состава тех носителей языка, чьи языковые вкусы были значимы.Одновременно с официальным языком существовал «язык протеста»,отразивший развенчание официальных ценностей.2.3.5.
Лексика русского языка в зеркале современных ценностейПерестройка (1989 – 1991 гг.) и распад СССР стали, по определениюГ.Ч.Гусейнова,БольшимРубежом,означающим«завершениемноговекового исторического цикла и одновременно начало неведомойновой эпохи истории России» [Гусейнов 2004: 7]. Эта новая эпоха, конечно,принесла и аксиологические изменения.По мнению Л.
М. Грановской, литературный язык последнихдесятилетий XX века свидетельствует о возвращении многих утраченныхценностей [Грановская 2005]. Этому способствовало знакомство читателей слитературой русской эмиграции, возрождение религии, восстановлениетрадиции литературы и публицистики религиозно-догматического толка,влияющих на когнитивную и духовную сферы языкового сознания[Грановская 2005; Шмелькова 2010; Караулов 1991; Скляревская 1994].Возвращается в язык и освобождается от советских идеологическихнаслоенийтерминология,боговоплощение,священномученик)связаннаябогочеловечество,идругимисправославиемвочеловечение,верованиямии(двуединство,вероучительный,религиями(карма,реинкарнация, гуру, даосизм, экуменист, махаяна).С другой стороны, отказ от советских идеологем все же не означаетоднозначного принятия традиционных ценностей, о которых пишет Л.
М.72Грановская, напротив, наблюдается люмпенизация языка, вследствиевыдвижения социальных слоев, общая культура которых низка.Нестабильность ценностных ориентаций отражается в интенсивномпотоке сниженной и низкой лексики, жаргонизмов: «<…> 90-е стали вторым(после 20-х) моментом, когда вторжение новых и активизация преждеосвоенных вульгаризмов приобретает лавинообразный характер: бардак,дурдом, выпендреж, жлоб, мандраж, занюханный, зачуханный, офонареть,раздрай, раскурочить, не светит ‘не удается’, туфта ‘подделка, обман’,тягомотина, на халяву, ханыга – вот ничтожная часть потока, <…>проникающего в некоторые достаточно высокие жанры, в том числе, впублицистику, в экономические обзоры и т.д.» [Скляревская 1994: 11].Необычайно активны заимствования, вторжение которых в язык никак неконтролируется: консенсус, приватизация, презентация, менеджер, рэкет,маркетинг, брокер, брифинг, рейтинг, популизм, триллер, сейшн, плейер,тинейджер,хит-парад,шоу-бизнес,эксклюзивный,спикер,спонсор,скрининг, имидж, истеблишмент.
Характеризуя состояние русского языкаэтого времени, В. В. Колесов рассматривает существенные изменения всловарном фонде как симптом концептуально-культурных изменений внациональной картине мира: «Естественное развитие национального языкаво всей его концептуальной силе было сначала снято заменой отвлеченнымитерминами квазихристианской культуры, которая ныне выдается закоренную русскую (я историк, и потому под русским понимаю широковосточнославянское), а сегодня – уничтожается подменой абстрактнопустыми терминами наднациональной культуры: торжество становитсяфестивалем, собрание – форумом, совесть – сознательностью, соборность –коллективом, служба – сервисом, любовь – сексом, согласие – консенсусом ипр., – сотни других ключевых слов культуры… Даже в 4-томном Словареосталось не много ключевых слов русской ментальности (мы проделалиработу по их выявлению и – увы! многого не досчитались)» [Колесов, цит.