Германский мастерер и его время (Различные материалы к семинарам по философии), страница 13

делать". Такое представление о философии обязывает ее переориентироваться на

цель, прямо противоположную той, которую она ставила перед собой изначально:

"Первоначально философия скрывала в своем чреве зародыши всех наук; но после

того, как она родила этих своих детей, по-матерински заботилась о них и они

под ее защитой выросли и повзрослели, она не без удовольствия видит, как они

уходят от нее в большой мир, чтобы его завоевать. Какое-то время она еще

смотрит с искренней тревогой им вслед, порой с ее губ срывается им вдогонку

едва слышное предостерегающее слово, но она не хочет, да и не может

ограничить уже обретенную ее детьми независимость. Потом она тихо уйдет на

покой, вернется на свой стариковский выдел, чтобы однажды исчезнуть из

нашего мира, и, похоже, кончина ее останется незамеченной, а память о ней

будет недолгой".

Виндельбанда [1], Риккерта и Когена [2] называли "неокантианцами"

потому, что они рекомендовали современным естествоиспытателям взять на

вооружение методологическую рефлексию Канта, да и в вопросе обоснования

этических норм опирались на идеи этого философа. Приверженцы неокантианства

пользовались большим влиянием до Первой мировой войны, при обсуждении

отдельных проблем проявляли острый ум и полемический запал, но в целом, так

сказать, держали оборону, сопротивляясь натиску превосходящей силы --

научного духа. То была философия, которая надеялась, что, пережив

собственную кончину, сможет продолжить существование в своих "детях", то

есть в конкретных науках. Однако, как признал Наторп, добровольное

растворение "философии в науках" -- по крайней мере, на

1 Вильгельм Виндельбанд (1848--1915) -- немецкий философ, представитель

фрайбургской (баденской) школы неокантианства; автор работ "История новой

философии" (1878--1880), "О системе категорий" (1900), "О свободе воли"

(1904) и др.

2 Герман Коген (1842--1918) -- немецкий философ и математик, основатель

марбургской школы неокантианства; автор работ "Кантовская теория опыта"

(1871), "Система философии" (1902--1912), "Принцип метода бесконечно малых"

(1883) и др.

67

первых порах -- не дало обнадеживающих результатов. И действительно,

оставалось еще немало никогда не подвергавшегося рефлексии

мировоззренческого балласта, протащенных контрабандой нелепых спекуляций,

красиво упакованных представителями эмпирических и точных наук, которые

хотели -- и умели -- придать некоторым своим детским, наивным убеждениям

видимость научности. Такого рода ученым был, например, зоолог Эрнст Геккель

[1]. Из дарвиновской биологии развития он "дистиллировал" монистическое

учение о мире и космосе, которое претендовало на то, что может решить все

"Мировые загадки" (так называлась книга Геккеля, опубликованная в 1899 году

и сразу ставшая бестселлером).

1 Эрнст Геккель (1834--1919) -- немецкий биолог, позитивист,

популяризатор эволюционного учения.

Неокантианцы желали быть совестью науки, причем в двояком смысле: в

методологическом и в этическом. Их второй специализацией -- помимо

методологии -- была проблема ценностей. Они задавались вопросом: как можно

осуществить научный анализ процесса, который -- в отличие от процессов,

изучаемых естественными науками, -- заключается не в том, что нечто

становится чем-то другим, а в том, что нечто обретает некую значимость? В

понимании неокантианцев культура есть сфера ценностей. Например,

материальную субстанцию какой-то статуи можно анализировать физическими,

химическими и другими методами, но все это не позволит понять, чем же,

собственно, эта статуя является -- а является она тем смыслом, который в нее

вкладывают. Этот смысл значим и осознается каждым, кто воспринимает данную

статую не как каменную глыбу, а именно как произведение искусства. Во всяком

культурном явлении, по словам Риккерта, "воплощена какая-нибудь признанная

человеком ценность". Природа и культура -- неразделенные сферы, но природа

становится предметом культуры в той мере, в какой она оказывается связанной

с ценностями. Например, сексуальность представляет собой нейтральное в

ценностном отношении биологическое явление, однако, будучи освоенной

культурой, становится событием с чрезвычайно высоким ценностным содержанием

-- любовью. Реальность, в которой живет человек, неотделима от процессов

формирования ценностей. В этом нет ничего таинственного, мир ценностей не

парит над нашими головами, просто все, с чем человек так или иначе имеет

дело, именно в силу этого взаимодействия приобретает некий ценностный

68

акцент. Из "отнесенности к вещам" немедленно возникает "отнесенность к

ценностям". "Отнесенность к вещам" поддается объяснению, "отнесенность к

ценностям" можно только понять. Человеческое общество в целом подобно царю

Мидасу: все, чего оно касается, что вовлекает в сферу своего воздействия,

хотя и не превращается в золото, но обретает ценность.

Стремление разработать философию ценностей было навязчивой идеей

неокантианства. Однако, углубившись в тайны "значимости", эти академические

философы каким-то образом проглядели то, что в нашей жизни имеет

преимущественную значимость: деньги. И получилось так, что не они, а

сторонний наблюдатель, Георг Зиммель [1], в начале нашего века предложил

гениальный образец философии ценностей: "Философию денег".

1 Георг Зиммель (1858--1918) -- немецкий философ и социолог, автор

работ по проблемам истории философии, истории и теории культуры, философии

морали и религии. Книга "Философия денег" вышла в свет в 1900 г.

Зиммель описывает переход от грабежа к обмену как решающее событие во

всей истории цивилизации. Поэтому он называет цивилизованного человека

"животным, совершающим обмен". Обмен "абсорбирует" насилие, а деньги

универсализируют процесс обмена. Деньги, первоначально просто материальные

предметы, становятся реальным символом всех благ, ибо любые блага могут быть

получены в обмен на деньги. Как только появляются деньги, все, с чем они

входят в соприкосновение, подпадает под власть особых чар: все начинает

оцениваться по своей (денежной) стоимости, будь то жемчужное ожерелье,

надгробная речь или сексуальный контакт. Деньги -- реально существующая

трансцендентальная категория обобществления. Отношения эквивалентности,

порождаемые деньгами, образуют каркас современного общества. Деньги --

волшебное средство, которое превращает весь мир в "товар", подлежащий оценке

и реализуемый в соответствии со своей стоимостью.

Но каким образом та или иная вещь превращается в деньги, обретает

денежное выражение? Ответ прост (хотя вытекающие из него следствия

необозримы): потому что эта вещь становится чем-то, что имеет значимость. И

это нечто, имеющее значимость, можно использовать для того, чтобы отдать

кому-то другому -- в обмен на то, что хочешь от него получить. Меру обмена

всегда можно точно высчитать, но непонятно, как, собственно, устанавливается

эта мера. Од-

69

ни говорят, что она зависит от труда, вложенного в производство товара;

другие -- что она формируется на рынке; по мнению третьих, на нее влияет

степень желания приобрести ту или иную вещь; по мнению четвертых, чем меньше

каких-то вещей, тем выше они ценятся. Однако в любом случае значимость денег

обусловливается не их материальной природой, а скорее царящим в обществе

духом, который оборачивается материальной силой. Затем власть денег,

циркулирующих повсюду, одерживает верх над духом, о котором некогда было

сказано, что он веет, где хочет...

Что касается духа самого Зиммеля, то он, как и деньги, проникает во

все, даже самые потаенные поры общественной жизни. Зиммель умеет выявлять

связи буквально повсюду. Например, в том факте, что деньги становятся общим

мерилом стоимости для столь различных вещей, как Библия и бутылка водки,

этот философ усматривает связь с предложенным Николаем Кузанским [1]

определением Бога как coincidentia oppositorum ("совпадение

противоположностей"). "Вследствие того, что деньги все в большей мере

становятся абсолютно достаточным выражением и эквивалентом любых ценностей,

они поднимаются на абстрактную высоту над всем обширным многообразием

объектов, делаются центром, в котором самые противоположные, самые чуждые,

самые далекие вещи обретают общность и соприкасаются друг с другом; поэтому

и получается так, что деньги фактически позволяют возвыситься над единичным,

заставляют поверить в их всемогущество как в высший принцип".

1 Николай Кузанский (1401 --1464) -- немецкий философ, теолог,

математик, ближайший советник папы Пия II.

Как показывает пример Зиммеля, анализ власти "значимости" -- даже если

речь идет всего лишь о значимости денег -- имеет непосредственное отношение

к системе метафизических понятий.

Итак, в эпоху кануна Первой мировой войны, столь неблагоприятную для

развития метафизики, прибежищем для последних приверженцев этой дисциплины

стала сфера "значимостей" (в том числе и значимости денег). Возвращаясь к

тому, о чем мы говорили чуть раньше, отметим, что и Гуссерль, по сути дела,

защищал "значимость" -- значимость свободной от психологизма логики, этого

платоновского царства идей, -- от не видевших ничего дальше своего носа

поборников натуралистической психологии.

Молодой Мартин Хайдеггер оказался в сходном положении, тоже вынужден

был занять оборонительную позицию.

70

Подобно Гуссерлю (и Эмилю Ласку [1]), он полагал, что метафизика еще

может найти применение при исследовании тайны "значимости", в сфере чистой

логичности, противостоящей всем попыткам релятивизировать логику, подчинив

ее биологии или психологии. В этой сфере для него было особенно значимым

такое понятие, как "потусторонняя ценность жизни", однако характер связи

между логикой и душевной жизнью пока оставался неясным. В своей статье

"Новые исследования по логике" (1912 год) Хайдеггер называет психическое

"операционным базисом" для логического, но отмечает, что в этой сфере

остаются нерешенными "своеобразные проблемы, которые, может быть, никогда не

будут вполне прояснены".

1 Эмиль Ласк (1875--1915) -- немецкий философ, представитель

неокантианства, ученик Г. Риккерта; понимал философию как учение о

ценностях, считая, что в сфере идеального бытия все имеет интенциональный

характер и может быть сведено к понятию ценности.

Хайдеггер не сомневался, что с помощью логики ему удастся "ухватиться

за край" чего-то, имеющего сверхиндивидуальную значимость, а это было для

него очень важно, ибо он хотел верить в объективную реальность духа, не

желал видеть в нем всего лишь порождение человеческого мозга. Но вместе с

тем Хайдеггер признавал и самостоятельную реальность внешнего мира,

отказывался видеть в нем только химеру субъективного духа -- потому что

такое представление было бы гносеологическим проявлением неприемлемого для

него "безграничного автономизма "я"". Хайдеггер стремился избежать обеих

крайностей -- и низвержения в приземленный материализм, и обманчивой иллюзии

парения в горних высях, характерной для субъективного идеализма. Делая

первые самостоятельные шаги на поприще философии, он ориентировался на

"критический реализм", что практически означало для него следующее: "лишь

тот, кто верит, что реальная природа в принципе поддается определению,

способен прилагать усилия ради ее познания" (GA I, 15). И еще Хайдеггер

ориентировался на возможность существования объективного духа.

Объективный дух он находил в открытом для всех церковном "сокровище

истины", но как философу ему этого было недостаточно, отсюда его интерес ко

второму источнику истины -- логике с ее объективной значимостью.

Итак, в первые годы своего ученичества Мартин Хайдеггер искал такую

философию, которая помогала бы ему с уверенностью действовать на арене

современности, но вместе с тем (каким-то непостижимым образом) всегда

оставаться под небом родного Мескирха.

71

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

"Бдения на Масличной горе". Планирование будущей карьеры. Докторская

работа. Существует ли Ничто? "Уже грохочет". Просьбы к их преподобиям. По ту

сторону "философии жизни". Вторжение жизни в философию. "Переживание"

Дильтея и ницшеанское "изживание". Мощный поток Бергсона. Цветущий сад Макса

Шелера.

По первым философским статьям Хайдеггера -- "Проблема реальности в

современной философии" и "Новые исследования по логике" -- невозможно

догадаться, что они были написаны в переломное, кризисное для него время. А

между тем он писал эти работы, в которых защищал принцип познаваемости

реальности и метафизическую состоятельность логики, в тот самый момент,

когда его собственные жизненные планы оказались под угрозой провала. Это

было в 1911 году.

После трех семестров во Фрайбургском университете, посвященных изучению