Германский мастерер и его время (Различные материалы к семинарам по философии), страница 15

исключительно как предмет мысли. То есть такое "Ничто" имеется только в акте

суждения, но не в действительности. И там, в акте суждения, оно означает:

"Если что-то не существует, то я не могу сказать: это существует" (FS, 125).

77

В лекции "Что такое метафизика?" (1929 года) Хайдеггер выскажет прямо

противоположную мысль, заявит, что вся метафизика, в том числе и его

собственная, берет начало в опыте переживания Ничто: "Ничто первоначальнее,

чем Нет и отрицание"; его приоткрывает "глубокая тоска, бродящая в безднах

нашего бытия" (ВиБ, 19--20). И опишет это Ничто как нечто такое, что делает

весь мир сущего сомнительным, ужасающим и исполненным тайны.

Молодой Хайдеггер, возможно, уже знал подобное умонастроение, но еще не

включил его в свою философию; он был выпускником университета, начинающим

ученым, которому еще только предстояло сделать академическую карьеру и

который поэтому предпочитал оставаться в рамках академического мышления. Для

него еще сохранял свою значимость принцип, согласно которому Ничто

встречается только в суждениях, но не в действительности. Он использовал

именно те аргументы, которые позднее логик-позитивист Рудольф Карнап [1]

обратит против самого Хайдеггера и его философии Ничто.

1 Рудольф Карнап (1891 -- 1970) -- немецкий философ и логик, с 1935 г.

жил в США; занимался логикой науки и -- в последний период своей жизни --

вероятностной логикой.

Но поскольку молодой Хайдеггер, в отличие от Карнапа, был

логиком-метафизиком, с его точки зрения признание того факта, что "Ничто"

существует только в наших суждениях, то есть в нашем сознании, не было

препятствием для исследования онтологического значения Ничто. Ведь то, что

заключено в нашем духе, как раз поэтому и является одним из аспектов

великого Бытия. Через нас отрицание, или Ничто, приходит в мир. Так из

скромной семантики отрицания вырастает внушительная онтология Бытия и Ничто.

Это новое Ничто -- не холодное "Ничто" суждения, а "Ничто" страха. Правда,

как уже отмечалось, все это не нашло словесного выражения в первых

философских работах Хайдеггера, написанных в 1912 году. Он в то время еще

довольно фамильярно обходился с пугающими аспектами действительности,

например, когда рассматривал "безличные суждения", выраженные в форме

лишенных субъекта предложений. Мы говорим: "Вечереет". Но кого мы имеем в

виду? "Хочу ли я в таких случаях выразить свойство, моментальное состояние

некоего таинственного "оно", или же высказанное мною суждение имеет совсем

иной смысл?" (FS, 126). Что или кто есть это "вечереющее" Оно? Еще не умея

проникнуть в глубинный смысл данного казуса -- как он будет поступать в

подобных случаях позже, -- Хайдеггер просто выбирает в качестве пояснения

пример с глаголом "грохотать" и пишет: "Если, например, я с другом во время

маневров догоняю батарею, которая в спешном порядке передислоцируется на

огневую позицию, и в тот момент, когда мы слышим грохот орудий, говорю

"Давай скорее: слышишь, уже грохочет", то совершенно очевидно, что именно

производит грохот; смысл же суждения заключается в самом грохотании, в

определении происходящего сейчас (уже)" (FS, 127).

78

Хайдеггер анализирует "безличное суждение", чтобы показать: бывают

такие обстоятельства, когда ни "психологические исследования", ни

"однозначное определение и прояснение значения слов" не позволяют раскрыть

содержание суждения, и для того, чтобы постичь это содержание, необходимо

знать и понимать ситуативный контекст высказывания. Несколько лет спустя

именно эту прагматику нашей повседневной жизни Хайдеггер изберет в качестве

контекста, в котором будет рассматривать свой вопрос о бытии. Но еще раньше

он просто "наткнулся" на повседневность -- когда на ум ему пришел пример с

"грохотанием". Вспомним, что случилось это в канун мировой войны.

Вместе с примером, касающимся маневров, в его строго герметичный анализ

на краткий миг вторгся жизненный мир.

26 июля 1913 года Хайдеггер защитил на философском факультете свою

докторскую работу и получил за нее высшую оценку (Summa cum laude). Его

научным руководителем был Артур Шнайдер, возглавлявший кафедру католической

философии, который тем же летом принял приглашение перейти на работу в

Страсбургский имперский университет. К тому времени Хайдеггер обрел

покровителя в лице тайного советника профессора Генриха Финке, авторитетного

и пользовавшегося влиянием на факультете католического историка, который

обнадежил двадцатичетырехлетнего докторанта, сказав, что тот имеет шансы

занять освободившееся место Шнайдера. Пока обязанности главы кафедры

временно исполнял приват-доцент Энгельбердт Кребс, читавший курс теологии,

-- он тоже имел основания причислять себя к претендентам на эту должность.

Кребс и Хайдеггер, которых связывали дружеские отношения, неожиданно

оказались конкурентами. 14 ноября 1913 года Кребс записал в своем дневнике:

"Сегодня между 5 и 6 часами вечера он (Хайдеггер. -- Р. С.) пришел ко мне и

рассказал: Финке предложил ему защитить диссертацию по истории философии и

ясно дал понять, что, поскольку сейчас имеется вакантная кафедра, он должен

как можно скорее получить должность приват-доцента, дабы иметь право на

что-то претендовать. Так что вполне может статься, что, временно заведуя

кафедрой, я лишь готовлю теплое местечко для Хайдеггера".

79

Поначалу эта конкуренция не наносила ущерба их дружбе. После того как

Хайдеггер в первый раз побывал у него в гостях, Кребс записал в дневнике: "У

него острый ум, он скромен, но держится уверенно". Беседы с Хайдеггером

произвели на Кребса настолько сильное впечатление, что он не испытывал

зависти и был готов признать Хайдеггера наиболее достойным претендентом на

роль преемника Шнайдера. "Жаль, -- записал Кребс в дневнике в конце 1913

года, -- что он не возглавил кафедру еще два года назад. Но и сейчас он был

бы нам очень нужен".

Кребс и Хайдеггер помогали друг другу в научной работе. Кребсу

приходилось читать лекции по логике, в которой он мало что понимал.

Хайдеггер помогал ему готовиться к семинарам. "Он, вероятно, сам не сознает,

как сильно я в нем нуждаюсь", -- писал Кребс, который, в свою очередь,

всегда был готов поделиться с Хайдеггером своими знаниями по истории

схоластики.

Именно из этой сферы Хайдеггер и выбрал тему для своей диссертации.

Сначала он хотел было продолжить свои логические исследования и написать

работу о "сущности понятия числа", однако когда перед ним открылась

перспектива получения католической кафедры, он передумал и обратился к

схоластике. Кроме того, только выбрав подобную тему, он мог рассчитывать на

получение стипендии, прошение о предоставлении которой подал в 1913 году и

которая уже была ему обещана. Речь шла о щедрой стипендии из "Фонда святого

Фомы Аквинского", учрежденного в 1901 году семьей аугсбургских

промышленников Шецлеров.

Прошение о предоставлении этой стипендии Хайдеггер подал 2 августа 1913

года во фрайбургский соборный капитул: "Нижеподписавшийся покорнейше

обращается к досточтимому капитулу... с нижайшей просьбой о предоставлении

ему стипендии. Нижеподписавшийся хотел бы посвятить себя изучению

христианской философии и избрать академическую карьеру. Так как он живет в

крайне скромных условиях, то был бы сердечно благодарен досточтимому

соборному капитулу..." И так далее. Такого рода унижающие человеческое

достоинство письма оставляют занозы в душах тех, кто их пишет по своей воле

или потому, что оказывается вынужденным пойти на такой шаг. Трудно простить

тому, у кого тебе пришлось просить милостыню, пережитое тобой ощущение

стыда. И хотя их преподобия помогли Хайдеггеру -- а может, именно потому,

что помогли, -- он впоследствии будет отзываться о них не слишком хорошо.

Церковь в Мескирхе, церковь "маленьких людей", означала для него нечто

совсем иное. То был родной край, кровную связь с которым он чувствовал на

протяжении всей жизни. Приезжая в Мескирх, Хайдеггер до глубокой старости

посещал богослужения в церкви Святого Мартина и садился на то место на

хорах, которое занимал еще будучи мальчишкой-звонарем.

80

Поскольку Хайдеггер к моменту защиты диссертации по-прежнему считался

подающим надежды католическим философом, соборный капитул согласился

предоставить ему стипендию в размере 1000 рейхсмарок на семестр -- на эту

сумму, по студенческим понятиям, вполне можно было жить. В письме,

извещавшем Хайдеггера о том, что его просьба удовлетворена, викарный епископ

Юстус Кнехт недвусмысленно напоминал об условиях предоставления стипендии:

"Веря, что Вы останетесь верны духу томистской философии, мы одобряем..."

Хайдеггер получал стипендию три года -- до лета 1916-го; и на

протяжении трех лет это привязывало его к томизму и схоластике настолько

крепкими узами, что граница между долгом и призванием не всегда была четко

различима даже для него самого. Когда Хайдеггер в декабре 1915-го в третий

раз подавал прошение о стипендии, он писал: "Нижеподписавшийся полагает, что

сможет выразить свою благодарность досточтимому епископальному соборному

капитулу за оказанное последним драгоценнейшее доверие по меньшей мере тем,

что главным научным делом его жизни будет размораживание накопленных

схоластикой интеллектуальных богатств, которые затем смогут быть

использованы в будущей духовной борьбе за упрочение

христианско-католического жизненного идеала".

Философские амбиции Хайдеггера в то время были еще на удивление

скромными. В "Автобиографии" 1915 года он назвал "главным научным делом...

[своей] жизни" интерпретацию идей средневековых мыслителей. Правда,

обретенное в ходе такой работы интеллектуальное богатство он намеревался

использовать для актуальной полемики, в "борьбе за упрочение

христианско-католического жизненного идеала"... Однако по его философским

работам никак не заметишь, что, когда они писались, уже шла мировая война,

сотни тысяч людей были убиты на полях сражений, а в сфере духа начала свое

победное шествие "философия жизни".

81

После материализма и механицизма конца XIX века, против которых была

направлена философия Гуссерля и раннего Хайдеггера, утверждавшая примат

логического, теперь, казалось бы, главным объектом интереса для Хайдеггера

должна была стать "философия жизни" в ее различных вариантах. Но кроме

однажды употребленного Хайдеггером термина размораживание (Flussigmachung)

ничто не указывает на то, что он уже успел познакомиться с мотивами

"философии жизни" (от которой как раз и исходило понятие Verflussigen --

"обращение в жидкое состояние, размораживание, растапливание", -- ставшее

навязчивой идеей эпохи).

Еще несколько лет назад "философия жизни" была, в глазах молодого

Мартина Хайдеггера, учением для "чувствительных современных душ", то есть

для него никакого значения не имела. В статье, опубликованной в 1911 году в

"Академикер", он писал: "Философия, которая в действительности есть зеркало

вечного, сегодня лишь многообразно отражает субъективные мнения, личные

настроения и желания. Антиинтеллектуализм даже философию превращает в

"переживание"; все строят из себя импрессионистов... Сегодня мировоззрение

кроится по мерке "жизни", а не наоборот..."

Предубеждение Хайдеггера против "философии жизни" определялось не

только его приверженностью "потусторонней ценности жизни" (в католическом

понимании); оно также восходило к школе неокантианца Генриха Риккерта, у

которого Хайдеггер собирался защищать докторскую работу. Риккерт же, на

которого Хайдеггер ориентировался в этом вопросе, позже резюмировал свое

отношение к "философии жизни" так: "Как исследователи, мы должны властвовать

над жизнью при помощи понятий и от пустого размахивания словом "жизнь"

перейти к систематическому упорядочиванию мира" [1].

1 "Философия жизни". -- В: Риккерт Г. Философия жизни. Киев:

Ника-Центр, Вист-С, 1998. С. 408 (пер. С. Гессена).

Между тем "философия жизни", от которой тогда оборонялась академическая

философия (а с ней вместе и молодой Хайдеггер), за пределами университетов

стала господствующим духовным течением. Понятие "жизнь" выдвинулось на

передний план, потеснив такие понятия, как "бытие", "природа", "Бог" или

"я"; оно стало боевым лозунгом, призывающим сражаться сразу на двух фронтах.

Сражаться, во-первых, против нового идеализма "как если бы", сторонниками

которого в немецких университетах были неокантианцы и который в быту

оказывал влияние на нравственные нормы буржуазной среды ("жизнь"

противопоставлялась "вечным ценностям", которые с большим трудом