Диссертация (Функции библейских цитат в древнерусских преподобнических житиях XV–XVII вв), страница 9

Тогда как зачастую именно от этогозависит верная интерпретация авторских интенций книжника.В том случае, когда речь идет о библейских цитатах в агиографии, эта проблема еслине устраняется, то отступает на задний план, поскольку в основном жития в той или иной119Там же. с. 77Там же. с. 78.121Вигзелл Ф. Цитаты из книг Священного писания в сочинениях Епифания Премудрого // ТОДРЛ. М.; Л., 1971.т. 26.

с. 232.122Данилевский И. Н. Библеизмы в повести временных лет. с. 78.12032редакцииформировалисьподперомодногокнижника.Однакоприповторномредактировании текста протографа жития попытка атрибуции одной части цитат изучаемогосписка автору протографа, другой — автору-редактору изучаемого списка является одним извозможных инструментов для реконструкции истории житийного текста.Так, в одной из своих работ, посвященных Житию Сергия Радонежского, В. М.Кириллин указывает на то, что для пера Епифания Премудрого, автора первоначальнойредакции Жития, характерно использование набора связок определенных цитат123.

Этицитаты неоднократно встречаются в той же самой последовательности в Житии СтефанаПермского, написанном Епифанием. Таким образом, встречаясь с этими же связками вПространной редакции Жития Сергия Радонежского, можно с уверенностью утверждать, чтоданный фрагмент текста восходит к прототексту Епифания, который до нас не дошел.По мнению Данилевского, наиболее существенной задачей в изучении библейскихцитат в летописании является выявление скрытых цитат, поскольку «функции прямых цитатиз Библии в Повести временных лет, видимо, состоят в обосновании характеристик исентенций, которые высказывает летописец по ходу изложения»124.

Однако следуетотметить, что перед исследователем сразу же встает сопутствующая задача: выяснениекритериев, которыми руководствовался летописец при выборе того или иного библейскоговысказывания для подтверждения собственных рассуждений.Это значит, что перед исследователем древнерусской литературы встает следующаякрупномасштабная задача: во-первых, составление набора смыслов, для передачи которыхкнижник традиционно мог обращаться к прямому цитированию Библии, во-вторых —определение перечня библейских цитат, используемых для передачи этих смыслов, и,наоборот, – перечня смыслов, ассоциируемых с той или иной цитатой. Кроме того, приинтерпретации конкретного житийного текста следует указывать на то, почему этот смыслпередан этой цитатой, то есть, воспринимая совокупность библейских цитат в древнерусскойлитературе как некую семиотическую систему, давать должное толкование каждому ее знакув синтагматическом и парадигматическом аспектах.Но наиболее продуктивным с точки зрения раскрытия незримых для непосвященногонаблюдателя смыслов являются, по мнению Данилевского, не прямые, а скрытые цитаты,или парафразы.

И именно эти цитаты изучены гораздо слабее, нежели прямые иатрибутированные. Скрытые цитаты представлены в виде прямых ссылок на персонажи123Кириллин В. М. Епифаний Премудрый как агиограф Сергия Радонежского: проблема авторства //Герменевтика древнерусской литературы. М., 1994. Сб. 7. Ч. 2. С. 264-275.124Там же. с.

78-79.33Библии, а также в виде микроцитат, облеченных в форму библейской фразеологии, «котораяпронизывает весь текст памятника»125.При этом в классификационной системе Данилевского эти микроцитаты занимаютместо библейских тематических ключей системы Пиккио, за тем исключение, чтобиблейские ключи, по мнению Пиккио, должны располагаться в экспозиции житийноготекста или, во всяком случае, в композиционно маркированной позиции; с точки зренияДанилевского,микроцитаты,вводимыевповествованиепосредствомбиблейскойфразеологии, композиционно могут быть ничем не маркированы.Следуетотметить,чтопозицияДанилевскогопредставляетсянамболеесоответствующей реальному положению вещей, ведь даже в том случае, если одникнижники ограничивали расположение знаковых, сигнальных микроцитат определеннымиместами в композиционной структуре жития, другие этого негласного предписания могливовсе не придерживаться.По мнению Данилевского, «использование библейской терминологии и фразеологиине было для летописца лишь нейтральным литературным приемом, с помощью которого онописывает интересующие его события и лица.

Такой “литературный стиль” явно намекалпосвященному читателю на то, что в данном случае текст несет дополнительную смысловуюнагрузку»126.В пользу возможности существования подобного разряда цитат говорит и концепцияМ. М. Бахтина, согласно которой автор «не может отдать всего себя и все свое речевоепроизведение на полную и окончательную волю наличным или близким адресатам (ведь иближайшие потомки могут ошибаться) и всегда предполагает (с большей или меньшейосознанностью) какую-то высшую инстанцию ответного понимания...»127 Третий участникдиалога между автором и потенциальным читателем – «нададресат», чье «абсолютносправедливое понимание» предполагается в «метафизической дали».С другой стороны, если полностью согласиться с высказыванием Данилевского, этобудет значить, что всякий раз употребление библейской фразеологии необходимо несет засобой целую вереницу добавочных смыслов и даже, вероятно, преображает в корне смыслвсего высказывания.

Подобную категоричность едва ли можно признать правомерной.Существует целая группа подобных – в терминологии Данилевского – микроцитат, которыеникаких библейских коннотаций не несет, и любые попытки воссоздать какую-то явственнопротиворечащую прямому смыслу высказывания интертекстуальную тайнопись обречены на125Там же. с.

83.Там же. с. 85.127Бахтин М. М. Проблема текста в лингвистике, филологии, и других гуманитарных науках. Опфтфилософского анализа. // Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. - с. 305.12634неудачу, поскольку библейский контекст этих микроцитат зачастую напрямую противоречитжитийному контексту.На эту особенность библейских цитат в литературе Древней Руси на материале Житияпреподобного Сергия указывал В. Н Топоров: «Оставляя мир сей – Варфоломей, конечно,сознает это, – он покидает или рано или поздно должен будет покинуть родителей. Сейчас втой точке пути, где находится Варфоломей, с ним происходит странная аберрация:обращаясь со слезной молитвой к Богу, и уже в душе расставшись-оставив родителей, онговорит Богу о своей оставленности родителями — и ныне не остави мене, Господи, яко отецмой и мати моя оставляют мя (что бы сказали родители, узнав, как их сын понимаетсложившуюся ситуацию!)».

Во всяком случае, этот пример почти «иллюзионистского»перевертывания реального положения вещей из числа редчайших в жизни Сергия и потомунуждается в верной оценке».128Кажется, В. Н. Топоров не выявил в тексте молитвы Варфоломея цитату изСвященного Писания, конкретно — из Псалтири (26:10). Слова эти произносит неВарфоломей, эти слова вкладывает в его уста, по всей видимости, Епифаний Премудрый,любивший давать длинную цепь текстов из Священного Писания129. То, что в результатеполучается «странная аберрация» и «иллюзионистское перевертывание» реальногоположения вещей, не должно смущать исследователя и, по всей видимости, не смущалосредневекового читателя жития.В данном случае цитирование Библии является тем исключительно литературнымприемом, возможность которого отрицается в работе Данилевского.

Конечно, возможнапопытка восстановления хода мыслей агиографа: в стихе псалма и житийной ситуации,описанной в Житии Сергия Радонежского, есть общие семы: псалмопевец говорит о разлукес родителями и соединении с Богом, Варфоломей готовится к тому же. То, что в остальномситуации в корне различны, для агиографа в данном случае нерелевантно; указаннойобщности вполне достаточно для привлечения библейской фразеологии, которая априоривозводит текст в более высокую степень сакрализованности.Многочисленность и высокая частота использования цитат подобного рода,вызывающих смысловой конфликт между житийным и агиографическим контекстами,объясняется и тем, что древнерусский книжник, воспитанный в культуре литургическоговосприятия Библии, начинает мыслить и воспринимать окружающую действительность, втом числе, естественно, и должную быть описанной в тексте создаваемого им Жития в128Топоров В.

Н. Жизненное дело Сергия Радонежского// Святость и святые в русской духовной культуре. Т.2. М., 1998. с. 392.129Зубов В. П. Епифаний Премудрый и Пахомий Серб. С. 148.35библейской терминологии и фразеологии, начинает мыслить и писать цитатами из Библии.Чересчур увлекаясь подобным литературным деланием, книжник нередко не замечаетвозникающих смысловых противоречий.В подтверждение сказанному можно привести примеры из русской литературыНового времени.

Герои Достоевского, Лескова, Короленко и других русских писателейговорят и мыслят библейскими и литургическими цитатами даже в том случае, когда оникажутся читателю совершенно неуместными. Так, слепой звонарь в повести В. Г. Короленко«Слепой музыкант», проклиная детей, глумящихся над ним, восклицает: «Погибели на васнет... на проклятых... чтоб вас всех передушила хвороба... Ох, господи! Господи ты, божемой! Вскую мя оставил еси». Последние слова он произносит «совершенно другим голосом,в котором слышалось отчаяние исстрадавшегося и глубоко измученного человека».130 То,что молитвенное призывание Божьего имени, вводимое цитатой из Псалтири (42:2),повторенной в Евангелии – при описании крестных мук Спасителя (Мф 27:46),запечатленной также в тексте одного из ирмосов, не совместимо с проклятиями, которымиосыпает слепой малых детей, отнюдь не ставит под сомнение правдоподобие описываемойсцены.

Несоответствие смыслов, семантический конфликт библейского и агиографическогоконтекстов тонет в эмоциональной глубине восприятия и переживания боговдохновенногоСлова.Одновременно нельзя утверждать, что ситуация, описанная в работе Данилевского,невозможна. Заслуга Данилевского как исследователя функций и роли библейских цитат влитературе Древней Руси заключается как раз в том, что он впервые заговорил о тех смыслахбиблейских цитат в литературе Древней Руси, которые изначально были рассчитаны напониманиенемногихпосвященных,врезультатечего«создавался,таксказать,интегральный текст второго порядка — на стыке буквального значения летописногосообщения и библейского повествования, лежащего в основе его формы».Здесь сразуже возникает очень существенная методологическая сложность,заключающаяся именно в том, что «обнаружить такую микроцитату мог толькопосвященный человек, поднаторевший в чтении в чтении богодухновенной, богословской ибогослужебной литературы.